Вавила попробовал улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, кисловатой. - Дорофея с Офоней позвать попрощаться? - Не надо. Уеду незаметно. Ни к чему их беспокоить. Фекла выполнила просьбу Вавилы - купила билет на самолет и все же проводила его на аэродром. Случилось так, что тем же рейсом в Архангельск полетел председатель колхоза Климцов, и случайно его место оказалось рядом с местом Вавилы. Поначалу Климцов не обратил внимания на старика, но потом узнал его, вспомнив, как посылал к вольерам. - Ты куда, дед, полетел? - Да в город... - Живешь-то постоянно где? Там? Вавила кивнул утвердительно, напустив на себя неприступный вид. Он даже поднял воротник полушубка, хотя в самолете было тепло, давая понять, что к дальнейшей беседе не склонен. Климцов, видя это, оставил его в покое.
...Деловая поездка Ивана Даниловича в Архангельск была успешной. Он разрешил все финансовые и снабженческие дела и привез проекты нового цеха и гостиницы, а в начале мая рыбакколхозсоюз обещал направить в колхоз и техника-строителя.
...Вавила умер весной перед майским праздником. Известие об этом пришло в Унду уже после похорон.
4
Еще никогда в этих местах не было такой ранней и бурной весны. Даже старики не помнили, чтобы в апреле почти весь снег согнало в тундре. Только остался он рыхлыми плитками вылеживаться по оврагам и лайдам12. Лед в реке стремительно ринулся к морю, ломая и круша все на своем пути. В конце села, что ближе к заливу, начисто срезало льдинами две бани. Вода поднялась, подмыла столбы с электролинией. Лед шел четыре дня. С верховьев несло кучи сена и бревна от сенокосных избушек. Рыбаки подолгу стояли на взгорке возле продмага и дивились такому необычному, шумному буйству вешних вод. А потом вдруг ударили холода. Северо-восточные ветры притащили низкие тяжелые тучи, и на подмерзшую землю посыпался новый снег. Все кругом побелело, и только темными коробками выделялись избы. Тяжелая, почти черная вода в реке струилась глубинным течением к устью. Вешний снег растаял через три дня. Дорофею не сиделось в избе. Побаловавшись утренним чайком с шанежками, которые ему почти ежедневно приносила дочь, он одевался потеплее, брал суковатый можжевеловый посох и шел прогуляться. Посох ему был нужен как помощник в пути. Им, как сапер щупом, Дорофей пробовал подозрительные места - плохо пригнанные доски на мосточках, топкие лужицы на проезжей части улицы. Он с удовольствием дышал свежим и влажным воздухом, у палисадников трогал рукой ветки черемушек, проверяя, не набухли ли почки. Почки уже появились, он срывал их, растирал в ладони и вдыхал запах - терпкий, живительный, как сама весна. Дорофей приходил на 'смотровую площадку' стариков возле рыбкооповского магазина. Они частенько сидели тут на пустых ящиках из-под товаров и наблюдали за тем, что творилось вокруг. Но с рыбкооповского крылечка видно недалеко, и Дорофей предпочитал сидеть на берегу, поставив посох меж колен и положив на гладкий набалдашник темные руки с узловатыми длинными пальцами. Хотя глаза у него ослабли, он все- таки видел многое, а что не видел, угадывал чутьем. Слух у него был хороший, и он различал в весеннем шуме крики чаек-поморников, писк куличков, что проворно перебегали среди камней. А однажды он услышал призывные трубные голоса серых гусей и поднял голову к небу. Он не сразу увидел птиц среди облаков, заметив стаю лишь тогда, когда она попала в разрыв туч и лучи солнца засверкали на подбитых пухом белых подкрыльях. Гуси перекликались, словно подбодряли друг друга на долгом и утомительном пути с юга к тундровым озерам. Они скрылись, голоса умолкли, тучи сомкнулись, и на лице, на руках Дорофей ощутил капли холодного дождя. - Сидишь? - послышался голос позади. Дорофей обернулся и обрадовался, увидев Панькина. - Да вот сижу, - ответил он. - Гусей слушал... Только что пролетели. - Ожил старый зуек! Весну почуял? - с ласковой ворчливостью сказал Панькин и сел рядом. - Я тоже выбрался на волю. Три дня хворал. - Чем хворал? - Да поясницу схватило, шут ее побери! Р-радикулит. Этакая зловредная хворь. - Беречься надо, - назидательно сказал старый кормщик. - Годы не молодые, а ты в ватнике. Надел бы полушубок. - Да вроде тепло... А впрочем, ты прав. - Панькин поглубже нахлобучил свою мичманку. Околыш ее был порядком засален, но лаковый козырек еще блестел, хотя и был испещрен трещинками. - И фураньку свою кинь. Надень шапку. Старый форсун! - ворчал Дорофей миролюбиво. - Верно, и шапка не помешала бы, - согласился Панькин. - Холодно тут. Пойдем в шахматы сыграем. - Что ж, это можно. Давно не играли, - Дорофей неторопливо встал с ящика, и они отправились в избу. - На нас с тобой со стороны глядеть, наверное, не очень весело, грустновато промолвил Панькин. - Теперь мы как пить дать на покойных Иеронима Пастухова да Никифора Рындина смахиваем. Помнишь их? - Как не помнить! Дружки были - водой не разлить. И мы теперь похожи на них. Это ты правду сказал. И пусть. Старики были