— Я бы с удовольствием, но работать надо…
— А как я его пойму?
— С ним будет внук, — сообщил председатель. — Очень способный парень. Он вам всё переведет.
— Что ж, — я не стал настаивать, — тогда не смею вас задерживать.
Через два часа я действительно встретился с Черниковыми на берегу Ловозера, в том месте, на которое мне указал председатель. Впереди шествовал Черников-старший. Я ожидал его увидеть в специфическом шаманском наряде, но Черников, видимо, о моих ожиданиях не подозревал, а потому явился на камлание в чем был: телогрейка, ватные штаны, кирзачи. Еще мне показалось, что он пьян до невменяемости. Затея с камланием нравилась мне всё меньше и меньше.
Однако, когда он приблизился, я подумал, что не всё еще потеряно, потому что увидел на плече у потомственного шамана большую сумку из выделанной кожи, украшенную бахромой и бисером, составляющими причудливый узор.
Несколько в отдалении за Черниковым-старшим шел Черников-младший — парнишка лет четырнадцати в простом школьном костюмчике. Подойдя, Черников-старший, не глядя, обошел меня и стал выписывать восьмерки у берега, прислушиваясь, принюхиваясь и что-то бормоча себе под нос. Парнишка, наоборот, направился прямо ко мне.
— Здравствуйте, — сказал он шепотом. — Меня зовут Игорь. Вы шамана заказывали?
— Здравствуй, Игорь, — я тоже понизил голос. — Да, это я пригласил твоего деда. Но он как-то странно одет — не по шамански.
— Разве суть шамана в одежде? — возразил Игорь. Пока мы знакомились, Черников-старший выбрал место и сел прямо на землю, скрестив ноги, лицом на восток. Сумку он положил перед собой. Покопался в ней и извлек первый предмет. Это был коврик, и даже издали мне было видно, что коврик этот самый простой, плетеный и почти новый — из тех, которые домохозяйки стелят на пороге квартиры, чтобы гость мог вытереть ноги. Вторым предметом была алюминиевая миска, затем — свернутая в трубочку пожелтевшая газета, после газеты — детская погремушка, представлявшая собой большой оранжевый шар на пластмассовой рукоятке; за погремушкой, появление которой привело меня в сильное замешательства, из мешка был извлечен барабан — да-да, не бубен, — а знакомый любому с детства «пионерский» барабан. Пребывая в растерянности, я оглянулся на Черникова-младшего:
— Извини, конечно, Игорь, но я думал, что «орудия шамана» выглядят несколько по-другому. Парнишка пожал плечами:
— У прадеда они выглядели по-другому. В двадцать втором пришла экспедиция. Ее начальник попросил прадеда покамлать, вот как вы. Посмотрел, послушал, а потом велел чекисту (с ними в экспедиции чекист был) все орудия у прадеда реквизировать. Прадед воспротивился, конечно, и они его расстреляли. Как врага народа. Сумка — всё, что осталось. Но сила шамана не в орудиях — сила в нем самом. И даже после смерти эта сила остается. Те из экспедиции тоже думали, что главное — это побрякушки, а когда их потом в Москве расстреливать начали, никак понять не могли, почему их расстреливают и за что.
Парнишка рассказывал мне эту страшноватую историю таким спокойным, скучающим голосом, что у меня волосы зашевелились на затылке.
— А откуда ты всё это знаешь? — спросил я.
— Дед рассказывал…
Тем временем Черников-старший разложил на коврике свои орудия и приступил к действу.
— Подойдем ближе, — предложил Игорь. Мы так и поступили. Внезапно Черников-старший вскочил на ноги. В правой руке он держал погремушку и смотрел прямо на восток. Взмах руки, тихий и сухой треск погремушки. Протяжный крик, потом — речитатив на высокой тональности. Как я уже говорил, саамского не знаю, а потому обратился к Игорю за переводом:
— Что происходит? Что он говорит?
— Это подготовка к путешествию, — сообщил парнишка. — Дед заручается поддержкой сил мировых направлений, чтобы они помогли ему.
— Понятно, — сказал я, хотя, если честно, ничего не понял.
