возник вновь, но не было никого, кого он мог испугать. Улыбка Витька поблекла, глаза выпучились и наверное это выглядело потешно со стороны. А разрастающиеся глазницы все отражали и отражали. Отражали отражение. Витек завыл. Он больше не улыбался, белые зубы утратили цвет, стали желтые и подгнившие, половина их вовсе исчезла. Исполинские серебристые глазницы выпячивались вперед, но не могли больше отразить кого-то еще кроме себя. На другом конце комнаты Василий, наблюдая эти метаморфозы сжал кулаки и заорал бешено: -Мерзко, да?! Да посмотри на себя, как я на тебя нагляделся!!! Глаза плошки лопнули с удивительно нежным, чарующе-мелодичным звоном. Так бьется дорогой хрусталь. С последним полувоем-полувсхлипом, Витек воздел руки в нелепом патетическом жесте и рухнул лицом вперед, стремясь расколоть ненавистное стекло. Не долетел. Звон повторился, только на этот раз он был таким нежным - просто звон бьющегося стекла. Тяжело бухнула об пол витиеватая рама, острые осколки разлетелись по ковру живописным веером. Все еще сжимая кулаки Васек рухнул на колени и стал стучать руками об пол, не зная, что сделать от охватившего его чувства победы. О! Оно было необъятным, это чувство! С весь город, а то и больше. Перед ним, совсем рядом со своим неживым собратом, лежало старое пыльное зеркало, то самое что подстерегало свои жертвы в мусоре на городской свалке. Но теперь оно было безвредным - слепым оком, без сверкающей роговицы амальгированного стекла. А подле зеркала лежало бездыханное человеческое тело. Васек заметил его, пересек комнату и наклонился над мертвецом. Оплывшее лицо покойника было густо покрытое засохшими кровоподтеками и было искаженно страхом и болью, да так и закостенело. -Витек! - сказал Мельников, беря в ладони руку напарника, - оно все-таки отпустило тебя. Потому что тот Витек, что лежал сейчас на ковре был просто человеком, несчастной жертвой зеркала, им в сущности был не в чем не виноват. Закрытые глаза, перекошенный беззубый рот - неужели и сам Василий раньше выглядел так же? Все также сжимая руку мертвого Витька, Василий закрыл глаза - на смену победному торжеству пришло чувство успокоения. Отдых, наконец то отдых! А Витька было жаль. -Его надо похоронить как человека, - сказал Василий ни к кому не обращаясь. -Так сколько же их было? - подал голос Дивер - двое? -Не знаю как у тебя это получилось, - сказал Саня Белоспицын тонким дрожащим голосом, - но это было круто. А Влад Сергеев ничего, ничего не сказал - он приходил в себя. И из всех них, только Василий Мельников в тот удивительный момент не думал о будущем.
* * *
Можно сравнить город с муравейником. А можно пойти еще дальше и сравнить его с человеческим мозгом, ну да, люди не муравьи, а мельче - синапсы. Если кажется, что синапсов слишком много, можно сравнить город с мозгом собаки или кошки-мышки, или даже рептилии. Важна не форма а функция, синапсы передают информацию, но не всю, а лишь ее малую часть. Но все-таки передают, а значит ею владеют. Крошечной частью большой информации. Так и люди - всего лишь думающие синапсы большого города. Город знал правду. Знал, про вуаль над ним, и что такое Исход, и куда подевалось дизтопливо из баков на вокзале, и был ли гением ныне покойный предводитель шайки дворовых собак, и как бороться с излишним оволосением и клыкоростом, знал, что случилось в городской больнице, и почему драгдиллер Кобольд не сломал, а только вывихнул ногу, отчего сквозь ночь временами светят огни на высокой заводской трубе, хотя по идее погаснуть они должны в ночь темного прилива. Много он знал - всеведущий, и кажется, бессмертный организм с двадцатью пятью тысячами душ. И найдись среди его жителей один одаренный, который мог бы пообщаться с этим сверхорганизмом, все возможно стало бы по другому. Увы, слабые и глупые люди-синапсы не способны общаться, они, хранители маленьких кусочков правды и истины даже не знают, что она, у них есть крошечная цепочка разрозненных знаний, которую воедино можно собрать лишь если опросить многих и многих горожан. Из тех, кто остался. Самые умные из них, те, кто больше не прячется в отупляющий серый туман быта, уже догадываются о чем-то, суетливо и суматошно пытаются связать отдельный звенья с другими. Получается плохо, и им порой кажется, что они бьются головой о гладкую черную стенку, без входа и выхода, за которой и скрывается вожделенное знание вкупе с Ответом На Все Вопросы. Город не отпускает их, беглецов поневоле, и думается им, что они заперты в исполинской, все время меняющейся головоломке, которую обязательно надо сложить, чтобы, сложившись из абстрактных геометрических фигур, вдруг возник долгожданный выход. Трудный путь, и лишь немногие избирают его. Единицы. Большая же часть безвольно плывет по течению, стукается о камни форс-мажора, а потом обрушивается в кипящем водопаде... Куда? Вниз. Есть еще те, что ищут свою правду поневоле. Они бы тоже плыли, но вот, буйный поток