- Славин Михаил Львович. Прибыл на должность вашего помощника по политической части.
- Наконец-то, - говорю Славину, вставая и протягивая ему руку. Признаюсь, заждался, честно говоря, стал побаиваться, не передумало ли начальство насчет вашей кандидатуры.
- Нет, приказ о моем назначении в силе. А задержался потому, что сдавал дела в шестой Орловской дивизии.
Разговорились. Михаил Львович Славин оказался на редкость интересным, содержательным собеседником и с первой же встречи завоевал мои симпатии.
О себе он рассказывал предельно скупо. Коммунист с 1917 года. Вел партийную работу в Киеве. Участвовал в гражданской войне. Работал секретарем первого наркомвоенмора Украины Подвойского. Последняя должность - начальник политотдела дивизии.
Он был совсем молодым. Ему едва минуло двадцать пять лет. Но это уже опытный армейский работник - один из тех, кто все свои силы и способности отдал строительству Красной Армии.
Я часто бываю в казармах, встречаюсь с солдатами. И всегда огромной радостью и гордостью наполняется сердце, когда вижу, какие чудесные условия для жизни, учебы, культурного отдыха созданы нашим молодым воинам.
Труднее было в далекие дни формирования Московского стрелкового полка. Вооружение и экипировка солдат выглядели тогда довольно убого, но это никого не смущало. Велика ль беда, если на ногах у красноармейцев обмотки, а шинель не пригнана по фигуре, если разными одеялами покрыты койки, а тюфяки не совсем удобны для сна. Что поделаешь, если пулеметы и винтовки старых образцов, если среди них попадаются и немецкие, и французские, о которых командиры образно говорят, что они уже 'выжили из ума'. В то время мы еще не могли позволить себе такой роскоши, как сделать лишний выстрел на учебных или боевых стрельбах. У нас не хватало патронов, и каждый выстрел был на строгом учете.
Но мы знали: пройдет совсем немного времени, и обмотки заменим сапогами, старую шинель - новой. Родина даст нам и оружие, и боеприпасы. Да иначе и быть не могло. Ведь мы создавали армию нового типа - кадровую армию первого в мире социалистического государства.
Формирование шло быстро. Полк рос, мужал, набирался сил.
Батальоны уже были укомплектованы. Костяк их составили рабочие Москвы. Были также крестьяне из Подмосковья и ближайших губерний. В подразделения пришли опытные командиры, политработники. Своими силами мы отремонтировали помещения, построили учебные классы, оборудовали их.
В состав полка входили три батальона из девяти стрелковых и трех пулеметных рот, артиллерийская батарея, кавалерийский взвод, хозяйственная рота, оружейная, столярная, портняжная, сапожная мастерские. Все лучшее, чем располагала к тому времени наша армия, было дано полку. Преобразились и казармы. Целый корпус заняли клуб и библиотека. Одним словом, была создана отличная база для успешного изучения военного дела.
Одно здание мы выделили под квартиры для командного состава. Здесь поселился я, сюда же переехал Славин.
Полк превратился в своеобразный военный городок в центре рабочего Замоскворечья. Старые Чернышевские казармы ожили, точно помолодели.
Зима в том году в Москве была ранняя и суровая. Топлива не хватало, и некоторые предприимчивые москвичи пускали на дрова заборы. На улицах лежали сугробы в человеческий рост высотой. Из-за снежных заносов и сильных морозов часто останавливались трамваи. И тогда из конца в конец города люди пробирались по узким протоптанным дорожкам.
В один из таких декабрьских дней 1924 года мы со Славиным направились к командующему войсками округа докладывать о сформировании полка.
- Ну как дела, особисты?-так он называл нас, имея в виду, что полк наш особый.
- Товарищ командующий, - докладываю я, - полк полностью сформирован. Приступили к плановой работе.
- Что ж, это хорошо. Значит, вас можно поздравить с новорожденным?
Командующий долго беседовал с нами об организации быта и учебы красноармейцев, об изучении уставов и стрелкового дела, об освоении новых образцов оружия, о тактических учениях, топографии и лыжных тренировках.
