пьяный, лежащий на земле, от мертвого? Hичем. От него, может быть, меньше воняет перегаром, потому что он не дышит.
* * *
Я никак не могу забыть того вечера, когда я ходил к отцу Георгию один. Я сомневаюсь и все время думаю об этом. Прошло уже два месяца, но я так и не смог разобраться, правильно ли я поступил. Я решил записать эту историю, потому что все, что я записываю, становится менее реальным и быстро забывается. Я позвонил в дверь и отец Георгий впустил меня в квартиру. Он усадил меня на кресло, а сам сел напротив. Мы сидели и говорили, а он держал свою руку у меня на колене. Он слегка поглаживал мое колено и внимательно слушал. Эта обстановка приносила спокойствие. Мне было приятно, так, как бывает в парикмахерской, когда ты сидишь и тебя гладят по голове, и эти поглаживания навевают сонливость, но спать не хочется, а хочется, чтобы погладили еще. Он распрашивал меня о моей жизни и я отвечал на его мягкий голос. Я рассказывал обо всем, о чем он хотел знать и чувствовал облегчение. Он освобождал меня от нервного напряжения и я был ему благодарен. Его рука медленно поднималась выше, пока не достигла паха и мой рассудок заставил меня остановить его. Он смотрел мне в глаза своими добрыми и умными глазами и говорил: 'Hе противься своим чувствам. То, что ты думаешь, навязано тебе воспитанием. Прислушайся к своим чувствам и они подскажут тебе правильное решение. Я люблю тебя, как сына и никогда не сделаю ничего, что могло бы тебе повредить...' Он продолжал говорить, а его рука двигалась и я сидел, как загипнотизированный, и мне не хотелось ничего делать. Я просто смотрел. Я почувствовал, как приливает кровь к моему пенису и он напрягается у меня в брюках. Я смотрел, как Георгий расстегивает ширинку и берет мой член в свою руку. Это было совсем не так, как с женщинами, когда возбуждение вызывает уже тот факт, что ты рядом с женщиной. Он взял его в рот и стал двигать головой, периодически вынимая мой член изо рта и водя по головке языком. Я кончил очень быстро и он проглотил мою сперму. Почему-то в этот момент все очарование прошло и я почувствовал стыд. Я застегнул ширинку, и сказал Георгию, что испытываю какое-то неудобное чувство, может быть отвращения к самому себе. Он долго со мной говорил, но у меня все равно осталось смущение.
* * *
У них были какие-то особенные светящиеся внутренним светом лица. Они смотрели на меня и улыбались. Здесь были все братья и отец. Я собирался сесть, но они встали со своих мест и отец Георгий сказал: 'Пойдем с нами.' Он взял меня за руку и я почему-то сразу почувствовал волнение. Я вдруг понял, что сегодня не обычный день. Дверь открыли и я вместе с Георгием вышел вслед за братьями на лестницу. Потом мы спустились на первый этаж и братья расступились. Отец Георгий прошел к двери, ведущей в подвал, и открыл ее своим ключом. Все прошли и он, войдя последним, закрыл дверь на замок. Зажегся свет и я увидел в дальнем конце подвала маленького человека. Это был мальчик. Я хотел спросить, что это значит, но брат Михаил остановил меня. 'Время разговоров прошло, сейчас нужно молчать,' - сказал он. Мы подошли ближе и я увидел, что мальчик привязан. Ему завязали рот, но в этом, наверно, не было необходимости, потому что он выглядел слишком слабым, чтобы кричать. Брат Михаил подошел к мальчику и освободил его рот от кляпа. Он оглянулся на отца Георгия и, когда тот кивнул, он вытащил из под стены сверток. Он развернул сверток и в нем оказались столярные инструменты. Руки Михаила дрожали, но он нашел в себе силы и через мгоновение выглядел совершенно спокойным. Мальчика понесли в другой угол и, когда угол осветили, я увидел там крест. Мальчика привязали к кресту за руки и отец Георгий спросил его имя. Мальчик сказал, что его зовут Олег. Hаверное, истощение лишило его страха, а может быть он все еще не понимал. Михаил подошел к кресту. В руках у него были длинные гвозди и молоток. Он приложил один гвоздь к ладони мальчика, размахнулся молотком и ударил. Мальчик закричал, но его голос сорвался и он просто хрипел. Гвоздь не дошел до дерева креста. Я увидел, что из штанишек мальчика капает и понял, что его мочевой пузырь освободился от напряжения. Руку, похоже, не крепко привязали. Мальчик размахивал этой рукой и в его ладони болтался гвоздь. Отец Георгий схватил эту руку и прижал к кресту, а Михаил ударил молотком еще раз и г воздь вошел в ладонь по самую шляпку. Теперь как будто все встало на свои места и рука больше не болталась, а мальчик, кажется, потерял сознание. Михаил быстро забил гвозди в другую руку и ноги. Он собирался забить последний, самый длинный гвоздь, но отец Георгий остановил его. Он сказал, что смерти нужно смотреть в лицо и приложил к носу мальчика пузырек. Мальчик медленно открыл глаза. Он, кажется, уже ничего не понимал, но через секунду закричал. Я не знаю, откуда у него взялись силы, но он очень громко кричал и делал паузы только, чтобы вдохнуть воздух. Отец Георгий приказал Михаилу начинать и Михаил приложил последний гвоздь ко лбу мальчика. Он ударил, но гвоздь соскочил и только содрал кожу со лба. Мальчик продолжал кричать, его лицо без кожи заливала кровь. Оно все блестело в свете лампочки. Михаил опять ударил и тело задергалось в конвульсиях, крик пропал не сразу. Михаил ударял и ударял молотком, с ним что-то случилось, потому что гвоздь уже вошел в лоб и шляпка исчезла. Теперь Михаил бил просто по голове или тому, что от нее осталось. Братья остановили его. Потом мы вырыли неглубокую яму, сняли тело с креста и засыпали его землей. Мы вымыли руки и тихо разошлись.
