сама.
- Знакомься, это Глория.
- Очень красиво. Неужели ты видишь меня такой? Спасибо, Юл. В эту незнакомку нельзя не влюбиться. Боюсь, она будет стоять между нами...
- Что с тобой, Слава? Ты полюбила черный юмор?
- Я полюбила и люблю тебя. Только теперь это получается у меня не очень весело. Если бы ты знал, как я скучаю, мой мальчик...
Мы провели прекрасный вечер, не очень увлекаясь столом. Казалось, и на широкой кровати под атласным пуховиком было все точно так же, как на продавленом диване его бывшей холодной комнаты. Но Юл не шептал 'Я не отпущу тебя...' И не грозил забрать меня у Сергея. Он называл меня Глорией. А под конец мягко посоветовал:
- Ты прекрасный специалист, девочка. Ты чуткий, тонкий человек. Подумай, сколько людей нуждаются в твоей помощи?..
- Ты хочешь посоветовать мне пойти на работу?
- Ну, хотя бы до возвращения дочери.
...Соня должна была вернуться на каникулы в начале июня и который раз напоминала мне об обещании посетить её. Девочке так хотелось похвастаться школой, новыми друзьями и местными достопримечательностями, о которых она тараторила мне в долгих телефонных звонках. Писать моя дочь не любила, я тоже. А поездка почему-то все время откладывалась с тех пор, как в моей жизни появился Юл.
И вот на следующий день после юбилея я позвонила директрисе мисс Линде Армстронг, предупредив о своем визите, и заказала в авиакассе билет. Голос почтенной дамы был пропитан английской любезностью с примесью тончайшей чопорности, как торт горьковатым миндальным кремом. А потом позвонила Софка, визжавшая от восторга и сообщившая. что будет встречать меня в аэропорту вместе с родителями своей подружки Памелы.
- Вот увидишь, какие Питчемы клевые - очень светсткие и совсем не заносчивые... Жаль, что ты не умеешь ездить на лошади... - Добавила она, собираясь, очевидно, представить свою мать друзьям во всем блеске.
- Может, прихватить флейту? Я здесь на досуге разучила пару пьес.
- Правда?
- Не дури, девочка. Я не знаю даже, с какой стороны в неё дуют.
И все-таки я постаралсь, чтобы мой внешний вид не разочаровал Софу. Совсем не много вещей, с учетом, что конец апреля там немногим лучше нашего мая! А это значит - хорошее 'английское' пальто из песочного ворсистого драпа и несколько костюмов, допускавших перетасовку деталей.
Сергей как-то слишком горячо обнял меня на прощание.
- Скажи дочери, что я очень её люблю. И горжусь. - Потом грустно заглянул мне в глаза. - Ну, что, до встречи, Бубка?
Я хмыкнула:
- Не та тональность. - И с улыбкой, в мажорном духе отрапортовала. Через неделю - на том же месте, господин главнокомандующий!
Глава 28
Чета Питчемов мне сразу понравилась - добродушные, голубоглазые, похожие друг на друга как брат и сестра. Четырнадцатилетняя дочь Питчемов, Памела, была долговязой брюнеткой, преросшей на голову своего отца. Позже Соня шепнула мне, что Мел - приемная дочь, но на это здесь внимания не обращают, хотя лишний раз не акцентируют.
Рядом с памелой Соня казалась крошкой. Тоненькая, белокожая, в развевающейся паутинке прямых светлых волос. Трудно было представить, что 'папина дочка' превратится в подобие Сержа - круглощекую крепышку манекенного роста.
Они тараторили всю дорогу, крутя головами, чтобы показать мне какой-то дом, где бывал Шелли, или трактир, знаменитый старейшим вином. Девочки рассказывали о бале в день святого Валентина, на который все явились в вечерних платьях.
- В чем же ты была? - Испугалась я.
- О, Слава, мы постарались приодеть наших красавиц! Это такое удовольствие - наряжать девочек на первый бал! - Глаза толстушки Мэри светились неподдельной радостью. - Мы с Генри привязались к Соне... У нас теперь почти что две дочери и один сын. Ведь мы будем дружить с вами, правда?
- На мне было шикарнейшее платье! Я сама его выбрала в Интсоуне. Мэри только платила. - Доложила Соня, не слишком щепетильная в достижении своих целей. Балованное дитя, но какое очарование юности, неосознанного предчувствия долгой женской судьбы, полной сюрпризов и радостей.