выкинул их на отмель, или на гладкий, скользкий камень, где они и остались, как-то сумев сообразить, что выплыли всего в двух шагах от грохочущей пучины. Можно считать их везунчиками, а можно наоборот, ведь они просто такие же, как и прошлые две категории заложники судьбы. Своей, или города. Так бывает. Заморозки по утрам стали обычным делом. Куцый хвост очереди за водой, по утру злобно ругался, и пар вылетал у них из ноздрей, а в выплевываемой колонкой воде плавали серебристые льдышки. Траву прохватил седой иней, она стала ломкая и хрустящая, ближе к полудню плачущая невиданной красоты прозрачными каплями. В городской больнице наплыв посетителей сошел на нет, после того, как умерла надежда всего учреждения - дизельный генератор. Издав последний дизельный чих, машина отправилась на свои чугунные небеса, чуть было не прихватив с собой трех пациентов из реанимации. После победоносного завершения эры электричества, отключились все до единого отопители, и стерилизаторы с автоклавами, и банальные кипятильники больше не собирались радовать хозяев свеженьким кипятком. После этого то из больницы и начался сезон миграции. Многие ходячие пациенты тихонько собирали вещички и покидали оскудевший оазис цивилизации, а лежачих умыкали ночами собственные родственники (если таковые оставались). После того, как больницу покинул последний сгорбленный и морщащий от канализационной вони нос, пациент, главный врач расписался в собственном бессилии и объявил госпиталь закрытым, сам в тот же день отправившись домой. Естественно, тут же как грибы после дождя возникло почти три десятка самостийных целителей с лицензией на туалетной бумаге, к которым обращались подхватившие тяжелые заболевания страдальцы. Целители исцеляли (за деньги), а особо тяжелых по мере сил утешали, мол все одно Исход скоро. Часть из этих горе лекарей, правда отреклась от своего занятия, после того, как их навестили родственники больных с тяжелыми предметами и горящими священной местью глазами. Иная ситуация сложилась в другом медучреждении города - психиатрической лечебнице, пациенты которой вне всяких сомнений были самыми осведомленными жителями города. Мучимые пророческими кошмарами психи терроризировали персонал, а скоро все как один заболели неизвестной болезнью, попутно создав Лунный культ. Теперь, во время всякого полнолуния больные собирались в кружок и глядя на ночное светило тихо подвывали изобретаемые на ходу мантры. Очень скоро среди них выделился духовный лидер, который взял на себя тяжкое бремя руководства, и стал руководить каждой службой. Сильнодействующие успокаивающие и карцеры не помогали и Священные тексты не заставили себя ждать. Согласно нововозникшему пророку конечная цель любого горожанина, это своими ногами уйти на луну, что и является по сути Исходом. На луне всех ждет нирвана и много вкусной еды, но чтобы попасть на желтый спутник земли, необходимо, чтобы он был в фазе полнолуния, ибо иначе попадешь на месяц - его антиподу и тогда ничего хорошего не жди. Врачи сбивались с ног, а когда закончились ампулы с затормаживающим дело стало совсем плохо. Кончилось все тем, что в одну лунную ясную ночку, окончательно распоясавшиеся пациенты расшвыряли санитаров, и выломав могучую чугунную решетку в окне, вышли на свободу. Персоналу только и оставалось, что проводить взглядом кучку людей в зеленых пижамах, бредущую гуськом за своим облаченным в простыню мессией. Больные ушли и, как ни странно, больше их никто не видел, только один из бывших постояльцев 'Кастанеды' рассказывал, что как раз в ту ночь наблюдал печальный клин журавлей, куда то летящих на фоне лунного диска. Но кто ж поверит 'Кастанедовцу'? Дикий запад: пенсионер-любитель Евгений Сергеевич Тященко, ни в какую не хотел оставлять непосильным своим трудом заработанный дачный участок, и бежав после странных событий последовавших вслед за провалом, вскоре вернулся. А так как человеком он был волевым и властным, то вместе с ним вернулась вся его семья состоящая из жены его Марии Николавны, издерганной бытом дочери Александры и сильно пьющего зятя Николая. Имелось также двое внуков женского и мужеского полу, которые воспитавшись в тяжелых семейных условиях, предвкушали возвращение в опасную зону, как поездку на дорогостоящий курорт с всевозможными развлечениями на любой вкус. Лодырей и лоботрясов Евгений Сергеевич не любил, а любил он очень капусту, множественные кочаны которых с июня зрели на грядках. Первый день прошел в коллективном труде, от которого не взвыл разве что Николай с утра пребывающий в алкогольном подобии нирваны. Когда той же ночью семью разбудили невнятные хрипы где-то в стороне участка, бравый пенсионер не растерялся, а выставил оборону, вручив каждому члену семейства соотвествующее холодное оружие и даже пальнув в ночь из старенькой тульской двустволки. На следующий день, не сомкнувшие глаз потомки Евгения Сергеевича снова были выгнаны на работу, несмотря
