пожалуйста, и нездоровье, не говоря уже о беспокойстве за мужа: меня тревожили мысли о тихом омуте и все чаще охватывало опасение, что он, чувствуя себя лишним в этой жизни, вдруг из нее исчезнет. Я не смею произнести это, даже сейчас я все еще не смею себе в этом признаться, но меня охватывал буквально необузданный страх всякий раз, когда я должна была войти в его каморку. И поэтому я предпочитала посылать туда девочку - когда ужин был готов, я обычно велела девочке, чтобы она позвала его. Я слышала, как она поднималась по лестнице... открывала дверь... тут я замирала, пытаясь сдержать ладонью дикий стук сердца... с ужасом ожидая ее нечеловеческий крик. Только когда она возвращалась, небрежно бросая, что он скоро придет, - только тогда бешеная колотьба моего сердца постепенно стихала. Иногда в его отсутствие я все же заставляла себя зайти к нему, чтобы посмотреть на стены, которые он видел ежевечерне, я заставляла себя даже поразмышлять о заметках, которые он собирал, - и плакала. Я проливала тихие, безучастные слезы обо всех собранных им трупах, обо всех этих болтающихся в петле мертвецах, обо всех этих... наложивших на себя руки. Так что мне вполне хватало с чего заболеть! Раздражения не было куда там! - я чувствовала себя пойманной крысой. Мне хотелось сбежать от этого состояния куда угодно, и в то же время я отлично понимала, что это беременность, так что бежать некуда. Я оказалась прикованной к раковине, мне было тоскливо и тошно, а добивало то, что девочка тут же прибегала и впивалась в меня взглядом, как в выставленного на ярмарке зверя. Я была для нее экзотической диковинкой, курьезом - чем-то новеньким, с чем она должна была ознакомиться - продегустировать и насладиться. Я ненавидела ее, потому что она слишком много знала и слишком много наслаждалась. Я помню, как в один вечер он вернулся домой, а я снова была прикована к раковине. Я стояла абсолютно беспомощная, первый раз в жизни чувствуя себя животным. Все, прежде возвышавшее меня над животными, было сломано. А сила воли, которая была мне присуща, сила, которой я поднимала себя над собственной животной природой, та сила, которую люди вкладывают, чтобы прорубить джунгли и построить на расчищенных местах города ('каменные джунгли', - обычно вворачивала она), - эта сила воли была во мне сломлена. Я знала - да, это я знала, - что всегда стояла ступенью выше, чем вереница всех этих безвольных и подавленных, тоскующих, как животные, по первобытному состоянию жизни, от которого люди освободились. Теперь, опустившись (хотя и на одну ступеньку), то есть сломавшись, я чувствовала
ВЫПУСТИЛА ЕГО НА СВОБОДУ / АРЕСТОВАНА СУПРУЖЕСКАЯ ПАРА, КОТОРАЯ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ШЕСТЬ ЛЕТ УБИЛА 5 МАЛЕНЬКИХ ДЕТЕЙ, РАЗБИВАЯ ИМ ГОЛОВЫ ДЕРЕВЯННОЙ КАРТОФЕЛЕМЯЛКОЙ И ГАЕЧНЫМ КЛЮЧОМ / В ГОСПИТАЛЬ БЫЛ ПОМЕЩЕН МУЖЧИНА, ОСЛЕПШИЙ НА ПРАВЫЙ ГЛАЗ, ОКУЛИСТ ОБНАРУЖИЛ У НЕГО ПРЯМО ЗА ГЛАЗНЫМ ЯБЛОКОМ ЗЕРНО КАПУСТЫ, КОТОРОЕ, НАЙДЯ ТАМ ДОСТАТОЧНО ТЕПЛА, ДАЛО РОСТОК И ВЫРОСЛО В РЕЗУЛЬТАТЕ НА 2 САНТИМЕТРА / ВО ВРЕМЯ ВТОРОГО ДНЯ ТРОИЦЫ 32 -ЛЕТНИЙ МУЖЧИНА С ЖЕНОЙ И ДЕТЬМИ ПОЕХАЛ
