В. Л. Я уверен, снизу идет русификация сознания. И все наши унижения и поражения лишь способствуют развитию массового русского национализма. Поэтому я все же оптимист. Вместе со всеми свободами выпустили на волю и русское сознание, его уже нельзя затолкать обратно. Оно проникает постепенно во все сферы: от генералов до солдат, от бизнесменов до безработных.
Путин заявил себя как патриот. И дальше каждый шаг его будет сверяться с заявленным патриотизмом. Отступая от него, он катастрофически быстро будет терять авторитет в обществе. Он против воли своей будет вынужден поддерживать русских патриотов, защищать наши национальные интересы.
В. Б. Особенно это видно в Чечне. После пятнадцати лет русского унижения нам всем нужна не просто победа военных, не просто малая территория на Кавказе, нам надо почувствовать себя вновь народом- победителем и уже далее нацеливаться на победы во всем - в экономике, промышленности, науке. Нужен дух победы и в культуре.
В. Л. Чечня должна быть завоевана. В данном случае пацифизм очень вреден. Не замирив Чечню, мы расколем Россию пополам. Это будет незатухаемая гражданская война по всей территории, от Якутии до Башкирии, и это будут миллионы жертв. В России нет колоний. Мы все - Россия. Это не Африка, которую англичане и французы отдавали без боя, имея свою Родину. А мы создавались изначально вместе, русский народ не истреблял, как немцы или англичане, на своей территории иные народы, не ассимилировал их, а жил вместе с ними.
В. Б. Заканчивая нашу беседу, попрошу тебя подвести итоги ХХ веку. Что это был за век для России?
В. Л. Россия - это великое государство. Великих государств в мире очень мало. Китай, Индия - в Азии. Европейские нации давно уже стерлись. Четвертая цивилизация великая - это арабы, разжигаемые противоречиями, к нашему сожалению. А поступки великого государства велики даже независимо от их направленности. Нынче у нас развал великий, катастрофа великая, и она тоже отразилась во всем мире и еще веками будет отражаться. А победы наши меняли ход всей мировой цивилизации. Европа спаслась благодаря русскому народу, о чем сейчас забыла.
Даже тотальная революция 1917 года не сумела надолго выбить Россию из колеи. Народ разделился надвое, но со временем мы вновь стали единым телом. Строили сообща великую Державу. В космос не красные, не белые полетели, а русские. Русский народ - не мстительный народ. Поэтому после великих распрей мы способны вновь стать вместе за единую и неделимую Россию. Если бы такая жестокая революция коснулась Германии, там вообще бы, может, ничего не осталось. Французы сто лет отходили от своей революции, так и не став вновь великой державой. А мы через тридцать лет после революции создали великую Державу, шагнули вперед. Значит, можем и сейчас.
СТРАДАНИЯ РУССКОГО
ИНТЕЛЛИГЕНТА
Вижу в этом некую закономерность: одновременно два крупных мастера русского слова на переломе веков обратились к теме русского еврейства. Александр Солженицын написал документальное исследование 'Двести лет вместе', Владимир Личутин опубликовал роман 'Миледи Ротман'. И тот и другой ощущают еврейство как неотъемлемую часть русской жизни. Может, это и дает им право на большую откровенность в толковании вечно запретной темы? Замечу, что для меня несомненна творческая близость этих писателей, сходно их отношение к слову, сходна их лепка образов героев. Такое северное барокко, которого, кстати, не найдешь у Валентина Распутина. Близость Распутина и Солженицына - скорее мировоззренческая. Правда, у Владимира Личутина, в отличие от Солженицына, более чувствуются стихийность таланта, его осознанная неорганизованность. Он, как и близкие ему герои книг, иной раз сам не знает, куда вывернет, куда вынесет его народная стихия. Значит, и в 'Миледи Ротман' еврейская тема Личутиным, в отличие от старшего сотоварища, не столь продумана, сколь навязана самой жизнью. Тем более неожиданен личутинский выход из этой темы.
Задумаемся, случайно ли в конце жизни два великих русских философа, Владимир Соловьев и Василий Розанов, немало писавшие о высоте русской национальной жизни и долгое время противостоящие иудаизму, признали важнейшую роль еврейства в России? Что привело их к этому выводу?