- Имейте в виду, - заметил он в заключение. - Московский стрелковый должен стать своеобразной экспериментальной базой по испытанию и освоению стрелкового оружия. В некоторых случаях слово специалистов полка будет решающим в выборе того или иного образца. Подбирая вам кадры, мы исходили и из этих соображений...
Полк, действительно, был укомплектован опытными командирами, прошедшими военно-теоретическую и практическую школу, хорошими мастерами-оружейниками, многие из которых настойчиво совершенствовали существующие образцы оружия, а порой создавали новые.
Почти все командиры были участниками гражданской войны, а некоторые служили и в старой армии.
Я пишу о событиях двадцатых годов. Но время не выветрило из памяти воспоминаний о товарищах, с которыми служил. И я не могу не рассказать хотя бы о некоторых из этих замечательных людей.
Единственный раз в жизни мне довелось видеть прославленного чапаевского комиссара Дмитрия Фурманова. Стройный, светловолосый. Лучистые глаза, которые, казалось, сами рассказывают, даже если их хозяин молчит. Своеобразная, чисто фурмановская манера говорить, способная увлечь слушателей.
Алексей Пономарев, когда я его увидел, чем-то напомнил мне чапаевского комиссара. К тому же он оказался его земляком - рабочий-ткач из Иваново-Вознесенска. Участвовал в Октябрьской революции. В 1918 вступил в партию. Колесил по фронтам гражданской войны и, как любил выражаться, 'имел несколько пробоин в теле'.
Коммунисты полка избрали Пономарева секретарем партийного бюро. И тогда фурмановские черты характера стали особенно ярко в нем проявляться. Та же высокая принципиальность, страстность, душевная красота.
Алексей Пономарев - типичный представитель рабочего класса того времени. Он пришел в полк молодым, но имел уже солидный багаж знаний, опыта, наблюдений. Вся его короткая жизнь была полна тревог. Покоя он никогда не знал. Работал много, всем интересовался, душой болел за всех и все.
В полку о нем говорили: 'Неизвестно, когда секретарь отдыхает. Еще не играли побудки, а он уже в казармах. Давно был отбой, а он бодрствует'. Это действительно был человек неиссякаемой работоспособности и энергии. Все делал горячо, любовно, с огоньком.
Следует сказать, что не всегда все проходило гладко, порой возникали недоразумения. Алексей Пономарев в этих случаях умел находить правильный выход.
Как-то, помню, пришел он ко мне возбужденный, раскрасневшийся. И сразу обрушился на одного командира.
- Вот негодный человек, сколько его ни убеждаешь, все без толку. Ему доказываешь: командир и политработник должны уметь друг друга заменять, показывать личный пример в изучении тактики и оружия, быть лучшими стрелками. А он свое толкует: 'Мое дело командовать ротой, а не лежать рядом с красноармейцем и стрелять из его винтовки или пулемета'.
- Более того, - горячился Пономарев, - договорился до такой чепухи: 'Незачем, дескать, тренироваться в дальней стрельбе из нагана, наган - оружие ближнего боя'.
Пономарев налил из графина воды в стакан и с жадностью выпил.
- Иван Васильевич, а что, если собрать партийное собрание? Обсудим, как коммунисты изучают стрелковое оружие, поговорим о личном примере командно-политического состава в овладении военными знаниями.
- Считаю такое собрание полезным,- согласился я. В это время вошел Славин. Он приехал с совещания в политуправлении.
- Нам повезло, - сказал он. - На совещании выступил Михаил Васильевич Фрунзе. - Славин вынул из кармана блокнот и начал читать нам по записи некоторые выдержки из выступления наркома:- 'Что это за командир, который думает только командовать, а стрелять не умеет и не хочет изучать оружие? Что это за командир, который игнорирует партийную организацию и политработников и считает ниже своего достоинства прислушиваться к советам своих товарищей? Если такой командир не хочет исправлять свои