себя отвратительно. Он подошел ко мне, и его рука отправилась, с оттенком обследования, блуждать по моему животу; это было не сострадание, нет, для жалости или простого сострадания его пальцы, отправленные в экспедицию по моему телу, блуждали там слишком механистически. Я понимаю, что плохо знаю свою плоть, я никогда не беспокоилась насчет нее, твердо полагая, что не имеет значения, как именно она выглядит внутри, - мой отец, тот вообще ненавидел озабоченных страдальцев, так что я тоже всегда избегала людей, которые постоянно копались в себе и в своих болезнях, словно в каменноугольной шахте, как будто их тщедушное тело чуть ли не целая планета, которую необходимо исследовать. Но зато я разбиралась в механике: например, мы с братом как-то смастерили радиоприемник, и у нас были всякие электрические приспособления, а еще фотоаппарат и темный чулан, в котором мы сами проявляли и печатали - мой брат мечтал стать летчиком, а я... Но что толку вспоминать: я стою, как животное у раковины, знание механики уже нисколько не помогает мне, я чувствую одну только муку - наверное, мне пришел конец. И в этот момент я поняла, что им владеет лишь страх: причем за себя самого, а вовсе не за меня. И вот именно в этот жесточайший момент, когда его страх, по идее, должен был бы распространиться немного и на меня, когда он должен был бы искать мои глаза, чтобы передать в мое сердце искру сострадания... в этот катастрофический, как я утверждаю, момент он посмотрел на нее. Она стояла и улыбалась. Она наблюдала мое отчаяние и мою беспомощность с улыбкой - с улыбкой она наблюдала и его страх. В этот момент она полностью торжествовала, маленькая ведьма!.. Упоение буквально ударило ей в голову - ведь она застукала, она накрыла с поличным не человеческую пару, но пару зверей. И он сразу понял, что я беременна. Я почувствовала, как закостенели его ощупывающие руки, как закостенел он сам. И тогда она выдала такое, что сразило меня мощней, чем удар в челюсть. А дети рождаются в цветной капу-у-усте - вот что сказанула она. Выходит, она знала, что именно произошло в глубине садика! Смертельно раненная, я взглянула на мужа, но его интересовала только она... через какое-то время он направился к лестнице... Я выплакалась в уголке, разговаривая с живущим внутри меня ребенком. С кем же еще я могла поговорить? Я была одна, я превратилась в остров среди прочих других. Тем или иным способом я пыталась выгнать девчонку из нашего дома, но она присосалась буквально как клещ - клянусь Богом, в конце концов она даже оказалась полезной. Такой полезной она еще никогда не бывала: даже не разбивала, ни единой
НА ПРОГУЛКУ, ОНИ ОСТАНОВИЛИСЬ В ТУРИСТИЧЕСКОМ ЗАВЕДЕНИИ С РАЗНООБРАЗНЫМИ ДЕТСКИМИ ИГРАМИ, ТАМ ЭТОТ МУЖЧИНА, РАЗВЛЕКАЯСЬ СО СВОИМИ ДЕТЬМИ, УПАЛ С ТУРНИКА И БЫЛ ДОСТАВЛЕН В БОЛЬНИЦУ, ГДЕ УМЕР ВСЛЕДСТВИЕ ПЕРЕЛОМА ШЕЙНЫХ ПОЗВОНКОВ, ОСТАВИВ СИРОТАМИ ТРЕХ МАЛЕНЬКИХ ДЕТЕЙ И ЧЕТВЕРТОГО НА ПОДХОДЕ / МУЖЧИНА, НЕДАВНО АРЕСТОВАННЫЙ ЗА КРАЖУ ПОВЕРГ СУД В СТРАШНОЕ СМЯТЕНИЕ, ОБЪЯВИВ, ЧТО У НЕГО ЧУМА, ВСЛЕДСТВИЕ ЭТОГО НЕОЖИДАННОГО ОТКРЫТИЯ СУДЬЯ,
