Гауляйтер Грайзер, подобно Коху в Восточной Пруссии, также покинул свою столицу, одновременно приказав оборонять ее до последнего человека. По причине того, что он запрещал начало массовой эвакуации вплоть до 20 января, почти половина мирных жителей еще оставались к этому времени на своих местах. Василий Гроссман, находившийся при штабе 8-й гвардейской армии, отмечал пристальные взгляды немцев, тайно наблюдавших из-за занавесок домов за проходящими советскими колоннами[160].
Там действительно было на что посмотреть. Пехота ехала в основном на кочных повозках. Бойцы курили махорку, ели, пили, играли в карты. Повозки были декорированы различными коврами, возничие сидели на толстых матрасах. Солдаты больше не ели сухой паек. Они питались свининой, индейками, курами. Впервые за время войны их лица стали розовыми и толстощекими. Гроссман видел многих возвращающихся домой германских беженцев, двигавшихся вслед за советскими танками. Они шли пешком. Их лошади были уже отобраны поляками, которые не упускали любой возможности, чтобы ограбить немцев. Гроссман, как и большинство советских граждан, мало знал о том, что случилось с Польшей в 1939 и в 1940 годах. И он слабо представлял, почему поляки ненавидят немцев так же сильно, как и советские люди. Секретный протокол между Сталиным и Гитлером, разделивший страну на две части в 1939 году, был известен только немногим посвященным.
Гроссман не останавливался перед тем, чтобы записать в свой дневник даже самые неудобные факты, которые ему удалось наблюдать, даже если потом он и не собирался их нигде публиковать. Он записал рассказ о двухстах пятидесяти советских девушках, угнанных немцами в Германию из Ворошиловградской, Харьковской и Киевской областей. Начальник политуправления армии сказал ему, что этих девушек нашли практически без одежды. Все они оказались покрыты вшами, а их животы вздулись от голода. Но затем один офицер из фронтовой газеты сообщил ему, что эти девушки были достаточно хорошо и опрятно одеты. Но когда сюда пришли советские солдаты, то они сняли с них всю одежду и отняли все припасы.
Гроссман отметил в дневнике, что освобожденные из немецкой неволи советские девушки часто жаловались на то, что красноармейцы насилуют их. Одна из них сказала ему в слезах, что ее насиловал уже пожилой солдат, который годился ей в отцы. Однако и Гроссман отказывался верить в то, что все эти ужасные вещи могли совершать фронтовики.
Солдаты на передовой день и ночь продвигались вперед, несмотря на вражеский огонь. Они боролись за святое дело, и их помыслы были чистыми. Гроссман добавлял, что акты насилия, грабежа, пьянства совершались солдатами из тыловых обозов.
Уличные бои в Познани предвосхитили то, что затем происходило в Берлине. Гроссману, проведшему немало времени в окопах Сталинграда, было весьма интересно понаблюдать за тем, как собирается брать Познань генерал Чуйков. Именно Чуйкову, одному из командующих советскими частями в Сталинграде, принадлежала фраза: 'Сталинград — это академия уличных боев'. Гроссман вспоминал, что главным результатом сражения в Сталинграде было то, что советским войскам удалось проявить силу своей пехоты и подчеркнуть уязвимость немецкой военной техники. Но теперь 'академик' Чуйков был поставлен в такое же положение, что и немцы в Сталинграде. Генерал безжалостно атаковал врага в Познани, применяя огромную мощь военной техники и используя малые силы пехоты.
Гроссман провел некоторое время с Чуйковым во время боев за Познань. Чуйков расположил свой штаб на втором этаже реквизированной для военных нужд виллы[161]. В комнате, освещенной яркой лампой, было достаточно холодно. Телефоны беспрестанно звонили. Командиры частей докладывали боевую обстановку. В перерывах между телефонными переговорами Чуйков вспоминал, каким образом ему удалось разрушить немецкую оборону в районе Варшавы.
Выслушав очередной доклад, Чуйков обращался к карте и просил офицера на другом конце провода немного подождать, пока он наденет очки[162]. Гроссман вспоминал, что очки на его суровом и жестком лице выглядели достаточно странно. Он мог быть добродушным со своим окружением, но когда был зол на какого-нибудь подчиненного, то часто пускал в ход кулаки[163]. Гроссману удалось присутствовать при одном телефонном разговоре, когда Чуйкову доложили, что немцы пытаются прорваться из окружения. В ответ тот прокричал в трубку, что пусть немцы прорываются на запад. Когда они выйдут из города, их перебьют, как жуков. Немцы найдут там свою смерть. Никому не удастся уйти живым,
Чуйков все это время не переставал обижаться на решение Жукова оставить его для взятия Познани. Он саркастически удивлялся, как это столь опытная советская разведка могла упустить из виду такую деталь, что Познань является первоклассной военной крепостью. 'Неужели никто не знал, что она является одной из самых мощных крепостей во всей Европе? Мы думали, что можем взять ее с марша. Но этого не получилось'.
