путине поясница у него часто побаливала, и он носил на ней привязанный мехом к телу кусок овчины. Видя, что напарник выдыхается, Фекла отбирала у него киюру и сама влезала наверх. Семен, стоя внизу, придерживал шаткую скамью и кричал: - Ой, девка, не упади! Не оступись... - Не говори под руку, - раздраженно роняла Фекла сверху, и под ее сильными ударами кол, словно гигантский гвоздь, влезал в песок. Много возни было, когда кол ставили заново. Тогда гнездо в грунте пробивали для него пробойником - коротким колом с железным наконечником. Фекла била по макушке пробойника, а Семен, прикрепленной к нему вагой, поворачивал его вокруг оси. При вращении пробойник лучше входил в песок. Подготовив гнездо, ставили высокий кол, приносили скамью, и Семен на этот раз держал кол, а не скамью, и Фекла карабкалась наверх без подстраховки. Семей смотрел снизу на Феклу с напряженным ожиданием и опасением и видел широкие бедра, обтянутые ватными брюками, и ноги, крепко и надежно расставленные на площадке, словно вросшие в нее. Ударяя по колу, Фекла по-мужски крякала, будто с каждым ударом выбивала воздух из своей груди. А за сетным обводом плескались волны, и, если было солнечно, вода в ячейках блестела стеклышками. Чайки кружились над неводом, высматривая в нем рыбу на песке и не решаясь спуститься: боялись запутаться в сетях... И от досады чайки кричали пронзительно и недовольно. Семен думал: 'Золотая работница! Цены тебе нет, Фекла. Иному мужику с тобой еще потягаться надо'. И открыто любовался ее ловкостью, смелостью, силой. Каждый осмотр ловушек стоил им немалых трудов, и от усталости они чуть не валились с ног. Однажды они долго возились с двумя неводами, и когда перешли к третьему, начался прилив. Поспешно собрали рыбу, скидали со стенки морскую траву. Увидев, что один из кольев покосился, стали поправлять его. Вода подступала к ножкам скамьи. Фекла, глянув вниз, заметила, что и Семен стоит по колено в воде. - Иди на сухое! Одна управлюсь, - крикнула она. - Скамья поплывет. Свалишься в воду, - отозвался Семен. - Иди, говорю. Я уж кончаю. Семен, видя, что вода вот-вот польется ему за голенища, выбрел на песок и, подойдя к карбасу, вытащенному за приливную черту, стал стаскивать его к воде. Карбас был тяжелый и плохо поддавался его усилиям. - Надорве-е-ешься! - услышал крик Феклы. Она, закончив забивать кол и спустившись к воде, секунду колебалась и решительно прыгнула вниз. Вода выше пояса, скамья скособочилась, упала рядом и поплыла. - Вот отчаянная! Как только голову уберегла! - сказал Семен, готовый кинуться к ней на помощь. Фекла выходила из воды, таща одной рукой на плаву скамью, в другой руке молот. Семен перехватил у нее скамью, выволок на берег. Вся мокрая, с растрепанными косами Фекла подошла к Семену: - Для чего толкал карбас? - К тебе хотел в случае чего... Вдруг воды нахватаешься. Вместе с приливом разыгралась волна. Брызги обдавали обоих с ног до головы. - Спасибо, - сказала Фекла. - Карбас-то тяжел. Не надорвался? - Да нет. Иди скорее в избу, - Семен схватил ее за руку и потащил наверх по тропке в сером талом снегу. Поднявшись на угор, Фекла села на чурбак, на котором недавно Борис колол дрова, и стала стаскивать с ног бахилы. - Разжег бы плиту пожарче. - Я сейчас, сейчас, - торопливо пробормотал Семен и, набрав из поленницы дров, скрылся в избе. Едва он успел растопить плиту, как Фекла ввалилась в избушку босая, в одной нательной рубахе с выкрученной одеждой в охапке. Села к печке, протянула руки над раскалившейся плитой, погрелась. Развесила одежду на жердочке. - На-ка, выпей маленько, - Семен подал ей стакан с водкой, которую держали про запас на такой случай.- Согреешься. - Спасибо, - Фекла взяла стакан, посмотрела на водку. - А, была не была! выпила ее, зажмурясь, вернула стакан. - Никогда ведь не пила водки... - Вот теперь и разговелась. Фекла протянула к Семену руку: - Дай мой мешок. Там сухое белье. Он с готовностью подал мешок, Фекла сказала: - Отвернись. Семен отвернулся, стал смотреть в оконце, слыша за спиной возню и потрескивание дров в печке. - Долго ли будешь в окно глядеть? - спросила Фекла. Семен обернулся. Она сидела возле плиты с разрумяненным от жара и водки лицом, отжимая и досуха вытирая полотенцем длинные волосы. На ней синяя юбка, желтая, в темный горошек кофта, на ногах - белые шерстяные чулки домашней вязки. - Заварил бы чаек, хороший мой, - ласково сказала она, и Семен встал и принялся заваривать чай. Заметил на кофточке возле сосков крупные и темные пятнышки от воды. Фекла поймала его взгляд. - Кофта нравится? - прищурилась она, сверкнув влажными глазами в темной опуши ресниц. - Баская кофта. Согрелась теперь? - Вино греет. Да и сама я горячая. От меня и вода закипит, - сказала она со спокойной горделивостью.- Вино вот в голову кинулось. Сейчас песню запою... Обниматься начну. Что со мной делать будешь? - А то, что мужики делают, - ответил Семен, приняв ее шутку. Фекла обернулась, шутливо погрозила пальцем и запела тихонько, с каким-то надрывом в душе:
Снежки пали, снежки пали, Пали и растаяли. Лучше б братика забрали, Дролечку оставили...
