просто запомниться и впиться в память непроходящим ужасом.
А приговор - да, я хотела поговорить с Юрием Ивановичем Луканкиным о смертной казни. Следователь всегда знает больше остальных, я хотела знать именно его мнение. Впервые в жизни я, кажется, готова была сказать 'да' убийству за убийство. А Юрий Иванович сказал:
- Вы не видели ребенка в морге.
Смертная казнь для Павлова просто подарок.
Пожизненное заключение. Чтобы он всю жизнь вспоминал его лицо, его голос, его кровь.
...Жене Павлов все время говорил: я - волк-одиночка. Видимо, это важно, что себе он представлялся, во-первых, никем не понятым и, во-вторых, волком, все же волком, а не зайцем.
Но он ошибся.
Волки, как говорят ученые, очень хорошие родители. Особенно отцы. Расшалившимся малышам они позволяют делать с собой все, что им заблагорассудится. Волчата в пылу игры не только кувыркаются и шумят, они больно кусаются. А папа-волк, чуть что, рычит на маму: пусть малыши балуются.
А если мама не поймет, папа сам возьмет да укусит.
А малыши возятся, визжат и всем мешают...
Убить, чтобы любить
Последнее слово
Она была старше на двадцать лет. И все говорят: он не мог её любить.
Говорят, не задумываясь.
Но если бы задумались - что было бы тогда?
Тогда нашлись бы другие слова.
Все закричат, и закричат хором: ну что такое слова?!
Слово - это опасный вид плохо изученной энергии. И это хорошо видно даже из того, что все нижеследующее случилось после слов.
После нескольких слов, произнесенных, скорее всего, безразличным полушепотом.
Полушепот я придумала сама - потому что все происходило на лестничной площадке обыкновенного жилого дома, и один из говоривших для громких слов был слишком взволнован, а другой - слишком безразличен.
И ещё я выбираю полушепот потому, что сама опасаюсь громкого слова. Ведь эти строки тогда мог прочитать один из тех двоих, что разговаривали на лестничной площадке. Я пишу о том, о чем и подумать- то страшно - а он бы подумал, что так страшно писать...
Из протокола допроса подозреваемого Виктора Силиванова 12 марта 1985 года:
'Я познакомился с Л.Н. 6 ноября 1983 года у телефонной будки, находящейся у дома 26 на улице Бирюзова. К будке подошла женщина, попросила у парня сигарету, закурила и зашла звонить. Потом она вышла, я спросил: 'Что, не можете дозвониться?..' Я предложил ей зайти домой к моим родителям и позвонить оттуда. Мы пришли, она сразу дозвонилась, мы обменялись адресами и телефонами, и она ушла, сказав, что, может быть, позвонит часа через два.
Через два часа она позвонила и сказала, что хочет со мной встретиться.
Она была выпивши, так как пришла из гостей, я предложил ей поехать и где-нибудь посидеть, но она сказала, что лучше взять бутылку и пойти к ней... домой. Дома у неё никого не было, мы сели за стол в кухне и стали пить шампанское. Я спросил, сколько ей лет, она сказала, что тридцать. Она начала жаловаться на свою жизнь, что её все обижают, никто не жалеет. За столом мы просидели около получаса... В это время Л. расстегнула пуговицы на кофте и попросила её поцеловать...
Потом мы с ней допили шампанское и она сказала, чтобы я шел домой, так как должна прийти её дочь, которой 12 лет. Я ещё спросил, что же такая маленькая дочка так долго гуляет, время было где-то около 10 часов вечера, но Л. мне ничего не ответила'.
Наверное, есть и другие мужчины, умудренные жизнью и веселым опытом, вот они сразу поняли бы, сколько лет врачу-наркологу Л.Н.
Но на ноябрьской стылой улице стоял двадцатитрехлетний Виктор, для которого все на свете ещё имело свой первоначальный смысл. Он увидел женщину - она ему понравилась. Она попросила её поцеловать - и он поцеловал её.