Пока Чуйков занимался Познанью, часть его армии вместе с 1-й гвардейской танковой армией продолжала двигаться в направлении мезерецкой линии обороны, восточнее Одера. Главной проблемой для советских войск стало теперь не германское сопротивление, а недостаточное снабжение передовых соединений. Железнодорожное полотно, как правило, уничтожалось немцами во время отступления. К тому же ширина колеи была уже, чем в Советском Союзе. В результате все снабжение войск осуществлялось грузовыми автомобилями — в основном американскими 'студебекерами'. Показательно, что в российской историографии достаточно мало уделялось внимания тому факту, что не будь поставок этих американских грузовиков по ленд-лизу, то наступление Красной Армии развивалось бы значительно медленнее. И могло так случиться, что западные союзники достигли бы Берлина раньше, чем советские войска.
Почти каждый советский ветеран, сражавшийся в Германии, помнит тот момент, когда его часть пересекла довоенную границу Германии 1939 года. Старший лейтенант Клочков, ветеран 3-й ударной армии, рассказывал: когда его подразделение вышло из некоего леса, то он и его бойцы вдруг увидели прибитую к столбу доску[164]. На ней было написано, что здесь начинается территория Германии. Советские солдаты входили на территорию гитлеровского рейха. Они с любопытством смотрели по сторонам. Германские деревни сильно отличались от польских. Многие дома были построены из кирпича или камня. Вокруг них аккуратно посажены фруктовые деревья, разбиты палисадники. Дороги находились в хорошем состоянии. Клочков, как и многие его боевые товарищи, не мог понять, зачем немцам, которых не назовешь глупыми людьми, нужно было так рисковать всем этим благосостоянием и вторгаться в Советский Союз.
От Познани Василий Гроссман пошел дальше к германской столице вместе с частью сил 8-й гвардейской армии. Политуправление армии повсюду вдоль дороги развесило плакаты: 'Трепещи от страха, фашистская Германия, пришел час расплаты!'[165]
Гроссман был вместе с армией, когда ее бойцы грабили город Шверин. Все, что увидел, он записал в походную записную книжку. 'Город был в огне, но грабежи продолжались… Из окна горящей квартиры выпрыгнула женщина… Пожары продолжались всю ночь… К коменданту города пришла женщина, одетая в траур, и молодая девушка. Лицо, шея, руки девушки были покрыты синяками. Слабым голосом женщина рассказала, что эту девушку изнасиловал солдат из штабной роты связи. Тот солдат также присутствовал здесь. У него было толстое красное лицо и заспанные глаза. Комендант города вел допрос всех троих присутствовавших'[166].
Гроссман отмечал ужас в глазах германских женщин и девушек. С ними теперь творились страшные вещи. Один образованный немец, коверкая русские слова, рассказал, что его жену изнасиловали в этот день сразу десять солдат. Советские девушки, освобожденные из лагеря, испытали ту же участь. Ночью некоторые из них нашли прибежище в комнате, предоставленной для военных корреспондентов. Посреди ночи вдруг раздался пронзительный крик. Один из корреспондентов вступился за девушек. Произошла дикая ругань между ним и солдатами, но порядок был восстановлен. Позднее Гроссман записал то, что услышал о судьбе одной молодой немецкой матери. Ее постоянно насиловали в сарае на ферме. Родственники молодой матери подошли к солдатам и попросили их оставить женщину в покое, поскольку ее ребенку пора кормиться грудью и он постоянно плачет. Все это творилось рядом с различными воинскими штабами и на глазах многих офицеров, ответственных за наведение порядка.
30 января, в день, когда Гитлер произнес свою последнюю речь к германской нации, представители немецкого командования осознали: то, чего они так боялись — непосредственной угрозы столице рейха, — является уже свершившимся фактом. Передовые части Жукова не только беспрепятственно преодолели мезерецкую зону обороны, но находились уже в пределах одного броска от Одера. В 7 часов 30 минут на
