- Это горы? Рядом с Нью-Йорком?
- Далеко.
- Когда-нибудь я поеду в Нью-Йорк. Хочешь сэндвичи? Хлеб вчерашний свежий привозят в семь. Я все равно его выкину. Любишь паштет?
- Он тоже вчерашний?
Парнишка улыбнулся.
- Это бесплатно. Ты упал, поскользнувшись на мокром полу.
- Не потому, что он был мокрым.
Мальчик сделал еще кофе, сэндвич и оставил бутылку коньяка рядом со стаканом Коэна на стойке.
- Ты пойдешь к врачу?
- Нет.
- Ты любишь музыку? - Мальчик бросил монету в музыкальный автомат. Когда я приеду в Нью-Йорк, я буду слушать эту песню, 'Земляничные поляны', - она там популярна, n'est-ce pas?
- Не знаю. - Увидев, что мальчик расстроился, Коэн добавил. - Я там два года не был.
- Аллах! Ты так долго не был дома! Мой брат девять месяцев во Франции; он очень хочет приехать.
- Почему же он тогда не едет?
- Он получает там много денег, сюда присылает. Он работает, как и я, в баре в Лионе. Ему здорово повезло.
- Повезло?
- Получить такую работу. - Паренек убрал тарелку Коэна и налил ему еще бренди.
- Когда ты поедешь назад в Америку?
- Это дорого.
- Для тебя-то это просто, - рассмеялся мальчик, - ты - американец. Лучше всего в мире - быть американцем.
Скрипнула дверь. Старик в тюрбане и коричневой потрепанной галабее прошлепал по полу.
- Абдул, салям, - сказал мальчик. Посмотрев на Коэна своими черными глазами, он кивнул мальчику.
- Салям, Хассим.
Коэн сидел в полудреме, пока старик шумно и торопливо глотал свой кофе. Вошел матрос, он с улыбкой бросил в мальчика свой берет. Стоя у автомата, они о чем-то говорили по-арабски. Коэн боролся с сильным желанием уронить голову на стойку. Он уже забыл, что ему только что сказал мальчик.
- Tu peux me faire un autre? - окликнул он, поднимая свою чашку.
За окнами кафе ночь отступала перед предрассветным туманом. Женщина в белом переходила улицу, держа на голове черный мешок.
- До чего хорошо путешествовать, - сказал мальчик.
- Тебе здесь не нравится?
- Эта страна, как и моя семья: хорошая, но бедная. Кроме работы и сна мне бы хотелось еще чего- нибудь. И этот постоянный голод.
Коэн кивком показал на хлеб, сыр и паштет за прилавком.
- Тебе что, не хватает?
- Этого-то хватает. Но постоянно недостает многого другого. Мы слышим об Америке, Париже.
- В Америке то же самое, даже еще хуже.
- Ты шутишь. В Америке у всех есть машины, n'est-ce pas?
- У некоторых даже по две-три.
- Так, значит, они счастливы.
- Многие, возможно, несчастнее тебя.
- Там у каждого свой дом?
- У многих. У некоторых по два и больше.
Парнишка рассмеялся.
- Так они очень счастливы.
- Ты собираешься во Францию?
- Как и мой брат, я проберусь на корабль.
- Тебя поймают. Так случилось со мной на пути из Греции. - Коэн рассказал ему про 'Петра Вяземского'. Мальчик не сводил с него своих хитроватых глаз с желтыми искорками. - Но они дали мне работу, - добавил Коэн.
- А теперь? - Парнишка вопросительно поднял брови.
- Теперь, как видишь, мне плохо.
- А деньги?
- Украли. - Коэн показал на лежавшие перед ним на стойке динары.
- Это все, что у меня осталось.
- Alors, ты так же беден, как я.
Вошел насупленный полицейский и, постукивая пальцами по столу, стал ждать, пока мальчик приготовит ему кофе с молоком. Он пристально смотрел на Коэна, вытирая усы после каждого глотка. Облокотившись на стойку как можно естественнее, Коэн старался прикрыть испачканную кровью рубашку.
- Он спрашивал о тебе, - доверительно сообщил паренек после того, как полицейский ушел. - Я сказал ему, что ты - мой друг с нью-йоркских гор. Наклонившись к нему ближе, мальчик спросил: - Ты опять собираешься сесть на корабль, да?
- Возможно.
- Я с тобой.
- Ты слишком молод, Хассим.
- Мне девятнадцать. Я покажу тебе mon certificat.
- Что-то не верится.
Перегнувшись через стойку, мальчик зашептал, хотя кроме них в кафе никого не было.
- Каждое утро в десять часов в Марсель отправляется paquebot. Мы можем остановиться у моего брата в Лионе. Он найдет мне работу. Я скопил около сотни динаров.
Коэн старался унять дрожь.
- Во Франции, - сказал он, - все очень дорого. И холодно. Возьми что-нибудь теплое. И еду, - добавил он, вспомнив спасательную шлюпку на 'Петре Вяземском'.
Дрожащий крик муэдзина эхом разнесся по едва начинавшей светлеть улице. Какой-то старик, опустив на землю узел, встал на колени лицом к востоку.
Извинившись, паренек скрылся за шторой, украшенной бусинками, в конце бара.
- Мы сможем уйти в семь, - сказал он, вернувшись, - я приготовлю тебе завтрак. Oeufs plats. Все американцы любят яичницу.
В семь появился хозяин, постоянно подергивавший усы.
Десять минут спустя Коэн с мальчиком вышли из кафе и окунулись в сырую свежесть утра. Их карманы были набиты хлебом и паштетом.
- Я попросил его, чтобы он заплатил мне за работу до сегодняшнего вечера. - Парнишка улыбнулся. - Я сказал ему, что хочу купить велосипед.
- Alors?
- Да он знает, что на свои деньги я не смогу купить велосипед.
В воздухе витал запах моря, помоев и пристани. Мальчик жил в замазанном штукатуркой доме над берегом моря.
- Мама будет плакать, - сказал он. Коэн остался ждать на улице. Боль в груди становилась одуряюще невыносимой, она распространялась по всему телу, наполняла его и вызывала приступы мучительной тошноты при каждом вздохе. 'Я не боюсь просить Господа, - подумал он, - я молюсь, чтобы мы добрались до Франции. Я молю Его'. Мальчик спустился, протягивая ему плащ и клочок бумаги, на котором было написано что-то по-арабски. - Это пропуск в порт, старый, еще моего брата. У меня тоже есть.
- Они меня заметят.
- Неважно. Корабли может разгружать кто угодно. Подними воротник, вот так, повыше. Опусти голову,