хорошие. Их помнят добром. - Так бы помнили нас. - Да, - согласился Дорофей. - Надо, чтобы о человеке осталась добрая память. Ну, ежели добром нас вспоминать не будут, - обернулся он к другу-приятелю, - так хоть по крайности зла мы никому не причиняли. Лихом помнить - тоже причины нет. - Это как сказать, - вздохнул Панькин. - О тебе худого никто не скажет, никому ты не насолил. А я - другое дело... - Почему? - Да потому, что был я на руководящей должности. С людей спрашивал крепко, по всей строгости, а иной раз и покрикивал да наказывал, кого следовало. На меня кое-кто зуб имеет. - Да, брат, плохи твои дела. Выходит, тебя и после смерти поругивать будут. - Дорофей рассмеялся и оступился, забыв проверить посохом дорогу. И упал бы, если бы не схватился за рукав Панькина. - Ладно давай! Хватит об этом. Нечего себя отпевать прежде времени. В старой избенке Дорофея было тепло и даже уютно. Крашеный пол блистал чистотой, на подоконниках зеленели цветы - герань да ванька-мокрый. Стол, шесток у печи, лавки - все было обихожено так, что можно подумать - у Дорофея появилась хозяйка. Но хозяйки не было. Дочь, правда, приходила, кое в чем помогала, но больше Дорофей заботился о чистоте сам. Панькин разделся, прошел к столу и спросил Дорофея, как это ему удается поддерживать в избе порядок. - Дак я же старый моряк! - не без гордости ответил тот. - Палубу, бывало, в молодости драил? Драил. Теперь пол в избе драю, как палубу. У меня и швабра есть, и ведерки с тазиками. Шваброй я здорово орудую! Наклоняться не надо. И все остальное тоже держу как следует быть. Печь - тот же камбуз, где я еще зуйком кашеварил, стол - на каждом корабле в каюте стоит и должен быть чист, как ладошка... Панькин покачал головой, дивясь такому проворству. - Вишь как! Старую халупку с кораблем сравнил. Это же надо додуматься! - Ничего хитрого нет, все ясно как божий день. - Дорофей расставил шахматы на доске и зажал фигуры в кулаках: - Давай, в которой руке? - разыграл он первый ход. - Одному-то, наверное, все-таки скучновато, - сказал Панькин, сходив пешкой. - Ночами-то как? - Сплю хорошо. Как барсук в норе. А в общем скучновато. Ты заходи почаще. - Ладно. - Густя звала к себе, чтобы у них жил. Кровать, говорит, поставлю в почетном месте для тебя. Пищу принимать, будешь вовремя и свежую. А я отказался. У них избенка еще меньше моей, а в семье четверо. Не хочу стеснять их. Мне и дома хорошо. Давай ходи! Панькин взялся было за ладью, но тут в дверь постучали, и оба обернулись. - Войдите! - сказал Дорофей. Вошла целая делегация - пятеро школьников лет двенадцати, три девочки и два мальчика. Они поздоровались. Одна из девчушек пухлощекая, нос пуговкой, глаза черные, как смородинки, вышла вперед и подала Дорофею букет бумажных цветов. - Поздравляем вас с наступающим праздником Победы, - слегка волнуясь, выпалила она единым духом. - И вот цветы вам, ветеранам Великой Отечественной войны, в подарок от нас. - И уже тише пояснила: Настоящих-то негде взять, так сами сделали. Извините. Дорофей встал, принял букетик и поклонился. - Спасибо. От меня и вот от Тихона Сафоныча. Он у нас ведь ветеран еще гражданской войны. - Премного вам благодарны за внимание. - И еще, - заговорила снова девочка, - мы приглашаем вас обоих на торжественную линейку в школу завтра в десять утра. - Приходите, приходите, - поддержали ее другие ребята. Дорофей переглянулся с Панькиным и пообещал: - Непременно придем. Школьники ушли. Дорофей получше рассмотрел бумажные цветы, сделанные с немалым старанием, и передал их Панькину. Тот тоже полюбовался букетом. - Вот и стали мы ветеранами, - сказал Тихон Сафоныч. - Почетная должность! Но это еще не все. Завтра того и гляди нас в пионеры примут. - Он встал, увидел на кухонном шкафу узкогорлую, слегка запыленную вазу, давно не используемую по назначению, и распорядился: - Достань-ка вазу-то. Вон на шкафчике у тебя. Дорофей достал вазу, и Панькин поставил ее на подоконник. - Пусть все видят с улицы, что у тебя цветы цветут! - сказал он удовлетворенно, устраивая букет в вазу. На другой день Дорофей встал пораньше и, пока грелся самовар, старательно отгладил сохранившуюся с сорок пятого года диагоналевую защитного цвета гимнастерку, подшил к ней бязевый подворотничок и прикрепил награды орден Славы, медаль 'За отвагу' и другие медали: 'К юному поколению надо явиться по всей форме'. Но гимнастерка оказалась тесной, ворот не застегивался. 'Неужели растолстел? - подумал Дорофей. - Не должно быть. Наверное, ткань слежалась или села от стирки. Покойная Ефросинья выстирала ее перед тем как упрятать в сундук'. Он разочарованно вздохнул и перевесил награды на штатский синий костюм, который носил только по праздникам. После чая он оделся, зашел к Панькину, и они направились в школу. Директор Суховерхов радушно пожал им руки и провел в зал, где уже выстроились в два ряда пионеры в праздничной форме. Гостей усадили за красный стол, и торжество началось. Линейка шла почти
