тушенную курятину, обильно заправленную всевозможными индийскими специями, и продолжал вспоминать увиденные во сне картины.
Вадим шел по туапсинской улице. По улице Карла Маркса. За спиной остались площадь Октябрьской революции и памятник 'Борцам за Власть Советов'. Слева Вадим видел перед собой Магазин 'Книги', а справа коммерческий киоск и девушку Свету за прилавком. Он посмотрел на часы. Без десяти минут шесть. Свете пора. И точно - она что-то складывала, что-то собирала; очевидно, закрывалась на сегодня.
Вадим остановился. Подойти к ней сейчас?.. А почему нет? Ведь, это сон, все происходит не по- настоящему. Какая ему разница? Чего и перед кем стыдится?
Вадим подошел ближе. Света узнала его и остановилась. Она улыбнулась. И замешкалась тут же - не знала, куда положить свернутый пакет с чем-то.
- Здравствуй. - Сказал Вадим.
- Здравствуй. - Ответила Света.
Они стояли и молча смотрели друг на друга. Вадим застыл на месте. Он видел сейчас только глаза Светы, ничего больше. Нереальный, фантастический блеск этих двух изумрудно-зеленых глаз в одно мгновение все поглотил собою. Детская сказка - прекрасная, как любовь, и старая, как жизнь, давно забытая, ожила, появившись откуда-то из темных коридоров памяти. Ощущение времени и пространства пропало начисто. Вообще, все пропало. Вадим не знал уже, сон это или реальность, не знал, Туапсе это или Торонто, не знал, какой теперь год, какой месяц и какой день. Он не знал ничего. Он видел только глаза этой сказочной, необыкновенной девушки. И не важно было уже, что здесь существует на самом деле, а что только нарисованно воображением. Вадим смотрел в эти ее глаза, и тут, вдруг, все напряженно сжалось в нем: таким жалким и таким бессмысленным ему показалось в это мгновение все его существование - эти десять лет, прожитые в сытом, разжиревшем от скуки Торонто, бессмыслица, десять паскудных лет - кусок жизни, бездарно выброшенный из окна на ветер; пачка листов пустой, графоманской рукописи, сожженной вчистую, так, что ничего не осталось от этих дурацких листов, кроме горького привкуса никому ненужного пепла.
Вадим сделал шаг и взял Свету за руки. Потом наклонился. И поцеловал. Сердце его забилось в это минуту настолько сильно, что он испугался проснуться. 'Только бы не зазвенел будильник, - стучало в голове у Вадима. Только бы не зазвенел сейчас этот тысячу раз проклятый торонтский будильник. Только бы он не зазвенел...'
Но будильник молчал. И сон продолжался.
- Я люблю тебя. - Сказал Вадим. - Света, я люблю тебя.
Света молчала. Она кротко и по-детски смотрела ему в глаза. Потом сказала тихо и неуверенно:
- Пойдем ко мне домой... Хочешь?
Вадим сидел на лавочке. На туапсинской лавочке. Света оставила ему адрес, и они договорились встретиться в девять у ее подъезда, когда дома не будет матери - та уйдет на фабрику, где она работает в ночную смену. Отец у Светы - моряк, и сейчас где-то плавает.
Вадим смотрел по сторонам и думал. Ему не хотелось в Торонто, ему хотелось остаться здесь. Но как это сделать? Это все - и деревянная лавочка, на которой он сейчас сидит, и зеленые пахучие кусты рядом с лавочкой, и теплый весенний воздух, и полоска синего моря на горизонте, и этот неповторимый приморский запах - запах разогретой солнцем травы с морским йодом вперемешку; всего этого не существует в реальности, как не существует и девушки Светы. И даже старого приятеля Кости - его тоже теперь не существует. Как переселиться в мир, которого нет? В мир, существующий только в воображении?
А, может быть, Вадим сделал ошибку - тогда в девяносто третьем? Может быть. Но что сделаешь теперь? Теперь уже ничего не сделаешь. Города, из которого он уехал тогда, нет больше. Того, который существует на его месте, Вадим не знает. Это уже другой город, в сущности.
Как вернуться в тот город? Как?..
Неприятным, назойливым треском заявил о себе торонтский будильник. Вадим проснулся.
Ему ничего не хотелось. Вообще ничего. Вадим автоматически встал. Принял душ. Побрился. Почистил зубы. Оделся. Вышел.
