В пьянящей тишине

– Динамит, динамит, – сказал я, показывая в сторону корабля сигаретой, которую держал в руке.

Батис вдруг напрягся всем телом, будто встал по стойке «смирно»:

– Вы хотите добраться на шлюпке до рифов, где зато­нул корабль. Потом надеть водолазный костюм, совер­шить погружение и достать динамит. Вы хотите с моей помощью спуститься в царство лягушанов и прямо у них из– под носа утащить взрывчатку? – в нескольких словах описал он мою идею.

– Вы прекрасно изложили суть.

Батис посмотрел на меня, потом отвернулся и поче­сал затылок. Когда он снова взглянул на меня, его брови изогнулись дугой. Во взгляде читалась смесь жалости и безразличия.

– Послушайте, Кафф, может быть, это не так похоже на самоубийство, как кажется на первый взгляд. Чудища нападают на нас только ночью, как все хищники. Это означает, что днем они отдыхают. Если мы выберем под­ходящее время, у нас есть шанс успешно провести опе­рацию. Море огромно. Кто знает, где они обитают? Не­известно, находится ли их гнездо сразу по другую сторону острова или в десяти километрах от берега. На корабле, как вы сами сказали, нет ничего, что могло бы привлечь их внимание, а потому им незачем прибли­жаться к нему.

Батис отрицательно покачал головой. Ему не нрави­лось слушать ерунду. Но я не сдавался.

– Что нам терять? В сущности, мы просто два трупа, которые пока еще могут говорить, и не более того. Вы сами только что утверждали, что мы находимся в конце пути. Батис, – настаивал я, – разрешите мне рассказать вам одну ирландскую историю. Однажды комиссар анг­лийских войск захотел поймать одного юношу. Он ут­верждал, что генерал Коллинз[8], вождь повстанцев, ниче­го не стоит без своих командиров. Юноша был одним из тех безвестных командиров, которые обеспечивали связь Коллинза с повстанцами. Его преследовали непре­рывно и неустанно. Однажды комиссар вернулся домой поздно после дня допросов и признаний. Он был дово­лен: на следующий день им наконец удастся взять этого юношу.

– Ну и что же? – робко поинтересовался Батис.

– Друзья юноши поджидали англичанина в столовой его собственного дома.

– А теперь я вам расскажу одну немецкую историю, – зарычал Батис. – Жил-был однажды бедный паренек, сын крестьянина. Ему нравилось прятаться на деревьях и под кроватями. Когда он спускался с дерева или выле­зал из– под кровати, то всегда получал подзатыльник. Конец истории.

– Вы мне нужны, Кафф. Кто-то же должен качать воз­душный насос и вытаскивать ящики с взрывчаткой. Мне одному не справиться.

До этой минуты он слушал меня терпеливо, как слу­шают придурковатых детей или выживших из ума ста­риков, но, поскольку я продолжал настаивать, он повер­нулся ко мне спиной.

– Подождите! – закричал я, хватая его за руки. Он вы­свободился с неожиданной яростью, произнес пару вы­ражений на немецком языке, которые вряд ли мог­ли выйти из-под пера Гете, и пошел прочь. Я последовал за ним. Оказавшись на маяке, Кафф занялся починкой

двери. Он принялся поправлять нанесенный ей про­шлой ночью ущерб, не обращая на меня никакого вни­мания.

– Это лишь отдалит наш конец, но не позволит его избежать. Подумайте о своих рокировках, Батис, – гово­рил я ему, – без защиты ладьи королю крышка. – И по­чти на ухо, словно исповедуясь: – Сто трупов. Двести, триста чудищ, убитых бомбой, Батис. Такого урока они не забудут, и это спасет нам жизнь. Все зависит от вас.

Он уделил бы больше внимания жужжанию мухи. Как бы то ни было, я изложил ему свой план. Мне пока­залось, что теперь лучше дать ему некоторое время, что­бы он мог переварить услышанное. Естественно, я отда­вал себе отчет в том, что мое предложение было похоже на безумие. Однако и остальные варианты выглядели не лучше. Уехать с острова на шлюпке? Но куда? Выдержи­вать оборону? Сколько времени? Кафф рассматривал ситуацию с точки зрения фанатичного и тупого борца. Я же, напротив, испытывал отчаяние игрока, который ставит на кон в казино свою последнюю монету: нет ни­ какого смысла хранить ее.

Я собрал кое-какие инструменты, задубевшие от хо­лода тряпки, банки со смолой и пустые мешки. Мне хо­телось дойти до шлюпки, о которой говорил Батис, по­смотреть, в каком она состоянии, и при необходимости просмолить. Потом я намеревался дойти до дома метеоролога, чтобы прихватить побольше гвоздей и дверные петли. Вне всякого сомнения, на маяке они нам понадо­бятся. Поклажа оказалась тяжелой, поэтому, столкнув­шись в дверях с животиной, я взвалил на нее часть гру­за и довольно нелюбезным пинком направил ее по новому маршруту.

Лодка действительно оказалась на том самом месте, которое указал Батис. Деревья и поросль мха, который покрывал стволы, словно лишай – кожу человека, скры­вали от глаз маленькую бухточку. Лодка была полна во­ды. Однако беглое обследование позволило мне заклю­чить, что виной тому являлись дожди, а не щели в днище. Подводный мох спас дерево от гниения, защи­тив шлюпку своими ростками, точно слоем мазута. Мне не стоило большого труда вычерпать из нее воду и очи­стить от растительности.

Итак, в моем распоряжении было все необходимое для осуществления плана. Оставалось преодолеть по­следнее препятствие: добиться того, чтобы Батис поехал со мной, дав добро на мое доблестное самоубийство. Я уже принял решение и ощутил необычный покой на душе. Бухточка, в форме подковы, была не больше ма­ленького сарая. Я с трудом мог разглядеть за деревьями блеск моря. Игрушечные волны покачивали лодку и, ти­хонько ударяя в ее борта, издавали гулкие пустые звуки. Меня наверняка ждала смерть, но этот конец был из­бран мною. Я считал это привилегией. Стоя в лодке, я довольно долго занимался чисткой ногтей. Этот мани­кюр сопровождался мыслями о прошлом.

Жизнь человека пролетает молниеносно. Однако во время своей короткой прогулки по миру человечество посвящает массу времени размышлениям. В моем мозгу всплыло первое воспоминание о детстве и последнее – о жизни в условиях цивилизации. Моим первым детским воспоминанием был порт. Мне было года три, а может быть, даже меньше. Я сидел на высоком стульчике в Блэкторне, рядом с такими же мальчишками. Из окна напро­тив открывался вид на самый серый порт в мире. Моим последним воспоминанием тоже был порт. Тот, который я увидел с кормы корабля, который привез меня из Евро­пы на остров. Действительно, жизнь – лишь миг.

Животина сидела на троне из мха, скрестив ноги и обхватив руками щиколотки. Спиной она опиралась на стволы дубов. Ее взгляд был устремлен в несуществу­ющую бесконечность. Она так органично вписывалась в окружающую природу и казалась такой совершенной, что ее нищенская одежда казалась неуместной. Не будем наивными: я прекрасно сознавал, чего хочу, еще до того, как снял с нее свитер. Мне предстояло скоро умереть, а перед смертью моральные устои рассыпаются в прах. Животина