торжественно воскликнула Врубельская, она же Жанна Бичерская. После этой коронной фразы господин Сутыгин облегченно вздохнул, почувствовав себя победителем. С улыбкой счастливчика, в сопровождении охранников он вошел в ресторан, занял центральное место перед букмекером и стал отсчитывать стодолларовые пачки. Их было пять. Это означало, что в заклад под свою версию Максим Сутыгин ставил пятьдесят тысяч долларов. Вся играющая публика смотрела на него с почтением и завистью. Едва успела Врубельская записать последние буквы сутыгинской версии, как по местному радио сообщили, что тотализатор закрыт. Все должны ждать станцию «Пенза», чтобы, согласно протоколу, узнать имя победителя.
В ресторане появился господин Алтынов. Он заказал себе чай и с трудом устроился в двух-трех метрах от команды букмекера. Игроки были возбуждены, некоторые уже праздновали победу. Поминутно раздавались хлопки пробок шампанского и звон бокалов. А Алтынову стало скучно. И он стал писать новую пьесу — про обряд венчания.
Скорый поезд «Тихий Дон» стал притормаживать, подходя к станции «Пенза». Согласно условиям тотализатора, начальник поезда, один из проводников и трое из игроков должны были обратиться к дежурному по станции с вопросом о дальнейшем маршруте движения. Эту официальную информацию предполагалось обнародовать перед публикой. Только после этого должен был быть объявлен победитель. В кассе «Букмекерского экспресса» находилось около ста тысяч долларов — неслыханная сумма для большинства пассажиров поезда.
Состав остановился у первой платформы. Начальник поезда, проводница Любовь Погоня, Ползунков, охранник Сутыгина и неизвестная дама, представляющая группу игроков, вышли из поезда и направились к дежурному по вокзалу. Было 1.40 ночи. Перрон был почти пуст. Ночное небо начинало синеть. Наступала завершающая интрига спектакля — кто возьмет банк. Воцарилась необыкновенная тишина. Двери вагона- ресторана были открыты. Можно было слышать звон цикад. Пауза затягивалась. «Комиссия возвращается…» — «Они уже идут!» — одни шептались, другие выкрикивали эти и похожие фразы. Только один человек с пустым отрешенным лицом стал пробираться поближе к мешку денег — это был господин Алтынов.
Напряжение участников букмекерского марафона возрастало. Щеки Врубельской налились румянцем. Глаза повлажнели, их блеск усилился. Яна в эти минуты была хороша необыкновенно. Наконец делегация вошла в ресторан. Слово взял начальник поезда: «Дорогие друзья! В связи с крупной аварией перед Воронежем наш поезд изменил маршрут. Конечный пункт следования, как и указано в билетах, — Москва. Для удобства пассажиров руководство станции Пенза сообщает окончательный маршрут движения нашего состава. Он пойдет на Москву через станции Красный Угол — Арзамас — Нижний Новгород. Повторяю маршрут движения — “Красный Угол — Арзамас — Нижний Новгород — Москва”». — «Не может быть! Вы врете!» — закричал Сутыгин. Поднялся шум, напоминающий рев быков. Только у двух участников происходящего лица были спокойными: у пишущего новый сценарий пьесы «Венчание» драматурга Юрия Алтынова и у букмекера Жанны Бичерской, которой предстояло сейчас спрятаться в купе у милиционеров.
Букмекер передала листы с записями ставок Цезарю Кавосю с просьбой объявить результат и выдать гонорар. Поиск версии-победителя длился не более трех минут. И вот господин Кавось в присутствии всех объявил: «Тотализатор “Букмекерский экспресс” выиграла версия Юрия Алтынова. Он точно указал дальнейший путь движения скорого поезда номер девять. Каждый может в этом убедиться. Ни один из участников игры не назвал эти станции. Вся сумма выигрыша — сто три тысячи шестьсот сорок один доллар — по праву принадлежит господину Алтынову».
Молодой человек тут же протянул руку к мешку с деньгами. «Минутку, уважаемый, — остановил его Цезарь Кавось. — Десять процентов от суммы выигрыша положено оставить организаторам программы тотализатора. А это, если округлить, — четырнадцать тысяч долларов». — «Согласен, — равнодушно сказал молодой человек. Он вытащил из мешка деньги: — Пожалуйста, вот вам пятнадцать тысяч». Господин Алтынов поднял над собой призовой мешок и, пока разгоряченная публика еще не до конца осознала, что занавес спектакля опущен, а пьеса закончена, пробрался в тамбур ресторана. Тут ростовчанин осмотрелся, быстро вошел в восьмой вагон, перебежал в следующий. По левой стороне седьмого вагона он распахнул массивную дверь, спрыгнул на полотно и помчался в другой конец состава. Перед двенадцатым вагоном он опять осмотрелся и поднялся в тамбур. Проводницы не было. Вагон выглядел уныло и безлюдно. Он вошел в купе Погони и закрыл за собой дверь. Со второй полки Юрий Алтынов стащил матрац, вспорол его, набил денежными купюрами и вернул на место. После этого молодой человек энергично вышел из двенадцатого, закрыл за собой дверь, спрыгнул на полотно и проделал обратный путь к седьмому вагону. Он без особого труда поднялся, прошелся по коридору, выбирая местечко, и решил разместиться в восьмом купе.