Раскачиваясь на широко расставленных ногах, словно пьяный (а может быть, и будучи пьяным?), шаман выкрикивал непонятные фразы и ожесточенно тряс погремушкой. Потом он сменил положение, повернувшись лицом к югу. Перебрав основные направления: четыре стороны света, верх и низ, он совершил довольно странный танец: три оборота вокруг собственной оси, пауза, наклон назад, наклон вперед; погремушка то взлетает вверх, то опускается резко вниз. Наконец Черников-старший остановился и сел в прежнюю позу. Полез за пазуху, извлек полиэтиленовый пакетик и, отложив погремушку, высыпал из него в алюминиевую тарелку, стоящую на коврике, какую-то сушеную травку. В полной тишине он достал из кармана ватника спичечный коробок и подпалил сбор. Травка затлела, распространяя неожиданно густой и пахучий дым.
— Началось, — шепнул мне Игорь. — Смотрите внимательно.
— А ты не забывай переводить.
Черников-старший схватил газету и стал размахивать ею, как веером, над миской с тлеющей травой, направляя дым на себя. Возвратно-поступательные движения, которые шаман совершал правой рукой с зажатой в ней газетой, были осмысленны: дым то окутывал голову Черникова-старшего, то струился, обтекая его по бокам на уровне груди.
— Он очищает себя, — проинформировал меня Игорь. — Еще немного, и он отправится в путешествие,
И действительно, стоило парнишке произнести эти слова, как его дед с хриплым вскриком отбросил газету, схватил барабан и камлание началось. Шаман двигался кругами, в центре которых находился коврик с «орудиями», ноги его выбивали на сухой земле чечетку, а над головой мелькал барабан. Время от времени Черников-старший ударял в него кулаком, задавая ритм: сначала — медленный, затем — всё более ускоряющийся. Продолжалось это минут двадцать, и я успел заскучать. Зрелище, которое иные комментаторы любят описывать как «завораживающее», на меня произвело скорее гнетущее впечатление: вот с ума сходит человек, а толку?..
Танец оборвался внезапно. Черников-старший рухнул там, где остановился, растянулся на земле и, уставившись незрячими глазами в небо, быстро-быстро заговорил. Игорь тут же включился, и я услышал следующее:
— Вижу озеро… Вижу город на берегу… Большой… Красивый… Дома из камня… Вижу дорогу… На дороге — повозки… Их тянут за собой большие лохматые животные… Рыжие… Рыжие… Цвет шерсти — рыжий… И бивни… Большие бивни… Вижу людей… Они управляют этими животными… Они одеты… одеты в шерсть и кожу… На повозках — бочки с рыбой… Повозки везут рыбу в город…
На несколько секунд Черников-старший замолчал, и мы, обеспокоенно переглянувшись, подошли ближе. Тело лежащего на земле шамана выгнулось, на лице застыла страдальческая гримаса,
— …Небо темнеет…— вновь забормотал он. — Это летит Куйва… враг саами… я вижу его… я вижу его… он — черный демон… его взгляд сжигает… даже боги боятся его… Я вижу, как Куйва приближается… Ветер и рев… Люди на дороге… кричат… разбегаются… На дороге — пламя… горят повозки… горят животные… они бегут… бегут и горят…
Черникова-старшего трясло крупной дрожью, но он продолжал говорить:
— …Люди боятся Куйву… но старый нойд знает… нойд знает, как изгнать Куйву… Я вижу старого нойда… он проводит обряд… он обращается к Айеке[33]… Айеке… Айеке… Айеке бросает вызов черному демону… Я вижу… полыхает небо… гремит гром, и сверкают молнии… Айеке и Куйва бьются насмерть… Я вижу их крылатые тени… Ночь сменяет день… день сменяет ночь… Айеке и Куйва продолжают битву… Я вижу… на город сыплется зола… люди бегут… рыжие животные бегут… Но Куйва ослабел… он не может драться… Айеке наносит еще один удар… Я вижу… Куйва падает… он падает… падает… падает…
Шаман затих.
— Это всё? — спросил я по прошествии пяти минут, которые мы с Игорем провели в полном молчании, наблюдая за успокоившимся и словно заснувшим Черниковым.
Игорь пожал плечами.
— Не знаю, — ответил он. — Может быть, всё… Наверное, всё.
