в атаку перешла первая рота пехотинцев. Не успели солдаты пробежать первые пятьдесят метров, как ураганный огонь противника заставил их прижаться к земле. Вскоре вперед были выдвинуты еще два стрелковых батальона, однако враг нанес им существенный урон в живой силе. Активный огонь немцы вели не только со стороны рейхстага, но и из здания 'Кроль опера', расположенного на западной стороне Кёнигсплац. Поскольку атакующие части попали под перекрестный огонь, советское командование приказало срочно перебросить в этот район еще одну дивизию. Ей предстояло захватить здание 'Кроль опера' и прилегающие к нему строения. Для поддержки пехоты на площади Кёнигсплац к мосту Мольтке выдвинули дополнительные бронесилы — танки и самоходные артиллерийские установки. Огонь был настолько интенсивным, что дым от разрывов снарядов и бомб застилал практически все небо.
К 11 часам благодаря поддержке артиллерии и танков подразделениям 150-й стрелковой дивизии удалось подойти к водной преграде. Однако вскоре пехотинцы оказались накрыты огнем зенитных орудий, расположенных на башне у зоопарка. Немецкие пушки стреляли с расстояния двух километров. Красноармейцам пришлось отойти и ждать наступления темноты. Тем временем всю вторую половину дня подразделения 171-й стрелковой дивизии зачищали здания, расположенные в дипломатическом квартале на северной стороне Кёнигсплац. Здесь также пехотинцам оказывали мощную поддержку советские танки и САУ. Обстрел самого рейхстага вели порядка девяноста орудий, включая 152-, 203-миллиметровые гаубицы и 'катюши'[841]. Лишь благодаря прочности своей конструкции здание, которое было построено пятьдесят лет назад — во времена 'второго рейха', могло выдерживать подобную канонаду.
Еще одно знаменитое здание, которому в этот день была оказана особая честь, являлось министерством авиации.
Оно находилось на Вильгельмштрассе. Железобетонные стены строения также хорошо выдерживали мощные удары артиллерии и авиации. Благодаря надежности конструкции и близости к рейхсканцелярии здание министерства стало пунктом сбора различных нацистских чиновников, претендовавших на то, чтобы считаться участниками величайшего в истории сражения. Здесь можно было встретить людей, одетых в униформу самых различных родов войск и частей: среди летчиков и эсэсовцев находились пожилые фольксштурмовцы, наряженные в кители, сохранившиеся еще со времен Первой мировой войны. Порой казалось, что все они не военнослужащие, а экспонаты, взятые из музея восковых фигур[842].
В район правительственных учреждений выдавливались войска, оборонявшие ранее различные части города. Всего здесь насчитывалось порядка десяти тысяч человек, среди которых значительное число составляли иностранные добровольцы войск СС. К этому времени путь на запад для них уже был закрыт. Продвижению 8-й гвардейской армии в южной части Тиргартена и 3-й ударной армии — в северном его секторе мешал только огонь со стороны зенитной башни у зоопарка. С юга продвигался также танковый корпус из фронта Конева единственное соединение этого фронта, которое осталось в Берлине. Части 2-й гвардейской танковой армии фронта Жукова наступали с севера, захватив по дороге уже большую часть Шарлоттенбурга. К западу от центра, в районе Хеерштрассе и Пихельсдорфа, подразделения гитлерюгенда все еще продолжали оборонять мост через Хафель. В двух километрах к северу от этого места немцы также держали мост по дороге к Шпандау.
Французские добровольцы, окопавшиеся на Вильгельмштрассе, были настолько голодны, что, когда в их расположение кто-то привел захваченного в плен советского солдата, они немедленно вскрыли его вещевой мешок в поисках продовольствия. Напуганный пленник рассказал французам, что он не русский, а украинец, и что на следующий день его командование наметило новую большую атаку. К тому времени в батальоне 'Шарлемань' оставалось не более тридцати человек. Основным оружием добровольцев являлись фаустпатроны, взятые из запасов рейхсканцелярии. Последние несколько 'тигров' из батальона 'Герман фон Зальца' были переброшены к Тиргартену — против советских танков, поддерживающих стрелковые части 3 -й ударной и 8-й гвардейской армий.
