только кровь вашего Щекна, он хорошего человека недавно убил. Да и не первого, должно быть, хорошего человека. Ведь так, Руслан?
Рашидов дернул плечом.
— Но только ни я, ни ты, Гена, — продолжил мысль Громов, — не сумеем его пытать: не обучены заплечным делам, и очень надеюсь, что обучаться нам не придется.
— Гордые? — Рашидов фыркнул. — Как же, как же, белая кость. Куда уж нам, чернозадым, до вас!
— Серьезный случай, — отметил Гена. — Запущенный.
Лариса молчала. Ей было очень страшно наблюдать за перепалкой этих двоих ужасных людей, без предупреждения ворвавшихся в ее с Геной жизнь, в один миг разрушивших умиротворенный покой и счастье второго «медового» месяца, но еще страшнее было вмешиваться в их споры. Лариса была очень боязливой девушкой.
— Ты скажешь, где находится база? — повторил самый важный вопрос Громов.
— Доставай паяльник, — посоветовал Рашидов ехидно. — Это будет ново: русский пилот, пытающий своего врага.
Громов взглянул на Гену:
— У тебя спирт еще остался?
— Остался, — ответил будущий синоптик. — А зачем он вам?
— Тащи.
Когда Гена принес бутылку со спиртом, Громов взял два стакана, наполнил их до половины спиртом, разбавил спирт водой. Один стакан он оставил у себя, второй поднес к лицу Рашидова:
— Пей.
Руслан посмотрел на него как на безумца.
— Что вы затеяли, Константин Кириллович? — полюбопытствовал Гена.
— Пусть для начала выпьет. Со мной. За встречу. Как-никак мы учились вместе.
— Не буду я пить! — заявил Рашидов, отворачиваясь.
— Будешь, — сказал Громов. — Еще как будешь. Не будешь добровольно, я в тебя силком волью — по лезвию. Или клизму поставлю. Хочешь спиртовую клизму?
Рашидов сразу понял, что Громов не шутит: далеко не шутейная была ситуация — и вольет спирт в любом случае: не через верхнее, так через нижнее отверстие.
— Будешь пить? Или клизму ставить?
— Буду.
Пришлось пить. Гулко глотая и давясь, Рашидов высосал стакан мерзкого пойла. Выпил свою порцию и Громов.
Гена смотрел на них напряженно и непонимающе.
— Тебе не предлагаю, — сказал Константин. — Ты должен остаться трезвым.
Рашидов очень быстро захмелел. Кровь бросилась ему в лицо, и смуглое лицо потемнело еще больше.
— Ну и чего ты… собираешься этим… добиться? — спросил он у майора. — Думаешь, если меня напоить… я трепаться начну? Глупо, Громов, глупо. Я же бывший… советский офицер… Нас учили держать язык за зубами… даже по пьянке…
Захмелел и Громов. Это входило в его расчет. Он должен был находиться в «одном градусе» с Рашидовым. Иначе действительно не выдержал бы и приказал бы принести паяльник.
— Дурак, — сказал Громов Руслану. — Какой же ты все-таки дурак… — Помолчав, он добавил: — Вот уж никогда не думал, что придется назвать Руслана Рашидова дураком.
— Зато никто не назовет меня предателем, — огрызнулся Рашидов.
— Почему же? Ты предатель и есть. Кому ты давал присягу? С кем ты теперь воюешь?
— Я давал присягу «советскому народу» и «любимой Коммунистической партии». Где теперь этот ваш «советский народ»? Где теперь ваша «Коммунистическая партия»?
— Демагог. Впрочем, все перебежчики этим отличаются — лишь бы найти оправдание своему предательству. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
— Это вы все демагоги, — не собирался оставаться в долгу Рашидов. — Ни стыда, ни гордости, ни веры — одни слова. За что вы воюете? За толстосумов из бывших партийных работников, которым плевать на вас с высокой колокольни? Нет? За народ, который вас боится и ненавидит и сочиняет про вас анекдоты? «Чем больше в армии дубов — тем крепче наша оборона», — продекламировал Рашидов издевательски.
