С лестницы долетел звук осыпающейся штукатурки - это хищница ворвалась в коридор. Вскрикнув, он едва успел запереть дверь, как она задрожала под ударами ее когтей. Он ринулся к окну, но она, опередив его, была уже внизу во дворе, бросилась на окно и, с визгом упав, вновь прыгнула на кипарис.
Она добралась почти до верхушки. Раздразненная, она смотрела на него своими ярко-зелеными глазами, горящими, как кусочки льда под водой, зелеными глазами дьявола, азартно-веселыми и безжалостными. Он бросил еще один камень, который с глухим стуком попал в ствол дерева. Она залезла еще выше, наклонив кипарис к окну, и в тот момент, когда она прыгнула на подоконник, он вылетел в коридор, захлопнув за собой дверь. Он услышал, как ее когти разносят дверь в щепки. Перепрыгивая через ступеньки, он бросился вниз и, перемахнув через стену, окружающую сад, что есть духу побежал к хижинам.
Глава 3
Ноги отяжелели от налипшей грязи. Он продолжал бежать в бесконечной расплывчатой тени, падающей от заброшенного дома. Леопард бесшумно настигал его. Ворвавшись во двор первой хижины, он отчаянно забарабанил в дверь. Собака на цепи, скуля, подбежала к нему.
- Хоу! - послышался сонный мужской голос.
- Откройте! Леопард!
- Кто там?
- Помогите! Леопард!
Сквозь щели в двери мелькнул свет. Собака визгливо зарычала.
- Это леопард, - раздался женский шепот. - Не открывай!
- Да нет же! - завопил Коэн. - Я убегаю от него.
- Уходи, Демон-Леопард, прочь! - крикнул мужчина. - Ты не проведешь меня, Демон-Леопард!
- Спасите! Бутти!
- Это не бутти! Бутти на дороге к Покхару.
Коэн оглянулся. Жалобно скуля, собака терлась об его колени. Он машинально почесал ей за ухом и снова забарабанил.
- Откройте, леопард!
- Бутти чайна! - взвизгнул мужчина. - Покхарако батома ча.
Собака зарычала, шагнув в темноту, потом, вернувшись, поскреблась в дверь, лизнула ему руку и завыла, тогда он побежал в гору мимо других хижин, из-под дверей и сквозь решетчатые окна которых пробивался свет и доносился детский, похожий на ласточкин, щебет. За ним молнией в темноте мелькнул леопард - он резко повернулся, чтобы встретить его. Взвизгнула собака, яростно зарычал леопард, звякнула цепь, послышался сдавленный звук булькаюшей крови в собачьей глотке. Восточная часть тропы от развилки уходила в сторону Покхары. Он стал барабанить в дверь последней хижины.
- Хоу?
- Бутта ча?
- Бутта ча. - Дверь открылась. В желтом свете лампы показалось небритое лицо хозяина бутти, его грязный помятый шлем. - Хорошо, что ты один, сагиб. У меня сегодня полным-полно. - Он махнул рукой, показывая на полуголых носильщиков, сидящих на корточках в тускло освещенной комнате вокруг лампы с рисовым маслом. - Но не могу же я оставить тебя на съедение леопарду.
Захлопнув дверь, Коэн, тяжело дыша, прислонился к ней.
- В деревне меня назвали Демоном-Леопардом.
Хозяин внимательно посмотрел на него своими черными глазами.
- Кали может принимать человеческое обличье. Они испугались, что она это ты.
Все еще не в силах отдышаться. Коэн устало опустился на пол.
- Лучше змея, чем леопард.
- Так говорится в пословице. - Хозяин бутти запер дверь на засов. Неизвестно, что страшнее.
Скрестив ноги, он сел среди носильщиков в горьковато-сладком от тлеющего дерева и ганджи дыме. Их разговор стих из-за присутствия незнакомца. Хозяин бутти перевязал ему рану; миска с дхал бхатом, рисом и чечевицей стояла нетронутой у него на коленях. Тесная задымленная комната, истощенные и кисловато пахнущие носильщики, поблескивающие угли и дрожащий огонек лампы, грубые зерна из миски в его руке казались чем-то, не имеющим значения, чем-то нематериальным. Как человек в ожидании казни, он был далек как от реальности, так и от снов. 'Мертв - и не понимаю'. Остекленевшим взглядом он смотрел на носильщиков, они - на него.