А что привело одного из главных героев романа Владимира Личутина, русского провинциального интеллигента Ивана Жукова, к решению обратиться в евреи? Ради чего он стал Иваном Ротманом? Ладно бы это был отрицательный герой романа, этакий Смердяков конца ХХ века, - нет же, скорее, самый положительный, и не побоюсь сказать, в чем-то альтер эго самого автора. Не Личутин же решил переименоваться в еврея. Так что же хотел сказать Владимир Владимирович своим необычным героем? 'Иван Жуков, что из поморской деревни Жуковой, решил стать евреем...' Жуков ищет выход для своего одурманенного народа: 'Ему почудилось, что на шеи несчастных, опоенных дурман-травою ловко так натягивают намыленные петли, а люди всхлипывают от счастия. Еще не сознавая, что за ними уже пришла смерть'. Иван ищет свой выход из гибельной перестройки. Он не желает восхищаться ни Горбачевым, ни Ельциным, не желает спиваться по кругу. Он становится Иваном Ротманом, чтобы выжить и победить. Ему надоело быть неудачником. Два института за спиной, поэтический дар, неуемная энергия, да и просто крутая физическая сила. Ему бы русским суперменом быть, а он где-то к сорока годам, изгнанный из московской семьи, не добившийся ни признания, ни славы у коллег-журналистов, возвращается в свое родное поморское захолустье, в родную Слободу, в которой угадывается личутинская родовая Мезень. Тут-то он и начинает новую жизнь, тут, в кондовом русском Поморье, он становится евреем Ротманом, находит друга Гришу Фридмана, находит свою жену, ставшую после свадьбы Миледи Ротман.
Может, это комедия какая-нибудь народная: 'Свадьба в Малиновке' или 'Стряпуха', только на поморско-еврейские мотивы? Непохоже - иронии в романе явно маловато.
Может, это фельетон, тенденциозный антинигилистический роман, похожий на 'Взбаламученное море' Писемского, или 'На ножах' Лескова, или же, если быть ближе к нашему времени, произведение в духе незабвенной шевцовской 'Тли' или кочетовского 'Чего же ты хочешь?' Явно не тянет. Не только Иван Ротман, но и его дружок Гриша Фридман никакими сатанинскими черточками не наделены и в отрицательные герои не попадают. Прочитайте характеристику Фридмана: 'Фридман был евреем и никогда не скрывал, что он настоящий еврей, но все в Слободе были уверены, что Гриша русак от макушки до пят, Гриша был свойским человеком, ходил в продлавку, стоял в очередях.., иногда выпивал, раз в неделю навещал общую баню с веничком... Его и в бане-то все уважали, как заморскую птицу, чудом залетевшую в поморские края...'
Впрочем, и сам Гриша Фридман свое Поморье любил и не спешил менять на чужие края: 'Знаешь, Ваня, был я в Америке. Сподобился. Водились бы деньги, да... Вот там живут, как люди...
- И остался бы там...
- Не смогу жить. Они - как муравьи. А тут родина'.
Какой же это злодей, с такими рассуждениями? Быт у него иной, чуждый для помора, так у каждого народа свой быт - не хочешь, не лезь в него. А приезжему племяннику, настроенному против России, Гриша Фридман чуть морду не набил:
'- Сейчас, дядя, новые времена. В банках хранят не рассольники и борщи, а зелень и капусту, - подал голос из угла кучерявый племянник... но хозяин холодным взглядом осадил парня, поставил на место...
- Затарились русские люди, приготовились к долгой осаде, и никакой принудиловкой и притужаловкой, никакой бедою в бараний рог не согнуть. Никому на Западе нас, русских, не понять. Такой чудный народ. Мы вроде бы как трава под бревном, уже едва дышим, а всему миру глаза застили, завистью по нам кипят. Будто мы живем на горе золота, а они на куче навоза. Как бы и одним днем думаем, ничего не копим, никому не кланяемся, но к будущему, как пионеры, всегда готовы. На Западе работают, чтобы денежки копить, а мы гостей радовать...' Вот тебе и банкир Гриша Фридман, вот тебе и личутинское отношение к герою. Владимир Личутин, как и все природные русские люди, никаким ксенофобом не является, но опять же, как все природные русские люди, чужесть иных обрядов, традиций, религий чувствует за версту и смешиваться с ними, изменять своим обычаям не желает. И потому он воспринимает Гришу Фридмана именно как свою заморскую птицу, относясь с уважением, но и с отчуждением. Вот и в романе 'Миледи Ротман' поморский банкир Гриша Фридман смотрится этакой интересной, даже чем-то завораживающей заморской птицей. Кстати, очень интересна трактовка русских и евреев в толковании Фридмана, это ведь как бы Личутин считает, что его герой-еврей может так думать. 'Мы, евреи, невинные, капризные зайцы: путляем от елки к елке, что-то наискиваем, словно бы на той вот елушке хвоя слаже будет. Шмыг, шмыг, а ушки на макушке, а сердечко дрожит... Думают, если евреев на свете меньше, то хлеба больше; решили, что евреи чужой хлеб съедают. А мы вздерг даем, мы спать не даем и потому на наш каравай рот не разевай... Русские - лисы, а