В метро он завернул в 'Макдональдс' и купил завтрак. Жевал завтрак, сидя в вагоне, и смотрел, как галдит стая маленьких канадских аборигенов. Детишки вскакивали на сиденья с ногами и орали так, что не слышно было голос из репродуктора, называющего станции и без конца предупреждающего пассажиров о чем-то.
Вадим ни на что вокруг не обращал внимания. Он снова и снова воображал туапсинскую девушку Свету, ее лицо, ее глаза, ее губы...
На работе Вадим появился с небольшим опозданием. Сотрудники, видимо, уже обменялись свежими новостями и сейчас, стоя в коридоре, тряслись от смеха - очевидно, только что выслушали обязательный утренний анекдот. Вадим, не задерживаясь, проследовал к своему столу.
Он опять видел море, старый городской причал и сохранившийся от прежних времен нелепый памятник 'Борцам за Власть Советов'. Вадим шел и смотрел вокруг. Он взглянул на часы. Семь вечера. Куда идти? К Свете рано. Она ждет его в девять.
Вадим решил нанести визит Косте. Он заскочил в один из коммерческих магазинов, купил там бутылку кубанского вина 'Мускат' вместе с коробкой каких-то конфет.
Потом он направился туда, где живет Костя - Вадим пересек старый дворик, заросший зеленью, подошел к потертому от непростой жизни подъезду серого здания на улице Гоголя и поднялся по каменной, пахнущей пылью, лестнице. Надавил звонок. Костя открыл.
- О-о... кого вижу... Заходи!
Вадим вошел внутрь, мучитительно и напряженно глядя по сторонам: он старался запомнить здесь каждую мелочь, каждую деталь - вечную в его памяти, но в действительности, увы, давно уже не существующую.
- Проходи. Я сейчас чай поставлю.
Вадим поставил на стол бутылку и конфеты. Присел. Он молча смотрел, как, прожжужав, вспыхивает спичка - забытый в Канаде звук, там все плиты давно уже стали электрическими.
В центре стола появилась тарелка с тонко нарезанными пластиками ветчины вместе с кусочками ярко- красного помидора. Появились стаканчики. Вадим откупорил бутылку и наполнил их вином. Открыл коробку с конфетами.
Закипел чайник. Костя достал две чашки и бросил в них по пакетику.
- Я ничего не понимаю, - сказал Вадим, отвернувшись. - Ничего не понимаю.
- Не понимаешь что? - Спросил Костя.
- Ничего не понимаю. Ты умер, давно умер... И ты стоишь тут передо мной и спокойно завариваешь чай. Как это может быть? Как это может быть, что я оказался в том самом городе, из которого я уехал десять лет назад. Я вижу город, которого нет больше. Его нет, нет нигде, а его его вижу. Я хожу по этому городу, общаюсь с людьми. Я пью и ем, я влюбляюсь в красивую девушку. И... ничего не понимаю. Не понимаю, что со мной происходит. Может быть, ты мне объяснишь?
Костя молчал. Он продолжал перемешивать ложкой чай. Казалось, он подбирал слова. Вадим ждал. Он сидел за столом и смотрел в стену. Так прошла минута.
- Ты видишь не людей, - наконец, сказал Костя. - И не город. Ты видишь образы. Образы из твоей памяти. Твоя память - это огромная копилка. Ты понятия не имеешь, как много всего там есть. Вся твоя жизнь, все то, что ты считаешь давно забытым и давно стертым прошедшим временем...
- То есть... - Вадим приподнялся на стуле. - Люди, которых я вижу в своем сне - все они существуют в реальности?..
- Или существовали когда-то. Иначе как бы ты их увидел?
Вадим опустился на стул. 'Света... - прошептал он, - Света... Она существует?..'
- Но как это может быть? - Он повернулся к Косте. - Как? Людей, которых я встречаю здесь, в этом городе, я никогда раньше не видел! Или... я их просто не помню?..
- Ты их не помнишь. Ты их забыл. Но ты их всех видел когда-то. И в твоей памяти они сохранились...
Вадим шел по улице. Он шел и смотрел вокруг.
'Так, значит, просто память показывает мне мои старые, давно забытые мною, воспоминания. Так, как если бы показывала старый кинофильм... И я кинозале. Точнее, не воспоминания, а вариации на тему когда-то мною увиденного.'