Я видела единственную её фотографию - но это была фотография из уголовного дела и на ней был запечатлен не человек, а, скорей, событие. Так что я не знаю даже, каковы были черты её лица. Мать Виктора рассказывала о ней как о своей ровеснице - так оно на самом деле и было, - но вымолвила ненароком, что однажды, стоя в её полутемной прихожей, придя в очередной раз для постылого разговора о том, что же будет с сыном - так вот, стоя в прихожей, она вдруг взглянула на неё и заметила, что она очень хороша собой. Быть может, ей очень хотелось увидеть эту женщину глазами сына, и она увидела, но для чего я вспомнила об этом?..
'Примерно через неделю, когда мы были дома у Л., пришла её дочь. Я увидел, что она взрослая, и спросил у Л., сколько же ей лет. Л. ответила, что сорок три года, и расплакалась, подумав, что, узнав о её возрасте, я её сразу брошу. Я её успокоил, что возраст для меня не имеет никакого значения. Л. сказала мне, что она меня очень любит и что если я её брошу, то она покончит с собой'.
Потом в череде событий будет несколько попыток покончить с собой - но не её, а его.
Я разговаривала с психиатрами, и они усмотрели в его поведении черты психопатической личности, как и врачи института Сербского, где Виктор проходил экспертизу.
Может, оно и так, но никто, конечно, не задавался целью понять, что же именно в первую очередь овладело сознанием доверчивого и очень чистого человека ('патологически добр' - так его описала старая знакомая его матери). А может, и стоило бы. И тогда и возраст, и дочь-ровесница, и её нрав, и домашние скандалы - все отошло бы в тень, в небытие, и осталось бы одно, горячее, жгучее: его любит одинокая женщина.
Она не может без него жить.
Теперь об этом можно только рассуждать, но кажется, что все главное произошло именно в первые дни и недели. А главным было то, что он не познакомился на улице с легкомысленной и беспечной женщиной ('сексуальная психопатка' - так её характеризовала ближайшая сотрудница), - а мучительно полюбил, и его любовь была ответом на другую любовь, такую же незаконную и мучительную.
Не он поднял эту планку, которую ему не суждено было преодолеть - на его глазах она была помещена на невероятную, головокружительную высоту, и он с восторгом бросился навстречу этому препятствию. Тем и оказалось дорого, что высоко.
...Они встречались каждый день. Когда нельзя было остаться у неё дома, ночевали у него - родители работали в ночную смену.
Однажды мать вернулась с работы и увидела их, ещё не проснувшихся.
Не испугалась, должно быть, только Л.
Она сказала ошеломленной матери, что они друг друга любят, им вместе хорошо и никто этому помешать не сможет.
Ему казалось, что все хорошо.
Очень хорошо.
Дочь ничего против не имела - иногда хмурилась и не разговаривала, но потом это проходило. Они строили планы. Он покупал Л. подарки. Одно нужно было ему, одно-единственное: видеть её каждый день. Да и как ещё мог он жить, любя её и зная, что она без него не может.
В июле они поехали в Пицунду.
Существуют приблизительные версии того, что там стряслось, но, если не обращать внимания на частности, то получится: на пляже к Л. подошел мужчина, пригласил её к себе в гостиницу - она отказалась. Потом он познакомился с её дочерью. И стал приезжать в гости в холодный российский провинциальный городок, едва различимой чертой ближайшего пригорода отделенный от Москвы.
Может, дочери не хотелось, чтобы южный гость видел, как молод возлюбленный её матери. Может, Виктор был слишком горяч и настойчив: он предложил пойти в загс, он очень хотел жениться на женщине, которую любил. Может, все развивалось самостоятельно, независимо одно от другого, а может - все вместе и одновременно, но появилась едва различимая тень.
Или Виктору она не сразу увиделась. Или молниеносно разрослась в черную тучу. Но ведь он не смотрел на небо - он смотрел в глаза женщины, которую хотел назвать женой.
'5 или 6 ноября мы с Л. пошли в загс, но там было много народу. Мы взяли бланки, но заполнить и