Она умолкла. Семен подумал: 'О Борисе тоскует, Знать, завязалась у них любовь. Прямым узелком. Чем больше тянешь, тем крепче затягивается...' Фекла вздохнула, подняв руки, стала подсушивать волосы утиральником. Потом, опустив его на колени, запела снова:
Отвяжись, тоска, на время, Дай сердечку отдохнуть. Хоть одну бы только ноченьку Без горьких слез уснуть.
Долго сидела молча. Семен подошел, тихонько опустился рядом на низенькую скамейку возле плиты. - Грустишь? Фекла посмотрела на него задумчиво, отрешенно. Поели, напились чаю. Фекла забралась в свой закуток за занавеской, улеглась. - Спокойной ночи, Семен Васильевич! - Спи спокойно... С того дня Семен стал ее называть уважительно и ласково Феклушей. Так и жили они на тоне в привычном круговороте: избушка, берег, невода, избушка... И над этой избенкой на юру во все стороны разметнулось серенькое, необъятной ширины северное небо. 2 Семен и Фекла совсем потеряли надежду услышать какие-нибудь новости из села. Там рыбаков словно забыли. В часы ожидания отлива, до выхода к неводам сидеть в пустоватой избенке было тоскливо. Мучила неизвестность: как там на фронте? На улице - куда ни посмотришь - пустыня. Хорошо, что хоть ночи светлы. Если надоест валяться на нарах в тягучей бессоннице, можно выйти на берег, послушать прибой, поискать среди волн пароходный дымок. Прибой шумел, он казался вечным, как вселенная, но пароходов не видно. Будто заброшены теперь морские пути-дороги мимо Воронова мыса. В первой половине дня ненадолго вносил оживление на тоне возчик Ермолай. Однако он решительно ничего не знал вразумительного о военных действиях, а лишь высказывал насчет 'ерманцев' разные легкомысленные и необоснованные предположения, от которых Феклу кидало в страх, а Семена в отборную мужицкую брань. Откуда старому человеку знать новости, когда на рыбпункте ровным счетом ничего не было известно ни о войне, ни о деревенских делах. У заведующей пунктом Елены Митрохиной радиоприемника нет, у засольщика да бондаря - тем более. Не чайки же принесут на крыльях вести! Наконец около полудня вдали показался знакомый силуэт колхозной мотодоры, и Семен с Феклой повеселели, выйдя в нетерпеливом ожидании к самой кромке обрыва. Казалось, торфянистый закраек вот-вот обрушится и они свалятся вниз. На доре объезжал тоньских рыбаков бухгалтер Дмитрий Митенев, избранный недавно секретарем партийной организации. Митенев привез на Чебурай подкрепление - Немка да Соньку Хват. - Вот вам еще рыбаки, - сказал он, похлопав по крутому налитому плечу заневестившуюся Соню и, кивнув на скромно стоявшего в стороне Немка в фуфайке, треухе и заношенных, латаных-перелатанных на коленках знаменитых штанах с отвисшим середышем. - Теперь на Чебурае, Фекла Осиповна, будет два мужика. Считайте, что повезло. На других тонях - и по одному не на всех. Призыв, как вам известно, взял могутных мужчин в армию. В селе почти всех подмели, кроме разве что дедка Никифора да Иеронима. Те еле бродят. Были рыбаки, да все вышли... - За пополнение спасибо, - сказала Фекла, поскольку Митенев обращался почему-то к ней, хотя старшим на тоне был Дерябин. Звеньевой не обиделся на это. И, повеселев, пригласил всех в избу пообедать. Митенев достал из кармана кировские, на черном ремешке часы, глянул на них, подумал. - Ладно. В моем распоряжении есть полчаса. Проведу с вами политбеседу - и дальше, - сказал он со спокойной обстоятельностью пожилого уравновешенного человека. - Соня, давай твой мешок, - сказала Фекла. - Я понесу. Как хорошо, что ты приехала. Вдвоем нам будет веселей, - Я ведь на тонях еще не бывала, - призналась Соня. - Ничего, привыкнешь. Что слыхать про войну? - Вести худые. Наши отступают, немец жмет, - Соня сразу погрустнела, лучистый взгляд померк, шадринки на лице проступили отчетливее. - Нам от бати ничего нету, никакой весточки... Мама плачет. И от Феди ничего... Живы ли? - А от Бориса Мальгина есть ли что, не знаешь? - нетерпеливо спросила Фекла с затаенной надеждой. - Вчера видела его мамашу. Нету вестей. Фекла вздохнула и пошла к избушке. Усадив всех за стол, она взялась было за миски, чтобы накормить свежей ухой, но Митенев попросил с обедом подождать. Он достал из потрепанного портфеля блокнот и, заглядывая в него, начал рассказывать о военных действиях. Сводки Совинформбюро были нерадостны, и Фекла с замиранием сердца слушала, как Митенев говорит о том, что немцы наступают по всему фронту и нашим войскам пришлось оставить много городов и сел... Все, боясь пошевелиться и пропустить что-либо мимо ушей, ловили каждое слово Митенева. Даже Немко замер в неподвижности, внимательно глядя на губы бухгалтера, стараясь угадать по ним, о чем идет речь. - Партия зовет народ сплотиться и приложить все силы к разгрому врага. Теперь лозунг такой: 'Все для фронта, все для победы!'
Работа у
