Так поступают только профессионалы. Не оставить следов им важнее, чем недоделать дело. Профессионалы никогда не нападают дважды в один и тот же отрезок времени. Если попытка не удалась — они уходят, чтобы нанести удар позже, совсем в другом месте и совсем в другое время.
Ищут, преследуют жертву, разводя при этом привлекающий всеобщее внимание шум, — только любители. Только хулиганы.
Нападавшие не были хулиганами.
Нападавшие были профессионалами.
И искали они не вообще кого-то, кто первый повстречается на их пути. Они искали Сан Саныча. Это было очевидно. Иначе они никогда бы не напали на немощного, бедного старика. Они бы выбрали более выгодную жертву.
И вообще, о каком ограблении идет речь? Оно не планировалось изначально.
«…Чтоб натуральней выглядело», — вспомнил Полковник прозвучавшую десять минут назад фразу.
«Выглядело»!
Только выглядело. То есть ограбление не было ограблением. Оно должно было только выглядеть так. Ограбление было убийством! Преднамеренным! И наверняка заказным.
Кто же мог хотеть его смерти?
Только один человек — депутат. И через него еще многие и многие другие. Но только через него.
Он встал им как кость поперек горла. Не могут они теперь, пока не удалят его, инородное для них тело, заглатывать облюбованные куски. Похудеют они от его нежеланного присутствия. Если с голоду не помрут…
Стоп! А почему только его? Почему он говорит только «его»? Это он раньше в единственном числе был. Тогда. Уже очень давно. Когда никто, кроме него, ничего не знал. Потом они были вместе. Он и его друзья. И когда были взяты заложники. И когда они громили лагерь, освобождая их. И теперь.
Почему же только его?
А кто сказал, что только его?!
Сан Саныч замер, пораженной невероятной и в то же время очевидной догадкой. Кто сказал, что речь идет об одной только его жизни? А Михась? А сбившая его возле самого дома машина?
А Толя? Его неожиданный сердечный приступ? Толя…
Неужели и Толя?
«И Толя! — сам себе ответил Сан Саныч. — И Толя тоже. Если начата чистка, то чистить будут всех. Вплоть до… до девочки Светы, которая была заложницей и видела много такого, что ей видеть не следовало».
Теперь Сан Саныч знал, что делать. Теперь он не собирался идти домой, а утром в больницу.
Теперь ему не оставалось другого выхода, как идти по следам убийц.
Глава 38
— Как он выглядел?
— Кто?
— Врач, который помогал Анатолию.
— А не все ли равно? Главное, что он вовремя оказался на месте. Что он спас Толю.
— Мне не все равно. Мне очень надо его найти.
— Зачем?
— Хотя бы затем, чтобы отблагодарить его за спасение друга. Вы-то, надеюсь, ему спасибо сказали?
— Нет. Не успели. Здесь такая суета началась, когда «Скорая помощь» приехала.
— Ну вот видите. Нельзя добрые дела оставлять без внимания. Он хотя бы вам адрес свой оставил?
— Нет.
— Фамилию сказал?
— Тоже нет. Неудобно как все получилось. Он помог. Переживал сильно. Сочувствовал. А мы ни имени, ни фамилии. Вы его найдете, Сан Саныч?
— Приложу все усилия. Если вы мне поможете. Если ответите на вопрос — как он выглядел.
— Обычно выглядел. Белый халат. Сумка в руках.
— Какая сумка?
— Небольшая такая. Светлая. С красным крестом.
— Почему вы запомнили именно сумку?
— Необычная она очень была. Металлическая. С кодовым замочком. Он когда открывал ее, еще цифирки там крутил. И внутри были закрывающиеся специальными крышечками отделения. Я такую никогда не видел.
— А сам он каким был? Если кроме халата.
— Нормальным. Как все врачи.
— Как все — это значит никакой. Без всяких примет и особенностей?
— Без.
— Тогда давайте так, я буду называть вам внешние характеристики, а вы говорить те, которые подходят. Высокий — низкий?
— Скорее высокий. Вот такой. Я когда с ним говорила, глаза поднимала.
— Борода — усы?
— Бороды нет, не было. Усы были. Вот такие.
— Светлый — темный?
— Темный. С проседью на висках.
— Брови тонкие? Кустистые? Высокие или нависающие?
— Тонкие.
— Цвет глаз… Залысины… Уши… Нос… Родинки… Шрамы…
— Шрам был. Над правым уголком рта. Он когда еще улыбался, у него рот чуть-чуть косил.
— Какие-нибудь особенные привычки? Нервные тики. Подергивания. Характерные позы. Как он сидел, как вставал. Сразу или опираясь на спинку стула. Как мыл руки…
— Да, вот руки. Я вспомнила. Он в перчатках был.
— Как в перчатках? В медицинских?
— Нет, в обычных, матерчатых, белых. Я их заметила, еще когда он в квартиру зашел. Зачем, думаю, ему перчатки? На улице тепло. И не грязно. И потом еще удивилась, что он их в комнате не снял. Так и ходил. Как белогвардейский офицер.
— Он их вообще-то снимал?
— Я уж и не помню. Потом не до них было. Потом все так закрутилось.
— А больного осматривал, давление мерил он тоже в них?
— Точно не скажу. Но, кажется, в них. Может, у него руки больные? Или уродство какое-нибудь?
— Может, и уродство. А может, и нет… Укол он сам делал?
— Сам.
— Один?
— Нет, кажется, два.
— А ампулы использованные куда дел? И сам шприц?
— Не знаю. Наверное, выбросил.
— Куда выбросил?
— Как куда? В ведро, конечно. Куда еще.
— А ведро вы после этого выносили?
— При чем здесь ведро! Как будто до него нам сейчас. Мы из больницы не вылазим.