Один за другим носильщики, заворачиваясь в мешковину, укладывались спать на жестком земляном полу. В комнате стихло, слышалось только их дыхание. Бесшумно от краев к центру очага гасли угли, пока в середине не остались два желтых глаза.
Обхватив колени руками, он стиснул их, чтобы остановить дрожь, до крови сжал зубами запястье. 'Алекс мертв. И что бы я ни делал в бесконечной Вселенной времени, ничто не сможет оживить его. И Гоутин. Стил убил их. Стил и его бомба. Может, и Пола нет.
Я никогда не сдавался. Разве нет? Разве я когда-нибудь сдавался без боя? Как было просто в футболе, когда мы проигрывали, или с командами, заносившими меня в черный список из-за Вьетнама за то, что я сделал. Горы, на которые я не взошел. Но что сделал я, когда умерла Сильвия и мои старики? Сдался, удрал в Непал. Отказался от любви. Ушел от борьбы.
Война лишь символизирует нашу смерть. Только тот, чья душа мертва, может хотеть убивать, может лишить жизни другого.
Тогда и моя душа мертва. Потому что теперь я буду убивать. Крещенный смертью Алекса, я покончу со всеми убийцами. Сначала со Стилом, затем с теми, кто послал его, потом с теми, кто послал бомбу. С теми, кто сделал на заводе винтовку, убившую Алекса. Кали, Мать смерти, Дочь смерти - я клянусь тебе, что сделаю это. Демон-Леопард, помоги мне, за это я отдам тебе себя навсегда.
Я стану таким же, как они. Я буду убивать их. За тебя, Алекс. За тебя и два миллиона во Вьетнаме, за сестер и братьев в Бухенвальде и Дахау, за костры в Испании, за каждую жертву с начала отсчета времени'.
Он отпер дверь и шагнул в причудливые тени, падающие от рододендронов. Деревня купалась в сером безмолвии под полуночным серпом луны. Серебристой проволокой тропа, петляя, уходила на северо- восток, поднимаясь в близлежащие горы, - дорога в Татопани. За этими горами поднимались более высокие и темные вершины, над которыми вспенивались облака. А над облаками возвышалась черная ледяная стена Гималаев, от нее в отдалении от всего мира устремлялись ввысь сверкающие пики, словно зубы, разрывающие черное пространство и стирающие звезды.
Величественный белый шпиль Мача Пукчаре воспевал надежду своей несравненной красотой, чистотой и ликованием, которые сейчас только раздражали его. Он внимательно смотрел на тропу в Татопани - на ней никого не было: ни пеших, ни наездников. 'Нужно идти сейчас'. Эта мысль вызвала у него острое чувство усталости, распространившейся дрожью по всему телу - от бедер вверх по спине к плечам. 'Немного посплю и пойду'.
Он вернулся в душную хижину, наполненную запахом кэрри, джута, ганджи и пота, и стал осторожно пробираться между спящими, стараясь не наступить ни на кого и никого не задеть.
- Ката тими джанчау? - шепотом спросил хозяин из угла рядом с зарешеченным окном. - Куда ты?
- Писаб гарна пардаичу, - отозвался Коэн.
- Лучше потерпеть, когда леопард охотится.
- Леопард вечером поужинал собакой. До завтра он сыт.
- Если он наполнил свое брюхо...
- Наверняка. Кто не предпочтет собаку человеку? Коэн расправил мешковину и устроился в углублении на полу. Что-то стукнуло его по коленке, он приподнял мешковину. В него уперлась чья-то желтая мозолистая нога. Он оттолкнул ее своей.
Положив руки за голову, Коэн смотрел вверх на темный узор соломы и слушал размеренное дыхание носильщиков. 'Надо было остаться с Полом. Пробираться через Торунгце тяжелее. Может, его уже и нет в живых'. Он стиснул виски ладонями, стараясь избавиться от этой мысли, но она не уходила, и, как в кино, он вновь и вновь видел Алекса, падающего под градом пуль. Он сел, нагнувшись вперед, положил голову на колени, пытаясь подавить слова. 'Надо было остаться с Полом. Может быть, Алекс ошибся. Может, это была не бомба, а какое-нибудь устройство, насос или еще что-нибудь?'
Он усмехнулся своей мысли принять желаемое за действительное. Как бы там ни было, эта штука оказалась достаточно серьезной, чтобы из-за нее убивать. Убить Алекса. Он сжался от представшей перед
