пыльца окрашивает пушок у губ. Осторожно привлекаю ее. Мария доверчиво примостилась к плечу. Прикрывшись штормовкой, молчаливо любуемся игрой лебедей на уснувшем озере.
- Неужели уедешь, Мария?
- Что же делать, Вадимушка? Буранов привез свежие газеты: в Польше уже народное правительство, наши войска прошли границу, гонят фашистов. Дедушка написал телеграмму Болеславу Беруту - они вместе работали в подполье. Буранов обещал отправить телеграмму с Колымской радиостанции. А уезжать дедушка собирается катером пушной инспекции. Катер скоро заберет на фактории пушнину.
Алыми парусами загораются облака над сопкой. Туман ползет к берегу, закрывая лебедей. Тихонько укутываю Марию штормовкой. Она свернулась калачиком и примолкла. Может быть, дедушка Михась прав - разлука навсегда закалит нашу дружбу.
- Мария, любишь ли?
- На всю жизнь... - тихо и твердо говорит девушка.
Все завертелось, поплыло куда-то. Целую родные теплые губы в пыльце одуванчика. Это был первый и прощальный наш поцелуй.
...Мария улетела на факторию. Я не чаял больше увидеть девушку и тяжело переживал разлуку. Мне снились грустные глаза и бледное лицо, затуманенное печалью. Такой я видел Марию в последний раз в промелькнувшем иллюминаторе самолета.
Улетел с Бурановым и Костя. Ему предстояло объехать тундровые стада Колымского совхоза в самое опасное, знойное время.
После памятного полета к Синему хребту прошел почти месяц. Трудное это было время: мы собрали с висячих долин всех потерянных оленей, но в душные, жаркие дни тучи комаров накрыли безлесные долины, и пастухам приходилось туго. Табуну грозила эпидемия, и пришлось спасать оленей необычным способом.
Перед отлетом Буранов вручил мне конверт, оклеенный марками. В сутолоке полетов он чуть не забыл отдать письмо, полученное из Якутска.
В конверте оказался ответ Николаевского. Бактериолог получил наше длинное послание из Колымской тундры. И первая победа над копыткой обрадовала его. Теперь ученый-ветеринар советовал испытать в таежном походе защитные навесы. 'Под теневыми шатрами, - писал Николаевский, олени не перегреваются на жарком солнце, а дымокуры вокруг навесов защитят от комаров'.
Веток и шестов в близкой тайге было хоть отбавляй. Мы разделили табун на три части и принялись мастерить навесы на альпийских пастбищах, в безлесных долинах. Полудикие животные, забираясь в шатры из веток, становились послушными и ручными; часами нежились они в тени, спокойно пережевывая жвачку под защитой дымокуров.
Ромул только прищелкивал языком, удивляясь магическому действию навесов. Олени быстро поправились, и угроза эпидемии миновала. Бригадир с любопытством расспрашивал о Николаевском, почтительно называя бактериолога 'главным оленеводом'.
Наступил август, и комары стали исчезать. Пора было готовиться к походу сквозь тайгу межгорного понижения. Близились темные ночи, и Ромул хотел вовремя загнать табун в закрытые долины Синего хребта.
Но далекие вершины уже не манят меня. Забираясь на скалистый пик, часами разглядываю в бинокль плесы Омолона. Там, в невидимой дали у подножия утесов, осталась одинокая фактория.
- Где ты, дорогая Мария? Увидимся ли мы с тобой?..
Однажды на близком перевале появился человек с котомкой и винчестером за спиной. Он торопливо спускается по осыпям, почти бежит к пастушьему стану.
Что за гость?
Подходит загорелый незнакомец, обросший рыжей щетиной, в изорванной, запыленной одежде. Уж не беглец ли пожаловал?
Лесной бродяга смеется.
- Да это же Костя! Окаянная душа... Откуда ты?