Громов почувствовал, что закипает, и налил еще по стакану.
— Да, — сказал он, после того как Рашидов одолел свою порцию, — ты прав, кое-кто нас боится и ненавидит. Но нельзя за это винить весь народ. Мы ведь тоже народ, и они вон, — он кивнул на супругов Зайцевых, — тоже народ. И за них я готов драться не меньше, чем за себя и за свою семью. А вот ради чего дерешься ты? Я ведь знаю, как ты сюда попал. Отомстить решили за перехваченные транспорты? А что эти транспорты везли, помнишь? Неужто продовольствие для беженцев и малоимущих? Военной амуницией они были набиты. Для чего столько амуниции? Для войны? С кем? С Россией? А мы, между прочим, с вами воевать не собирались. И не собираемся. А вам зачем эта война? Тебе она зачем?..
— Это праведная война, — заявил Рашидов. — Эта война за истинную веру.
— Ты никак уверовал? — изумился Громов. — Это отличник-то боевой и политической подготовки, читавший нам лекции по марксизму?
— Вот за это я вас и ненавижу. Вместо веры вы даете безверие. Но, к счастью, обратиться к истинной вере никогда не поздно.
— И какую же веру ты принял? А-а, я, кажется, догадываюсь. Ислам? Вижу, что угадал. Потому ты и от спирта отказывался. Но видишь ли, Руслан, в исламе есть несколько направлений. Какое предпочитаешь ты?
— Ислам не делится на части, ислам — это Ислам…
— Да ты еретик, отступник! — подвел итог Громов, большой специалист по истории религий и эзотерических учений. — Оно и видно. Если бы ты читал побольше книжек и ознакомился с историей своей веры, то знал бы, что истинный мусульманин никогда не покусится на жизнь христианина. Для тебя христианин — человек Книги, верующий в Пророков единого Бога.
— Все это так, — с вызовом сказал Рашидов. — Но вы, русские, — не христиане, не православные, вы — неверующие, а это хуже самых поганых язычников.
— О, Боже! — вырвалось у Громова. — Летчик первого класса Руслан Рашидов действительно стал религиозным фанатиком. Но почему ты считаешь, что у нас нет веры?
— Я не считаю — я знаю.
— Ничего ты не знаешь, — отрезал Громов. — Вот послушай-ка одну историю. Да и вы, ребята, послушайте. Она стоит вашего внимания…
И, налив себе и Рашидову спирта, Константин начал свой рассказ.
История об экспедиции на Ловозеро, рассказанная майором Громовым на метеостанции «Молодежная»
…Места здесь древние. История их освоения теряется в глубине веков. Ну взять хотя бы наш Рыбачий полуостров. Ты ведь, Руслан, и не знаешь, наверное, что на Рыбачьем были обнаружены следы мезолита, то бишь поселения людей каменного века, живших за десять тысяч лет до нашей эры. Так что давно живут здесь люди, со времен мамонтов живут.
Я, видишь ли, интересуюсь древней историей. В ней, как мне кажется, следует искать истоки всех современных верований. Тем более что и сама по себе она полна загадочного; белых пятен там больше, чем на карте Земли времен Гекатея Милетского[31].
И вот однажды я наткнулся в популярном журнале на статью, в которой рассказывалось об одном очень интересном человеке, жившем и работавшем в первой трети двадцатого века. Звали этого человека Александр Барченко. Он имел медицинское образование, но большую часть своей жизни посвятил изучению различных паранормальных явлений в связи с популярными эзотерическими доктринами. В этом нет ничего необычного, наука в те времена еще не определилась, в каком направлении ей развиваться дальше; перебирались всевозможные варианты, и считалось вполне нормальным, если физик занимался вопросами телепатии, а химик проводил спиритические сеансы. Не был исключением и Барченко.