Наконец он смог закрыть глаза, чтобы коротко подремать. Через пятнадцать минут его ждал новый спектакль— пьеса «Венчание».
Платформа первого пути станции «Пенза» была слабо освещена. В тени металлического киоска «Воды», прячась от редких людей, стояли две малоприметные человеческие фигуры. В нашем отечестве еще встречаются совестливые люди, которые, собираясь совершить какой-либо дурной поступок или даже лишь имея в голове вздорные мысли, краснеют на людях, а потому всячески сторонятся публики. К ним можно было бы отнести двух русских господ с реки Сура: актера местного драматического театра Алексея Алексеевича Пирожкова и офицера пожарного ведомства Никанора Григорьевича Пуговкина. Именно у этих немолодых господ были сейчас все основания сторониться чужих взглядов и прятаться в тени закрытого привокзального торгового заведения. Алексей Пирожков, облачившись нынешней ночью в филонь и роскошную, совершенно новую камилавку, согласно взятым на себя обязательствам, стал отцом Алексием, иереем. Внешний очень даже солидный вид священника чрезвычайно напугал областного чиновника Никанора Пуговкина. Они были старыми приятелями, а ныне — как бы партнерами по бизнесу; но когда пожарный офицер впервые увидел господина Пирожкова, то бишь отца Алексия, в священнических одеждах, со всей положенной высокому сану атрибутикой, то перекрестился и поклонился в пояс, совершенно забыв, что перед ним не настоящий иерей, а местный артист Алексей Пирожков — так глубоко поразил своим образом Алексей Алексеевич своего земляка. Но тут необходимо отметить и другой примечательный сюжет: как только господин П. надел на себя священнические одежды, вынесенные из театральной костюмерной, то сам до глубины души уверовал, что он и есть настоящий отец Алексий. И теперь никто на свете не смог бы убедить Пирожкова, что он получил церковное платье на одну только ночь, а завтра его опять ожидает роль местного клептомана и артиста закрытого на ремонт театра.
Ровно в полночь друзья встретились с агентом жениха и невесты. Молодой человек, представляющий интересы венчающихся, выгрузил из своего автомобиля «Ауди-8» такое количество церковной утвари, что друзья стали подумывать, не разграблен ли соседний храм Михаила Архангела. В два короба из-под видеотехники бессистемно, валом были набросаны предметы богослужения: меч Божий, оловянный крест, Евангелие, священные сосуды — потир, дискос, ковш с блюдицем, лжица, покровцы, плат, дикирий и трикирий, рипиды, кадильница, покровы, хоругви, канонник, паникадило, лампады и свечи, скуфья, посох, панагия, митра, псалтырь, латунные венцы. При виде всей этой роскоши отец Алексей вдруг заявил: «Для совершения таинства брака мне необходим дьякон, который произнес бы ектенью». Эта реплика новоявленного иерея вызвала тихую зависть господина Пуговкина. Ему самому болезненно захотелось надеть на себя стихарь, прошитый серебром орарь, поручи и с псалтырем в руках на порамице глубоким, низким, протяжным голосом пропеть молитвенные прошения о даровании всяких благ и милостей молодоженам. Эта мысленная картинка вызвала восторг в сердце чиновника пожарного ведомства. Но воспаленная благим желанием душа не смогла победить грустную реальность: военная одежда Никанора Григорьевича грубо искажала прочувствованный образ дьякона и возвращала Пуговкина в ночную мглу платформы пензенского вокзала. «Надо готовить себе священные одежды, — с горечью в сердце успокаивал он свои благородные порывы, — а для этого есть один путь: костюмерша местного театра». Святость и греховность сосуществовали в его сознании в редкой гармонии, впрочем мало отличая его от многих других граждан нашего отечества, чьи сердца настоятельно требуют злодейства, а души — перманентной праведности.
Скорый поезд «Тихий Дон» «Ростов — Москва» громыхал уже совсем близко, а его прожекторный луч слепил взволнованные лица персонажей, мечтающих посвятить себя православному Богослужению. Господин Пирожков уловил ход мыслей своего приятеля и решил с этого момента признавать его дьяконский
