тысячи иголок впились в мое тело, словно кровь многие годы не бежала по жилам. Все еще сидя на полу, я заметил значительные перемены в обстановке помещения. Оно и раньше служило складом, но сейчас здесь повсюду громоздились ящики, мешки и сундуки. Я присмотрелся. Это был мой багаж. Батис вошел на маяк.
– Как вам удалось перенести весь этот груз за одно утро? – спросил я голосом человека, который отходит от наркоза.
– Вы проспали больше двух суток, – ответил он, снимая с плеч мешок с мукой.
Я в полном отупении посмотрел на свои руки:
– Я хочу есть.
– Так я и думал.
Он не прибавил больше ни одного слова. Я поднялся за ним по лестнице. На ходу, не поворачивая головы в мою сторону, Батис сказал:
– И вы их не слышали? Никакого шума? Вчера ночью мне показалось, что дело – дрянь. В последнее время они озверели как никогда. – И он добавил, понизив голос: – Мерзкие твари…
Кафф поднял крышку люка, и мы вошли в верхнее помещение.
– Садитесь. – Он указал место за столом и стул. Мне оставалось только повиноваться. Батис вышел на балкон и стал набивать свою трубку, осматривая окрестности. Я оперся локтями о стол и потер лицо ладонями. Передо мной поставили тарелку. Я увидел тонкие пальцы с перепонками между ними. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскочил со стула. Крик ужаса застрял у меня в горле. Было слышно, как стучит сердце. Я понял, что снова на острове.
– Не надо кричать, – сказал Батис. – Это просто гороховый суп.
Кафф причмокнул губами, как крестьянин, который велит лошади двигаться с места. Животина исчезла в проеме люка, точно испарилась. Мы не сказали друг другу ни одного слова, пока я не закончил есть.
– Спасибо за суп.
– Он из вашего гороха.
– Тогда спасибо за то, что вы меня им угостили.
– Вам его подала она.
Ее не удерживали ни цепи, ни веревки. Я спросил:
– И ей не приходит в голову убежать с маяка?
– Разве собака убегает с хутора?
Он замолчал. Мне не удалось избежать некоторой доли ехидства:
– И какими же еще качествами она обладает? Умеет лишь носить ведра и тарелки? Может, вы ее и латыни обучаете?
Его взгляд стал жестким. Батис не хотел ссориться, но был готов дать мне отпор.
– Нет, – ответил он. – Ни латыни, ни греческому. Я показал ей вот это. – Он приподнял приклад Реминг тона. – А это стоит всех уроков латыни и греческого вместе взятых.
– Да, вы правы, – сказал я, потирая виски. Ужасная мигрень не позволяла мне продолжать разговор.
– Но если вам угодно получить ответ на свой вопрос, я отвечу: у нее есть и другие весьма ценные качества. Когда лягушаны приближаются, она поет.
– Поет?
– Да, поет. Как канарейка. – На его губах мелькнула тень улыбки – глубоко запрятанной, отвратительной и зловещей, а потом он добавил: – Мне кажется, что она приносит удачу своему хозяину. Это самое полезное домашнее животное, какое только можно отыскать в этих краях.
Наш разговор иссяк. Я по-прежнему сидел на стуле. Мой мозг действовал замедленно: мне стоило большого труда связать образы со словами, их определявшими. Оглушенный, как человек, чудом избежавший гибели под снежной лавиной, я обводил взором комнату, кровать, балкон, стоявшего неподвижно Батиса, бойницы, но не находил ни в чем точного смысла.
– Пожалуй, будет лучше, если я вам все объясню в двух словах, – сказал Кафф, принимая мое состояние как некую данность. – Идите сюда.
Мы поднялись по железной лестнице, которая вела на верхний этаж. Там, под куполом маяка, находился механизм прожекторов. Сложная система шестеренок часового механизма; массивные стальные детали. В центре располагался генератор, который обеспечивал энергией оба фонаря, соединяясь с ними металлическими осями. Подвижная платформа размещалась на узких рельсах, которые, подобно карликовой железной дороге, окружали помещение снаружи. Батис потянул три рычага, и вся конструкция пришла в движение, преодолевая инерцию со слоновьим ревом.
– Как вы можете видеть, я направил лучи так, чтобы свет прочесывал окрестности маяка. Таким образом, мне удается заметить их приближение. С каждым новым кругом лучи изменяют угол своего падения и освещают то подножие маяка, то территорию на некотором расстоянии от него. Я могу осветить весь лес. Даже дом метеоролога на другом конце острова.
– Это мне уже известно.
Я сам не понимал, заключался ли в моем ответе упрек или это была простая констатация факта. Батис проявил полное равнодушие к моим словам.
– Я бы мог сделать так, чтобы луч освещал только дверь, расположенную как раз под нами. Но чего бы я добился? Они бы просто обошли это пятно света. Постоянным движением я вынуждаю их беспрестанно бегать. Как все исчадия ада, они не выносят света, ни Божьего, ни людского.