чашки. Итак, из ее рук ничего не вываливалось, работала она почти за двоих... но все это время она внимательно следила за мной, она следила неотступно и хищно - как я себя веду, как реагирую... Я была для нее подопытным кроликом - будто она работала над докторской диссертацией для Университета Этой Жизни и ей требовалось постоянно отбирать и приводить в систему каждую мелочь, притом каждого факта. Это стало очередным потрясением моей жизни, потому что если раньше я думала, что у нее просто такая болезнь, то теперь поняла, что ее болезненное любопытство есть одновременно начало некой науки - ведь все, что люди завоевали и чем они так гордятся, является, по сути, результатом того же самого болезненного любопытства. Я могла бы, пожалуй, снова обрести почву, если б укрепилась в мысли, что это любопытство доставляет ей не что иное, как только удовольствие... но я не хотела вникать в эту мысль глубоко. Как всегда, я предпочитала не думать, а действовать. Любые действия были лучше, чем одинокое пребывание в постели и ведение разговоров с еще не рожденным ребенком. Но как именно я могла бы действовать, что я могла бы сделать? Я была цветущим деревом в ожидании зрелости, когда я должна буду сбросить свой плод, от меня не требовалось большего, чем просто позволить плоду созреть. Я стала пленницей этого дома, пленницей самой себя - вся жизнь моя замерла под знаком будущего ребенка. И она, которая теперь делала все возможное, чтобы мне во всем угодить, перешла в своих рассказиках и новостях к 'теме детей'. Она стала употреблять все выражения, причем дословно, которые раньше употребляла в отношении к детям я. О детях я говорила всегда с презрением, даже со скукой. Я уже тогда знала, что дети существуют, чтобы в какой-то момент заменить тех, которые со временем - от болезней, от старости - в конце концов сойдут на нет, а мы надеемся сделать еще один шажок вперед благодаря детям. Но своей беспомощностью они нам постоянно мешают! Конечно, иметь в доме ребенка, за которым все время надо было бы следить, который играл бы с ножами или со спичками, который мог бы заползти вверх по лестнице только затем, чтобы оттуда свалиться, который переходил бы улицу только затем, чтобы его сбила машина, - большое беспокойство, и я буду уже не женщиной, а только матерью. А сейчас она постоянно смотрит на мой живот, повторяя все то, что раньше говорила о детях я, она повторяет это с легкой издевочкой, но лезвие ее издевочки обильно смазано особого рода сладостью... чаще всего когда она намекает на тот самый садик, где был зачат ребенок. Иногда мне хочется просто вышвырнуть ее вон, иногда - бухнуться перед ней на колени, умоляя, чтобы она не
АДВОКАТ И ОХРАНА, ДАБЫ УБЕРЕЧЬСЯ ОТ ЭТОЙ ОПАСНОЙ БОЛЕЗНИ, ОБРАТИЛИСЬ В БЕГСТВО, ЧТО КАСАЕТСЯ ЗАКЛЮЧЕННОГО, ТО ОН БЕЗОТЛАГАТЕЛЬНО ПОЛУЧИЛ НЕОБХОДИМУЮ МЕДИЦИНСКУЮ ПОМОЩЬ / ОКОЛО 9 ЧАСОВ ВЕЧЕРА КРЕСТЬЯНИН ПОСЛАЛ СВОЮ 8-ЛЕТНЮЮ ДОЧКУ ЗА ТАБАКОМ И СПИЧКАМИ - НА ОБРАТНОМ ПУТИ ДЕВОЧКА ПОДОЖГЛА НЕМНОЖКО СОЛОМЫ, КОТОРАЯ ТОРЧАЛА ИЗ АМБАРА, ПОЖАР НАСТОЛЬКО СТРЕМИТЕЛЬНО РАСПРОСТРАНИЛСЯ, ЧТО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ЗАХВАТИЛ ВТОРОЙ ХУТОР, КОГДА
проговорилась. Я стала перед ней беззащитна - ее глаза, нацеленные на мой живот, превращены в орудия убийства... Я всегда стояла как бы над такими людьми, как она и мой муж, потому что они были слишком много думавшими, сомневавшимися существами, я же, наоборот, существом действовавшим. Они торчали на обочине главного пути, лишь с презрением наблюдая, я же, которая изо всех сил стремилась идти по этому пути вперед, вкалывая и
