— Не густо, — сказал я разочарованно. — И что-то мне эта легенда напоминает…
Парнишка с искренним недоумением воззрился на меня:
— Какая легенда?
— Ту, что рассказал нам сейчас твой дед.
— Это не легенда, — обиделся Игорь. — Он видел то, что происходило когда-то на самом деле.
— Ну-ну, — я не стал спорить, хотя уже твердо решил, что потратил четыре бутылки водки зря: устроенное на моих глазах низкопробное шоу таких затрат не стоило.
Поскольку мы стояли очень близко к «спящему» шаману, а делать было совершенно нечего, я принялся изучать разложенные на коврике «орудия». Подобрал газету, с помощью которой Черников-старший окуривал самого себя. Развернул. Это оказался старый номер газеты «На страже Родины» — пожелтевший, мятый, а кое-где надорванный. В глаза мне бросилась фотография — улыбающееся лицо, скрытое до половины защитными очками летного шлема.
И тут шаман снова вскочил на ноги. Он сделал это так быстро и пружинисто, что я не успел отреагировать, и через секунду Черников-старший стоял вплотную ко мне и держал меня грязными толстыми пальцами за отвороты куртки.
— Ты! — произнес он громко и вполне по-русски, дыхнув мне в лицо перегаром. — Я видел тебя…
Я посмотрел шаману в глаза и содрогнулся. Такой взгляд сымитировать попросту невозможно — остановившийся, темный, нечеловеческий взгляд.
— Ты… ты… — шаман затрясся и выпустил меня. — Ты… Айеке…— наконец выговорил он.
После этого Черников-старший отступил и вдруг медленно опустился на колени. Склонил голову. И замолчал.
Игорь ухватил меня за рукав.
— Идемте, идемте, — позвал он. — Теперь нужно уходить.
— Но почему? — воспротивился я, мне казалось, что начинается самое интересное.
Но парнишка был непреклонен.
— Нужно уходить, — настаивал он и уже тащил меня вдоль берега к поселку, а я оглядывался на ходу, пытаясь разглядеть, что же такое будет вытворять шаман, чего мне не положено видеть.
Черников-старший оставался в той же позе, и никаких признаков того, что он сейчас снова «пустится в пляс», я не заметил.
Когда мы отошли достаточно далеко, Игорь остановился, внимательно посмотрел на меня снизу вверх и спросил:
— У вас сигаретки не найдется? Я развел руками:
— Не курю. Да и ты молод еще для этого. Парнишка вздохнул и отвернулся.
— Скажи-ка, Игорь, — обратился я к нему, — а что твой дед имел в виду, когда говорил, что видел меня… э-э-э… там… и называл меня Айеке?
— Не вас он там видел, — отозвался парнишка. — Айеке — бог, а какой из вас бог? Я приосанился:
— Ну, в некотором смысле все люди — боги. Игорь покивал с отстраненным видом.
— Вы не Айеке, — поставил он меня в известность, — скажем так, вы его частица. Вы верите в силу неба, а значит, Айеке — ваш бог.
— Но я не верю ни в какого Айеке, — возразил я. — Или я тебя неправильно понял?
— Вы верите, — сказал парнишка очень серьезно. — Нет людей без веры. Они могут ничего —не знать о своей вере, но это ничего не значит. Всё равно все их желания, чувства, поступки опираются на эту веру. Ваша вера — небо. И где бы вы ни были, что бы вы ни делали, эта вера сопровождает вас и управляет вами.
— Хорошо, — кивнул я. — Допустим, моя вера — небо. Но если ты так здорово разбираешься в этих делах, может быть, ты скажешь, почему боги, в которых мы веруем, столь жестоки к нам, людям?
Признаться, этим вопросом я рассчитывал загнать Игоря в тупик. Ну в самом деле, откуда четырнадцатилетнему подростку знать ответ на вопрос, которым на протяжении пары тысяч лет задаются мудрейшие из мудрейших, философы и теологи. Но парнишка не смутился:
— А кто вам сказал, что те боги, в которых вы веруете, существуют на самом деле? Я поперхнулся:
— А кто тебе сказал, что Айеке существует на самом деле?
— Дед сказал. Он видел Айеке своими глазами, а значит, Айеке существует на самом деле. Я всплеснул руками:
— Не понимаю!
— Боги, которых вы обвиняете в своих бедах, выдуманы людьми. Люди вообще склонны обвинять в своих бедах кого угодно, только не себя — вот и придумывают жестоких богов. Русским лучше — они на распутье, а потому ближе к истинным богам.
Я ошалел.
— На каком распутье?..
— А вы этого не видите? Всё, что происходит сейчас — это распутье. Общей веры нет, есть много маленьких вер — тех, что создаются душой, а не помутненным от страха разумом. У русских есть выбор. А это всегда хорошо, когда есть выбор…
— Ну, мальчик, быть тебе академиком, — подытожил я.
На этом наша беседа завершилась. Минул еще один день, и в поселок снова прибыл вертолет.
— Как успехи? — полюбопытствовали вертолетчики.
Я пожаловался на горькую судьбу, которая разлучила меня с экспедицией.
— Хоть у Черникова побывал? — спросил командир экипажа.
— Откуда вы знаете?..
Вертолетчики зашлись от смеха.
— Да у него все уже побывали. Пользуется популярностью, что твоя Шарон Стоун. Потому и не просыхает — «горючим» всегда снабдят.
— А что, Черников тебе подарка не сделал? — поинтересовался командир экипажа.
— Какого подарка? — удивился я. Командир с понимающей улыбкой подмигнул:
— Не хочешь показывать? Ну-ну. Мы-то знаем, что он всем подарки дарит, и каждый со смыслом, потому не все и показывают.
Я пожал плечами. И только по прибытии на базу, разбирая рюкзак, обнаружил, что вертолетчик был прав: Черников никого не отпускает без подарка — сделал он подарок и мне. В одном из карманов рюкзака лежал маленький бумажный сверток. Внутри свертка я нашел рукотворную поделку. Это была вырезанная из кости мамонта, грубая, но вполне узнаваемая модель истребителя «МиГ-23»…
— Вот так, Руслан, — закончил свое повествование Громов. — В этом суть нашей веры. Она незаметна только потому, что состоит из великого множества маленьких вер, у каждого — своя; эти веры часто вступают в противоречие, и со стороны мы, наверное, кажемся безалаберным народом с беспорядочным мировоззрением и противоречивыми убеждениями. Возможно, это язычество, но более достойное человека, чем слепая вера в единого для всех Бога, приказывающего убивать.
Лариса вздохнула восхищенно:
— Как хорошо вы рассказываете, Константин Кириллович.
— Да, забавная теория, — согласился Гена. — Многое объясняющая.
— Бред, — высказался Рашидов; говорил он медленно, с некоторым трудом. — Фантазии чокнутого патриота, — но было видно, что и его рассказ Громова задел за живое.
— Что ж, — Громов пожал плечами. — Это твое мнение.
— Вера, вера, — забормотал Рашидов. — Да, трепать языком по поводу веры вы мастера. А вот на деле…
— А что «на деле»?
— Способен ты делом свою веру отстоять? В честном поединке?
— Не понял, — протянул Громов, хотя уже начал понимать.
— Я вызываю тебя на поединок! — заявил Рашидов, сверкая глазами. — Я хочу испытать твою веру. Поединок. Моя вера против твоей.
— Задело, значит?
— Молчи и слушай. Нам нужны два ножа. Хороших ножа. Длинных и остро заточенных. Когда этот