Утро 30 апреля — дня смерти Гитлера — ничем не отличалось от предыдущих[843]. Германские офицеры так же, как и раньше, бегали по помещениям бункера — то уходили, то появлялись вновь. Тем не менее во всей атмосфере чувствовалось большое напряжение. Гитлер, опасавшийся, что яд, который ему предложил доктор Штумпфеггер, не сработает, за день до этого решил протестировать одну из ампул с цианидом. Очевидным кандидатом для эксперимента была Блонди, любимая собака фюрера. Начало страсти Гитлера к разведению собак датируется еще 1921 годом. Тогда он был очень беден и не имел достаточно места в комнате, чтобы содержать домашних животных. Поэтому, когда ему подарили собаку, он вскоре передал ее другому хозяину. Но животное оказалось настолько предано Гитлеру, что убежало С нового места и вернулось к нему. И, хотя Блонди была также предана своему фюреру, этот факт не повлиял на ее судьбу, равно как и на судьбу четырех ее щенков, которых отнесли во двор рейхсканцелярии и там умертвили. Дети Геббельса играли с ними всего за час до этого.
Наряду с обстоятельствами предательства Гиммлера мысли фюрера были заняты и другим вопросом — как не попасть живым в руки русских. До Гитлера уже дошла информация о казни Муссолини, и самое главное — каким именно образом была проведена экзекуция. Дуче и его любовница, Клара Петаччи, были повешены вверх ногами на площади в Милане. Специально для фюрера напечатали текст сообщения по радио об этом событии, и, вероятно, именно он подчеркнул в нем слова — 'повешены вверх ногами'[844]. Гитлер был глубоко убежден, что его собственное тело после смерти следовало немедленно сжечь, чтобы его не отвезли в Москву и не выставили там напоказ. Но фюрера беспокоило и то, что про него будут говорить впоследствии. Его новобрачная добровольно согласилась совершить самоубийство вместе с ним.
Но если бы Ева вдруг не стала этого делать, то Гитлер вряд ли захотел бы, чтобы она осталась в живых после его смерти. Он не желал, чтобы его жену допрашивали после войны победившие враги рейха. Непреложным условием их любовного контракта являлась гарантированная обоюдная смерть[845].
Еще ночью было получено сообщение от фельдмаршала Кейтеля, что никакого освобождения Берлина ожидать более не приходится. А на утро, когда возобновился ураганный огонь советской артиллерии, бригаденфюрер Монке донес, что окончательный крах является вопросом всего двух, а то и менее дней. Чуть позднее в бункер прибыл генерал Вейдлинг. По его мнению, конец можно было ожидать уже следующей ночью, поскольку в войсках кончаются боеприпасы. Он снова попросил разрешения совершить прорыв из Берлина. Гитлер не дал ему немедленного ответа.
В то время пока фюрер разговаривал с генералом Вейдлингом, Ева Гитлер позвала к себе в комнату Траудл Юнге. Она попросила ее примерить свою шапку из лисьего меха, которую затем и подарила секретарше фюрера. Траудл, по всей видимости, никогда более не надевала этот головной убор вновь. Она поинтересовалась у Евы, о чем та разговаривала с фюрером, когда осталась с ним наедине. Ее всегда волновал вопрос, что обсуждают между собой только что поженившиеся пары. Траудл также беспокоилась, удастся ли ей покинуть центр Берлина с лисьей шапкой[846]. (Ева получила эту шапку от самого Гитлера. Следует признать, что в последние годы жизни его подарки любовнице заметно улучшились в качестве. На Рождество 1937 года он презентовал ей книгу 'Египетские гробницы'[847].)
Тем временем генерал Вейдлинг вернулся к себе на командный пункт в Бендлерблоке. Для пятидесятилетнего человека это был довольно непростой путь. Под сильным артобстрелом ему пришлось преодолеть многочисленные завалы и воронки. Всего через час после его возвращения, в 13.00, к нему явился штурмфюрер СС, сопровождаемый небольшим эскортом охранников, и вручил секретный пакет. На большом конверте стояла печать с орлом и свастикой и слово 'фюрер', состоявшее из заглавных букв золотого цвета. Гитлер сообщал Вейдлингу, что о капитуляции не может быть и речи. Прорыв из Берлина возможен лишь в том случае, если он преследует цель соединения с другими боевыми частями. 'Если же таковых не обнаружится, — продолжал фюрер, — то войска должны разделиться на мелкие группы и продолжать сражение в лесах'. У Вейдлинга сразу поднялось настроение. Он приказал срочно отправить одну разведывательную бронемашину из дивизии 'Нордланд' на позиции подчиненных ему частей и информировать их командиров о начале подготовки к прорыву. Удар был назначен на 22 часа этого же дня.