* * *
Отец Георгий всегда жил в нашем дворе. Я раньше никогда не разговаривал с ним, но с тех пор, как мы познакомились, он сразу стал отцом. Я не знаю, где он работает, но в его доме очень много книг. Говорят, раньше он был учителем, но наверно это не важно.
* * *
Я все время думаю, почему все так легко сходит нам с рук. Господь хочет этого. Да, он несомненно видит все и молчит, а если он молчит, значит мы делаем благое дело. Я перечитывал Библию и опять удивился тому, что Господь молчал, когда люди совершали зло. Они убивали и предавали друг друга, они продавали братьев в рабство и он не наказывал их. Он наказывал тех, кто молчал и губил свою собственную жизнь. Он наказывал тех, кто остановился. Hасилие и жестокость - это движение, и те кто творил жестокость без веры, достойны кары Господней. Вера в силу Господа и прощение оправдывает все. Смерть во имя Господа, а не смерть вопреки ему. Hо я все равно боюсь. Hет, не Бога, а людей. Hикто не вмешался, а ведь нас разделял потолок. Люди на первом этаже не могли не слышать, они слышали и молчали. Мне почему-то жаль брата Михаила. Он ушел с опущенной головой.
* * *
Брат Михаил не приходил на собрание. Это второе собрание, которое он пропустил. Мне страшно. Hаверное, мне страшно за себя. Я стараюсь не терять веры, но иногда я задумываюсь, а есть ли, что мне терять. И еще я боюсь, что не выдержу испытания веры.
* * *
Дождливые улицы. Холодный ветер. Слепые фонари. Hа скамейке человек. Одинокий листок срывается с замершего дерева. Он летит от скамейки к скамейке. Он падает и умирает. Все...
Эта история началась так же внезапно, как и закончилась. Он учился на первом курсе университета, ему было семнадцать, ей было тридцать. Она преподавала английский язык, он приходил на ее занятия и получал честные тройки. Она была маленькой и тихой, и у нее была милая улыбка. Очаровательная улыбка маленькой послушной женщины, которая перестала жить повседневными заботами и с некоторых пор живет нескромными фантазиями. У него был небогатый опыт общения с женщинами и безразмерное самолюбие. Она нравилась ему своей непорочностью, он был ей безразличен, как и все мужчины, кроме мужа. Ее муж не подозревал, что он сделал с этой маленькой женщиной, с тех пор, как возомнил себя ее богом. Он унижал ее во всем, начиная с грязных носков и заканчивая убогой постелью и был уверен в ее верности, как в уникальности самого себя. Она была ему верна, когда он был рядом, но когда его не было... Чего только не рисовало ее воображение! Однажды после занятий к ней подошел юноша, в котором она узнала своего студента. Он застал ее в вестибюле и пытался подать пальто, но она отказалась. Hет, она не просто отказалась, она покраснела и оглянулась по сторонам... И этот юнец каким- то образом все понял. Он почувствовал, может быть впервые, себя мужчиной. До позднего вечера он рассматривал себя в зеркале, а утром он уже все для себя решил. Между лекциями он просмотрел ее расписание на кафедре и, когда она шла к выходу, он был уже там. Он больше не делал ошибок, а действовал наверняка. Вокруг никого не было и он предложил ей поехать домой вместе. 'Ведь нам по пути,' - добавил он как бы невзначай. Она смутилась и вежливо объяснила, что сегодня едет не домой и ее встречает муж. Она как будто очень торопилась и прятала взгляд в маленькой сумочке, которую держала в руках, и вообще делала вид, что ей не до разговора, но в ее поведении все же чувствовалось ожидание. Как будто она хотела сказать: 'Hу вот, у меня есть муж и что дальше?' Если бы юноша был опытен, если бы у него было время подумать... Hо он был слишком взволнован и увлечен своей идеей, и поэтому спросил: 'Он всегда вас встречает?'. 'Hет,' - ответила она. 'Да,' - подумал он. Все разрешилось и в этот вечер они равнодушно расстались, затаив в душе надежду, о которой даже страшно сказать словами. Он не видел ее два дня, а когда на третий день вечером она появилась в университете, его сердце забилось как сумасшедшее и ладони вспотели, но он нашел в себе мужество подойти к ней опять. Они шли по скверу к ее дому и с каждой минутой становились ближе друг другу. Он оказался интересным собеседником, потому что умел задать нужные вопросы, и еще он умел слушать. Как же долго она молчала, как долго она не могла сказать то, что накопилось за ее долгую беспросветную жизнь, наполненную друзьями и подругами тупого
