Камби пожелал спокойной ночи и, выйдя из дома, тяжело потрусил через двор к хижине, небольшой и закопченной, где обыкновенно устраивался на ночлег.
Рольф оглядел пустую залу, схватившись за секиру, когда порыв ветра из дымового отверстия шевельнул плащом, висевшим на крюке. В тишине все трое услыхали, как заскрипели стропила, – кто-то прошелся по крыше до самого края и с ворчанием спрыгнул на землю. Миг спустя три пары ноздрей жадно нюхали воздух под дверью. Морок попробовал дверь на зуб, лягнул ее так, что она задрожала, и удалился с раздраженным ревом.
Рольф с шумом выдохнул.
– Пожалуй, я и глаз не сомкну, пока мы будем в Туфнавеллире. Надолго мы здесь застрянем, Микла?
– Нам ведь нужно, по крайней мере, помочь хозяину закончить стрижку, – пожал плечами Микла, – а на это потребуется самое меньшее две недели. У него есть еще овчарни в горах, и те овцы тоже нуждаются в стрижке. К тому времени мы как раз заработаем довольно еды на дорогу.
– Но что, если между тем нас отыщет Йотулл? – Рольф понизил голос и невольно оглянулся на дверь. – И Бьярнхард ведь тоже способен отыскать нас чарами?
Микла уже устраивался у очага.
– После ухода из Свинхагахалла мы не единожды переправлялись через реки, а холодная вода ослабляет чародейские способности Бьярнхарда.
Йотуллу тоже трудненько будет выследить нас после этих бесконечных дождей.
Если он нас и найдет, то не скоро. Ну, чья первая стража? Если я не ошибаюсь, Сигурд, – твоя очередь.
Сигурд, сдерживая раздражение, оглядел крепкие стены и крышу.
– Да к чему это? Мы здесь в полной безопасности, если не отпирать дверь.
– Нет, кто-то должен бодрствовать, – отозвался Рольф, все еще косясь на плащ, болтавшийся на крюке. – По округе бродят Гросс-Бьерн и целая свора драугов, и я не смогу уснуть, если кто-то не будет за ними следить.
Сигурд кивнул. Рольф и Микла свернулись калачиком у очага и скоро погрузились в крепкий сон. Сигурд прислушивался к голосам драугов Туфнавеллира – упыри услужливо завывали и перекликались из могильных курганов. Он попытался разглядеть тварей через щелочку в двери, но тут в дымовом отверстии что-то зашуршало и шлепнулось на земляной пол неподалеку от Сигурда. Он схватился за секиру и приготовился драться. Пришелец встряхнулся, как ожившая груда тряпья, повернулся и наконец увидел Сигурда.
– А, да это ты! – воскликнула тварь и, расплываясь в ухмылке всем своим морщинистым лицом, с дрожью радости протянула Сигурду руку, которую тот неохотно пожал. – Я так рад тебя видеть! Нынче гости здесь бывают редко.
Мое имя Мори. Верно, старый Чернобров уже рассказывал обо мне. – Упыреныш пожал руку сам себе, захлебываясь и фыркая, как в воде.
Сигурд с отвращением попятился. Мори был размером с двухлетнего ребенка, весь сморщенный и ссохшийся, точно сушеное яблоко. Всю его одежду составляла обтрепанная рубашка из грубого холста, чьи рукава и подол превратились в спутанные лохмотья. Тут и там были привязаны разнообразные лоскутья, призванные прикрыть самые большие дыры в этом достойном одеянии, и гнуснейшего вида колпак сползал то на один глаз, то на другой, пока упыреныш гримасничал и кривлялся, словно чудовищный, разом состарившийся младенец.
– Как… как идут дела? – настороженно осведомился Сигурд, все еще сжимая секиру и гадая, что же предпримет морок.
– Дела? О, я делаю все, что хочу! – Мори подпрыгнул и мерзко захихикал, не сводя с Сигурда блестящих, точно пуговицы, глазок. – Я только что из молочной. Перепортил весь творог, который поставили на сыр, – набросал конского навоза. Глупые женщины забывают выставить мою долю, вот я и учу их помнить о бедняжке Мори. Завтра я сдеру шкуру с лучшего быка Черноброва, если они опять меня забудут.
– В доме есть еда, если ты голоден, – сказал Сигурд, кивая на вход в кухню.
– Голоден! – возопил Мори, выкатывая налитые кровью глаза. – Я всегда голоден! Если бы тебя, подобно мне, младенцем бросили на вершине горы умирать от голода, ты бы тоже никогда не мог наесться вдоволь!
Сигурд поглядел на своих спящих друзей и пошел за упыренышем в кухонный закуток, содрогаясь от ужаса, к которому примешивалась изрядная доля любопытства. Мори тотчас схватил оставшуюся с ужина баранью ляжку и обглодал ее быстрее, чем Сигурд успел бы съесть и кусочек. Швырнув кость на пол, Мори принялся обеими руками набивать в рот творог, простоквашу и сливки, больше портя, чем съедая. Та же участь постигла целые караваи хлеба, и упыреныш не угомонился, пока вся еда в кладовой не была съедена или перепорчена.
– И это все? – осведомился Мори, вытирая рот грязными останками рукава и с голодным видом озираясь по сторонам. – В жизни не встречал такой скупердяйки, как Ульфрун. Гляди-ка на бедное мое брюшко! Оно плоское, точно пустой мешок. – Он задрал рубашонку и показал Сигурду сморщенный отвисший живот – ребра явственно торчали под тугой желтой кожей. Сигурд содрогнулся, снова испытав ужас.
– Кожа да кости! – с гордостью объявил Мори. – И смотреть-то не на что, а? А? – Он ткнул Сигурда локтем в бок и яростно подмигнул.
– Да на тебя и вообще-то глядеть неохота, – вырвалось у Сигурда, и он смешался, но Мори как будто именно такого ответа и ожидал. Закатившись в припадке смеха и чихания, упыреныш соскочил на пол – в жизни Сигурд не видел более омерзительного зрелища.
– И все же ты не прав, – сказал вдруг Мори и, вспрыгнув на кухонный стол, вытер об него свои грязные ноги. – Морок, сотворенный из младенца, которого мамаша бросила погибать на вершине горы, – наихудший из мороков, особенно если успеть к нему прежде, чем отлетит его последний вздох. – Мори подался к Сигурду, кривляясь и корча самые невыносимые гримасы, и заговорил прямо ему в лицо:
