всему, что теперь происходило в Унде. В этой жизни, которая, подобно шторму, налетела на тихое рыбацкое село и все поставила с ног на голову, взломав вековые устои и усложнив взаимоотношения людей и многие привычные понятия, Вавиле надо было нащупать безопасный фарватер. Вести промыслы самостоятельно и независимо стало трудно. Добровольно отказаться от нажитого имущества, передать его бедноте, уступить ей главенствующее положение в промыслах он не мог. Но где же этот фарватер? Никто не обставил его ни буями, ни бакенами, и в глубине таятся подводные камни и перекаты. Только сделай неверный маневр парусами и рулем, и вдребезги разобьется твоя ладья... И тут народная мудрость подсказала Вавиле выход из создавшегося положения. Смысл ее заключался в трех словах: 'Клин клином вышибают!' Надо создать, другой кооператив. Чего же проще, и как это он не додумался сразу! В этот, не панькинский, а ряхинский кооператив следует вовлечь зажиточных рыбаков, которые работают единолично, и на собрании в артель Панькина не вступили. Вавила заперся в комнате и весь вечер обдумывал все, писал, щелкал на счетах, а рано утром поспешил к Обросиму. Обросим, несмотря на летнюю пору, подшивал старые валенки. Ряхин удивился, застав его за таким занятием. - Не по сезону работенка! - пренебрежительно заметил он, садясь. - По известной пословице, Вавила Дмитрич: 'Готовь сани летом...' возразил Обросим, невозмутимо ковыряя шилом. Вавила положил ему руку на плечо. - Бросай свои валенки. Есть дела поважнее. Обросим посмотрел на него, приметил нездоровую бледность лица и какой-то лихорадочный сухой блеск в глазах и покачал головой: 'Не спал, видно, ночь'. - А говорили, Вавила Дмитрич, что ты уже подался за селедкой. Что за дело такое? Чего придумал? - Обросим сунул валенки под лавку, смахнул со стола обрезки войлока и снял фартук. - Не придумал. Жизнь заставила, - Вавила достал из кармана несколько листков бумаги, исписанной, испещренной цифрами. - Вот гляди. Тут все расчеты. - Он положил бумаги перед хозяином. Обросим, достав очки из кожаного потертого, лоснящегося футляра, долго разбирал неровный и корявый почерк, но ничего уразуметь не мог. - Экая филькина грамота. Растолкуй, что к чему. - Слушай. Тут, на этих листках, планы нашей новой жизни. Я задумал организовать в пику панькинскому кооперативу другой, наш кооператив. - Вот как! - Обросим сначала обрадовался, но тут же засомневался. - А какой в этом резон? И разрешат ли? - Почему не разрешат? Мы, как сознательное советское купечество, - Вавила улыбнулся при этом, - и зажиточные, тоже сознательные рыбаки, создадим на паях товарищество. Имеем на это право? Имеем! - И тогда что же, в Унде образуются два кооператива? - А хоть десять. Был бы толк. - Ну голова- а-а, - Обросим удивился такому озарению, что пришло в голову Вавиле. - И как же ты будешь сколачивать эту артель? - Не я, а мы. Дело кол-лек-тив-ное! - Дак ведь главным-то закоперщиком, по-нонешнему председателем, будешь ты? - Не обязательно. Кого изберем. - А паи какие вносить будем? У Вавилы было и это предусмотрено. - В панькинской артели мужики вносят по двадцать целковых. Разве это паи? Курам на смех! Медная у них артель, на гроши сработана, на живую нитку. А у нас будет золотая. - Да ну-у? - Мы станем вносить... ну, скажем, по шестьдесят рублей с носа. У кого денег нет, к нам не сунется. Но кто уж придет, тот внесет деньги, и оборотный капитал у нас будет много больше. У Панькина вступили в товарищество сто двадцать рыбаков, а насобирают они паев от силы тысячи полторы-две. Ведь у многих денег еще нет, их надо заработать. Ну а мы, ежели запишутся в наш кооператив человек шестьдесят, соберем три тысячи шестьсот рубликов. Видишь? Теперь прикинем, какое у них есть промысловое имущество. Окромя рваных рюж, дырявых карбасов да лодок ничего боле. У нас же - шхуна, бот, тресковые елы, карбаса, ставные невода, твой засольный пункт, мой завод. Его я им в аренду не дам, передумал теперь. Вот и прикинь, как будет выглядеть наша золотая артель против ихней медной! Понял? - Понял. Ну, голова! - похвалил Обросим. - Кто побогаче да покрепче, может внести не один пай. И средства промысла - суда, снасти и все другое, тоже перечтем на паи. У каждого в деле будет своя доля. - Понятно, - Обросим оживился, глаза у него заблестели, забегали. - Но ведь ты, Вавила Дмитрич, опять всех обойдешь, как рысак без упряжки. Ряхин насторожился: - Как так? - Да так. Ты наверняка внесешь не один пай, да еще шхуна, бот, снасти, салотопня и все прочее - твое. Сколько же ты паев тогда наберешь? Все доходы у своего кооперативного товарищества ополовинишь. - Ну это ты преувеличиваешь. Однако скажу начистоту: есть закон коммерции. Он говорит: прибыль получают на вложенный капитал. Больше капитал - больше и проценты. Это тебе должно быть понятно. И ты получишь доход при распределении прибылей. У тебя ведь тоже кое-что имеется. Тебя не обидим. Панькин для своей медной артели будет просить ссуду у государства, а мы без нее обойдемся. У нас есть чем ловить рыбу и зверя бить. В долги влезать нам ни к чему. Обросим некоторое время молчал, видимо, прикидывал, какие выгоды может принести 'золотая' артель лично ему. Наконец он согласился. - Дело, как видно, стоящее. - Конечно, стоящее! И, между нами говоря, - продолжал Вавила, - это будет объединение крепких, зажиточных хозяев. А у Панькина кто? Голь перекатная! Все бывшие покрученники. Мы за год-два приберем к рукам все промыслы, и тогда они взвоют. К нам же и придут. А мы тогда посмотрим, что с ними делать. - Задумано не худо, Вавила Дмитрич. А ты уверен, что крепкие хозяева пойдут с нами? - А что им останется делать? Половина села объединилась, кооператив займет хорошие ловецкие угодья. Ему все привилегии, все льготы. Единоличникам теперь придется и вовсе туго - и с ловом рыбы и со сбытом. Я на себе испытал, каково теперь промышлять только своими силами. В Архангельске, куда ни сунь нос - везде кооперация, на нашего брата и смотреть не хотят. Стало быть, нам надо железным клином вбиваться в нонешние порядки. И я тебя попрошу: будь моим помощником в этом деле. Сегодня соберем мужиков, все обмозгуем, да и решим. - Ладно. На меня можешь положиться, - охотно согласился Обросим. - Надо бы прикидку сделать, кого звать на собрание. - Давай прикинем. Оба склонились над столом, составляя список членов предполагаемой 'золотой' артели.