Обнимаю и тискаю друга. Оказывается, он вернулся на Омолон с катером пушной инспекции. Длинный путь от фактории по комариной тайге Костя совершил в трое суток и принес уйму новостей.
Наша бригада заняла первое место по отелу и удержала переходящее красное знамя. Директор совхоза, услыхав о роспуске табуна в тайге, подал Буранову рапорт, слагая с себя ответственность за судьбу оленей на Омолоне.
- Ох и разозлился Буранов! - ухмыляясь, рассказывает Костя. - Заявил, что боязливых нужно вообще освобождать от всякой ответственности. Алексей Иванович стал даже собираться на материк. Спасибо Кате - помирила начальство.
Генерал разрешил Буранову пустить пароход с баржами на Омолон. Караван пойдет в августе из Зырянки и привезет нам строительные материалы и снаряжение на целый совхоз.
- Вот так размах!.. Важные известия! А Мария, ты видел Марию?
- Котельникова на фактории опять оставили, пушниной плут откупился, два плана сдал, - словно не расслышав, продолжает Костя свой удивительный рассказ. - Подлец предупредил Чандару о движении оленей совхоза к Синему хребту. Старик приезжал на факторию за чаем и табаком. Мария случайно слышала их разговор.
- Дьявольщина! Да говори же, где она!
Костя поник, опустив голову. Вытащил из-за пазухи и протянул сверток в голубом платочке.
- Просила передать тебе... На катере уехала твоя мадонна.
- Эх, Костя, Костя! Мария не могла поступить иначе...
Разворачиваю платочек. На ладонь выскальзывает знакомый портрет в золоченой овальной рамке. С портрета спокойно и твердо смотрят ясные, умные глаза Елены Контемирской.
Рядом с девизом Кошута мелким почерком Мария написала:
Прости, уезжаю. Польский комитет национального освобождения
зовет под знамена Народной республики. Посылаю самое дорогое, что
осталось у меня. Наш Булат со мной.
Т в о я М а р и я.
Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я
Г И Б Е Л Ь С И Н Е Г О О Р Л А
Глава 1. ЗНАК СИНЕГО ОРЛА
Что влечет нас к Синему хребту? Погоня за славой или радость битвы с девственной природой?
Нет, нас манит неведомая земля, ее богатства. Недаром мы прорубились сквозь тайгу. На тучных, никем не тронутых таежных пастбищах олени избавились от эпидемии. На берегах Омолона мне уже чудились многолюдные поселки, а в горах - огни новых совхозов.
Только здесь, у порога Синего хребта, я понимаю, какая силища влекла когда-то сибирских землепроходцев сквозь неведомые дебри искать счастливой доли...
- Гарью пахнет! - Тревожный голос Кости возвращает к действительности.
- Гарью?!
Костя прав: ветерок приносит с перевала острый запах гари. Мы стоим на склоне распадка, утонувшего в буйных таежных зарослях. Вокруг шелестят кусты, трещат и ломаются сучья - это идут наши олени. Где-то протяжно поет кочевую песнь Пинэтаун.
- Эгей... у-у-х!.. - гикают пастухи, ударяя палками по стволам.
Забрались в самое сердце Омолонской тайги. Трое суток блуждаем с табуном в лабиринте таежных сопок и глухих распадков на подступах к Синему хребту. Кажется, что зеленые чащи покрывают всю землю и нет им конца и краю.
Внезапно раздвигаются кусты, появляется Ромул. На широком лице сквозь темный загар проступают сероватые пятна, брови насуплены.
- Совсем плохо пахнет, наверх ходить надо.
Ого... И Ромул учуял запах гари!
В зарослях смолкает песнь Пинэтауна, пастухи не стучат по деревьям всех насторожил тревожный запах.
Вслед за Ромулом продираемся сквозь цепкие гущи кедрового стланика выше и выше по крутому склону.
Наконец ступаем на плитчатые осыпи, горячие от солнца. Перегоняя друг друга, выбираемся под
