— Что, все так серьезно?
— Более чем.
— Ну не знаю, не знаю. А если он скончается здесь, на столе?
— Такие опасные раны?
— Раны как раз нет. Кости не задеты. Одна пуля прошла навылет. Другая застряла. Надо только ее вытащить. И канал прочистить. На фронте такие раны за раны не считали. Неделя отдыха — и шагом марш на передовую.
— Так в чем дело?
— В возрасте дело. В возрасте! И в сердце! А если оно болевого шока не выдержит?
— Слышь, Семен, а если сердце боли не выдержит? — спросил, склонившись над раненым, Сан Саныч.
— Боли не выдержит? — переспросил Семен. — Тогда еще триста грамм! И огурец! И никакого сердца!
— Что-то раздухарился наш Семен, — хмыкнул Борис. — Может, действительно триста граммов — и того.
— А если он после этого того — того?
— Ну, не знаю. Но так его тоже оставлять нельзя.
Ветераны задумались.
— Эй, доктор! — поманил пальцем Семен. — Выйди-ка в соседнюю комнату. Мне с ребятами потолковать надо. С глазу на глаз.
Доктор, пожав плечами, вышел.
— Короче, так, мужики. Спорить со мной не надо. И нянькаться не надо. Другого выхода у нас все равно нет. Или резать здесь. Или всех вас через меня сдавать. Если следователи за меня уцепятся, то неизбежно всех вас на белый свет повытягивают. Так?
— Так, — вынужденно согласились все.
— А если вытянут, то и пересажают. Всех. Установить принадлежность пули к конкретному пистолету криминалистам труда не составит. А это уже фактик. Первый. Но не последний. За ним потащатся другие. Я не ошибаюсь?
— Нет, — снова были вынуждены признать ветераны.
— А раз нет, раз за лечение придется сидеть, так мне лучше здесь помереть, в домашней обстановке, чем на нарах. Такое мое, в полной памяти и рассудке, пожелание. Имею я на него право?
— В принципе он правильно излагает. Из больницы ему и всем нам прямой ход в следственный изолятор.
— Вот, вот, — подтвердил Семен. — Всем. Я про то и толкую. Чем всем сидеть, лучше одному лежать. Все равно немного осталось.
— Но если он умрет, все равно все наружу вылезет.
— Не вылезет, — снова встрял Семен. — Вы меня куда-нибудь в лес отвезете и по-тихому закопаете. А в милицию заявление отнесете, на розыск. Что, вы не знаете, как эти дела делаются? Кто меня, пенсионера, искать станет? Кому я нужен? Так что думайте, мужики, скорее. Пока водка из меня не выветрилась. И не вздумайте меня жалеть. Жалость не повод для коллективной пожизненной отсидки. Не допризывник же я. Знаю, на что иду. Знаю, что и как болеть будет. Из меня эти пульки уже раз несколько выковыривали. И тоже, между прочим, без наркоза.
— Ну что? — спросил общее мнение Сан Саныч.
— Думаю, надо делать, как сказал Семен, — ответил Борис.
— Согласен, — повторил Анатолий. Михась только кивнул головой.
— Значит, режем! — подвел итог Полковник. — При успехе операции — все понятно. При неуспехе — лес и заявление в милицию о пропаже. Никто потом отказываться не будет?
— Нет!
— По этому поводу предлагаю выпить обезболивающего! — предложил довольный своей победой Семен. — Где мои триста граммов внутрь?
По логике нормальных людей они поступали неверно. Наверное, даже жестоко. По логике фронтовых разведчиков — нормально. Согласуясь с боевой обстановкой. Как будто первый раз им приходилось жертвовать жизнью одного ради спасения всех. Как будто один мертвый человек лучше пяти неживых.
Не наше право судить их, прикладывая к подобной ситуации свои, гражданские, лекала. Жить или умереть разведчику — должны решать разведчики. Это их, если хотите, сугубо интимное дело. Никто другой им в этом не советчик. Они не изверги — они только рационалисты. Если есть хоть самая малая возможность спасти товарища, разведчики спасут его, не постояв за ценой даже собственной жизни. Если нет — не станут мешать ему принимать единственно верное решение.
В данной ситуации они помочь ему не могли. В данном случае они прислушались к его мнению.
— На этом все. Зовите доктора.
— Вы будете резать его. Сейчас. Здесь, — без предисловий сказал Сан Саныч. — В случае неудачи — о неудаче никто не узнает. Кроме нас. Но если даже об этом узнают, о вас все равно не узнает ни одна живая душа.
Доктор не вздрогнул и не стал протестовать. Этот доктор был военным доктором. И понимал и принимал больше, чем его гражданские коллеги.
— Если вы сомневаетесь, мы готовы дать вам коллективную расписку, что заставили сделать операцию под угрозой применения физической силы. Что вы не более чем жертва злого умысла…
— Не надо расписки. Я верю вам на слово, — перебил доктор. — Мне потребуется спирт для дезинфекции, яркий свет и ваша помощь.
— Спирта ты от них, доктор, не дождешься, — хихикнул Семен. — Они до спиртного жадные. Они даже оперировать меня не хотели, чтобы триста граммов водки сэкономить.
— Операцию начнем через час.
Водкой смазали стол, клеенку, нависшие над больным плафоны электроламп. Водкой вымыли лица и руки.
— Теперь держите его, — распорядился хирург. — Что есть сил держите. И не отпускайте, как бы он ни орал и ни дергался.
Ветераны включили погромче радиоприемник и телевизор и мертвой хваткой вцепились в руки и ноги Семена.
— Что, супостаты, справились? Навалились на одного и довольны, — весело орал вдрызг пьяный Семен. — А вот я поднимусь да плюх вам на уши понавешаю. Ох, понавешаю! Ох, не пожалею.
И потом тоже орал Семен. Когда ему резали мышцы, когда втискивали в пулевой канал пинцет, когда тянули по нему пулю.
— У-у, сволочи! Что ж вы делаете, паразиты-ы-ы!
— Давай, ори! Матерись! — подбадривал его доктор. — Сейчас можно, сейчас все можно! Ори! С криком да с матом боль уходит. Не стесняйся!
Семен и не стеснялся. Такого персонально про всех наговорил, что ветераны с войны не слышали. И даже на войне не всегда слышали. Только когда повар три дня на передовую со своим котлом носа не показывал. Или когда немцы после шести отбитых атак без всякого перекура в седьмую поднимались.
— Все, — сказал доктор, накладывая повязки на обработанные раны. — Теперь на поправку пойдет. Молодцом ветеран. Вот что значит старая закалка. Молодые нынче, даже когда им бормашиной в зубе ковыряются, в обморок падают!
— Это просто, доктор, мне сильно выпить хотелось, — слабо пошутил Семен. — Если бы мне еще налили, я бы еще согласился потерпеть. А то когда без причины — не дают, говорят, печень. Так что приходите, доктор. Хотя бы раз в неделю. Буду рад.
Глава 35