В конторе кооператива 'Помор' у Панькина висел отпечатанный в типографии красочный плакат: ЧЕРЕЗ КООПЕРАЦИЮ - К СОЦИАЛИЗМУ! На плакате крестьянин со снопом спелой пшеницы стоял на крыльце дома с вывеской: 'Товарищество по совместной обработке земли'. Широким жестом крестьянин призывал всех желающих приобщиться к ТОЗу. На дальнем плане трактор 'фордзон' перепахивал поле. Перед собранием единомышленников Вавила тоже позаботился о плакате. Венька, расстелив на полу широкую полосу из склеенных листов бумаги, старательно выводил крупными буквами: ДА ЗДРАВСТВУЕТ КООПЕРАТИВ! Рисовать крестьян Венька не научился, буквы получились неровными, но отец все же одобрил старания сына. Лозунг вывесили в самой большой комнате столовой. Сюда собрали со всего дома скамейки и стулья, и к приходу рыбаков обеденный зал выглядел, пожалуй, не менее официально, чем клубный. Сюда пришли Григорий Патокин, бывший приказчик Вавилы, разбогатевший на зверобойке, Демид Живарев и еще много других, - все 'самостоятельные' хозяева, люди расчетливые и осторожные. Они воздержались от вступления в товарищество 'Помор', потому что не очень верили в его основательность и жизненность. Большинство их добывало рыбу и зверя силами своих семей, не нанимаясь в покрут. Они имели морские карбаса, моторные и парусные елы, снасти, ловецкие угодья и. Добывая себе хлеб насущный, жили в достатке. Кое-кто в страдную пору использовал и наемный труд, брал поморских батраков - 'казаков' и 'казачек'. Вкладывать в кооператив 'Помор' деньги и промысловое имущество им не было расчета, потому что туда вступила в основном беднота, не имевшая ничего, кроме рук. И вот теперь Вавила предлагал объединиться на паях в свою особую артель. Перед началом собрания, увидев плакат, Григорий Патокин, насмешливо прищурясь, не без ехидства спросил: - Ты чего, Вавила, перекрасился? - Почему перекрасился? Что за намек? - Вавила побурел от возмущения, если и не вполне искреннего, так, во всяком случае, откровенного. - Мы - люди равноправные, и понимаем, что для государства теперь кооперация - дело главное. Нас никто уж больше не может упрекнуть: вот, дескать, вы кулаки, мироеды и такие-разэдакие эксплуататоры. Теперь мы станем красными советскими кооператорами! - Вот, вот! Я и говорю: перекрасился, - перебил Вавилу злоязычный Патокин, и мужики запересмеивались сдержанно, так, чтобы купец не обиделся. Вавила поднял руку, призывая к порядку. Выкладывая свои планы и расчеты, он, между прочим, сообщил, что, если 'золотая' артель будет организована, он передаст в нее свои суда, снасти, зверобойные лодки с винтовками и боеприпасами. Рыбаки восприняли это молча: соображали, что к чему. Потом стали спрашивать: - Кто будет плавать на судах? - Ведь прежде ты, Вавила, нанимал команду! - Управимся ли своими силами? Обросим не очень уверенно сказал: - Может, и придется нанять в путину кое-кого из тех, кто не пошел к Панькину... Опять все призадумались. - Нанимать нельзя. Скажут тогда, что кооперативные мироеды эксплуатируют неимущих рыбаков, - неторопливо и рассудительно заметил Живарев. Широкоплечий, плотный, с выпуклой грудью, он имел сильный, басовитый голос. - Никого не будем нанимать. Сами управимся, - поспешил Вавила рассеять сомнения. Долго рассуждали о распределении предполагаемых доходов. Вавила настаивал на том, чтобы делить их соответственно средствам, вложенным в дело в виде денег и промыслового оборудования. Ему это было выгодно. Другие предлагали делить доходы по 'едокам', а третьи - по трудовому участию. В разгар споров Патокин, на вид тихий и благообразный, а на самом деле ехидный и