Я оставила вещи в номере гостиницы, выстроенной на территории школы специально для приезжающих сюда погостить членов семьи. Школа, основанная в 1773 году, страшно гордилась тем, что не утеряла свойственного просветительскому веку уважения к знаниям и человеческой личности. Это все мне объяснила мисс Армстронг, принявшая меня в своем кабинете, сиявшем ухоженной стариной, как музейный экспонат. Потом мы осмотрели классы, библиотеку, комнаты отдыха и занятий, трапезную, кинозал... Я устала говорить на чужом языке, только крутила головой с приклееной восхищенной улыбкой и всплескивала руками от избытка чувств.
На следующий день мне посчастливилось провести несколько часов на школьном турнире по лаун- теннису, в котором была занята и моя дочь. Мягко пружиня на носочках белых тапочек, она отсалютовала мне ракеткой и потуже стянула волосы пестрым жгутом. Девочка казалась мне чужой и прехорошенькой. Сидящая рядом Мэл комментировала мне игру одноклассников, усугубляя ощущение отстраненности: вопящие на чужом языке бойкие подростки, спортивный зал, обвешанный яркими транспарантами, маленький ученический оркестр, нестройно нчинавший какой-то гимн каждый раз, как вступала в игру новая пара, и растроганно улыбающаяся иностранная гостья - все это виделось мне как бы со стороны.
Вечером мы с Соней были приглашены к Питчемам. За нами заехал Генри, но Памела, заняв место за рулем, продемонстрировала свое водительское мастерство.
- Я тоже умею. - Бурркнула мне по-русски Соня. - Только мне здесь нельзя. Вот дома наезжусь!
Дом Питчемов выглядел как на картинке. Будто его специально красили, мыли, украшали цветочными горшками к моему приезду. 'Усадьба в староанглийском духе', - прокомментировала Соня елизаветинскую архитектуру построек - расчерченные деревянными балками выбеленные стены.
Апрель здесь был похож на середину нашего мая - вовсю зеленели кусты и кроны деревьев. А свежесть лужаек напоминала о лете и веселых пикниках среди клумб у бассейна. Я приобрела по дороге букет цветов и прихватила взятые для визитов сувениры - палехскую шкатулку и деревянное яйцо, величиной с небольшую дыню. На нем в ореоле снежного облака сиял во всей красе восстановленный храм Христа Спасителя.
После довольно скромного по нашим российским понятиям ужина началась длинная беседа о политике и быте русских женщин. В столовой уютно потрескивал камин, а я не могла оторваться от орешков - пудинги и бисквиты показались моему желудку не слишком убедительными. Все ждали Шани, шестнадцатилетнего сына Питчемов, занимавшегося в специализированной музыкальной школе. - 'Виолончель - его мечта. Мальчик без ума от Ростроповича'. - Хвасталась Мэри. поглядывая на дверь. И вот он появился серьезный юноша, успевший переодеться в строгий костюм. Он поклонился нам, тряхнув кажтановыми кудрями, как будто вышел на сцену. В носатом лице парня не было решительно ничего привлекательного, а россыпь красноватых прыщиков на скулах и подбородке доставляла ему, конечно, кучу неприятностей. Но вот он с улыбкой подошел к подругам, перебросившись с ними веселыми репликами, и я увидела, как изменилась Соня. Расхлебанная, небрежная девчонка стала девушкой - юной леди, с прямой спинкой и строго поджатыми губами.
Я не могла больше вникать в разговор - быстрый английский с непривычки утомил меня. Куда интересней было разбираться в игре жестов и мимики. Шани уговаривали родители и девочки, он горячо спорил и вдруг поднял руки: 'Сдаюсь!' Соня захлопала в ладоши: 'Мам, он будет играть на пианино. Он хотел притащить виолончель, а мы все уговаривали насчет пианино. Ура! Вот увидишь, он классный музыкант!'
Парень сел за фортепиано, в раздумье пробежал по клавишам длинными пальцами и объявил: Шопен. Опус 28. Все чинно замолкли, изображая глубокое удовлетворение, а Сонька аж вся подалась вперед, впитывая звуки всем телом. Я некстати вспомнила, как соблазнила моего Юла учительница музыки, и уже не
