цвета, только возле солнца чуть посветлее, но в общем, совершенно одинаковое, и на нем — ничего.
— Вы все из вашей компании — дураки и я вам как-нибудь отомщу, — сказал Чими.
«А какое небо видел я прежде, когда был маленьким, — думал Димби. — О-о, тогда небо было совсем другим! Чего только не видел я на нем — от больших и крохотных птиц до огромных и маленьких облаков. Почему же ничего подобного я не вижу сейчас? А, может, оно и теперь бывает таким же, да только у меня нет времени все это увидеть, — ответил на свой вопрос Димби. — Просто не успеваю глядеть на него — все время забирают у меня приключения, и для неба ничего не остается».
— В один прекрасный день я вам отомщу за все, — по вторил Чими.
— За что? — удивился Димби. — За то, что мы дважды выручали тебя из беды — вытаскивали из бака, да?
— За то, что в последний раз вы оставили меня на целую ночь в баке.
— Мы тогда поступили так, чтобы наказать тебя. Ведь ты самое злющее существо на свете.
— А вы — олухи!
«Когда-то на небе все двигалось, перемещалось, суетилось — как на ярмарке. А теперь — тишь и гладь, как поверхность Резедового омута. В самом деле, куда же исчезает все хорошее, что есть вокруг? — думал Димби. — Что с ним происходит?..»
— Может, я и злюка, но такой уж у меня характер. А вот вы олухи! — сказал Чими, но Димби все еще был погружен в свои размышления.
Однажды он уговорился с Лисенком, Мокси и Домби дождаться ночи и хорошенько оглядеть все небо. Но что-то случилось тогда, и они не смогли рассмотреть его? Димби никак не мог вспомнить, что же такое тогда произошло, почему им не удалось выполнить свой план.
— Моя злость идет от меня самого, от моего желания, а вот вы — олухи от рождения, — продолжал Чими.
Говорят, самое главное находится на небе, а на земле — лишь кое-что. Возможно. Ничего удивительного. Но на земле есть Лисенок, Домби и Мокси — есть то, без чего он не может жить. Когда ему подарили часы, Димби так было возгордился, что целых три дня бродил без друзей. У него были часы, но не было друзей; в любой момент он знал который час, но не знал, где его друзья и что они делают. Кроме того, его никто не спрашивал, который час, а вот друзья всегда и обо всем его спрашивают.
— И вы действуете мне на нервы. Все. Вся ваша компания во главе с тем хитрецом, который впутывает вас в разные дрянные истории, — гнул свое Чими.
Димби поглядел на циферблат часов и испугался. Стрелки показывали пятьдесят восемь.
— Сколько ты собираешься еще разлеживаться здесь? — спросил Чими. — И сколько еще я буду терять из-за тебя времени? А то, смотри, я дам тебе пинок и махну отсюда, а?
— А ведь тебе приятно проводить с нами время, верно, Чими? Помнишь, когда тебя сделали привидением?.. Почему ты не спрашиваешь меня, который час, чтобы я тебе сказал: пятьдесят восемь и пять минут… Пора вставать… Остальные ведь тоже ищут тебя.
— Что вы собираетесь со мной делать?
— Не знаю. Лисенок велел тебя найти и все.
— Странно. Что же такое он задумал? Ну ладно, придем и узнаем, верно?
— Ну, пошли!
Они направились к Резедовому омуту, где был их сборный пункт. Уставший от поисков Мокси уже лежал там, вытянув ноги. Его округлый живот отражал солнечные лучи. Спокойно текла река.
— Видишь ли, — обращаясь к Чими, сказал, не поднимал головы, Мокси. — Поскольку я тебя ненавижу больше всего на свете и ты это знаешь, попрошу тебя ни о чем со мной не разговаривать.
— Так уж я тебя и уморил своими разговорами! Вы же меня звали — вот я и пришел. Что случилось?
— Лично я тебя не звал. Запрещаю тебе разговаривать со мной.
— А кто с тобой разговаривает? Ты сам начал со мной говорить. Я тебе отвечаю.
— Я заговорил с тобой потому, что должен был сказать тебе то, что сказал.
— Это само собой разумеется.
— Что разумеется?
— Что мы не будем с тобой разговаривать.
— Да, но разве я знал, что ты это знаешь — ну, то, что мы не будем разговаривать. Я думал, что должен тебе сказать и ты поймешь и только тогда мы начнем с тобой не разговаривать, потому что мне противно разговаривать со злюками вроде тебя.
— А я вовсе не собирался разговаривать с тобой. И если бы ты не заговорил со мной, то мне и не надо было бы отвечать тебе.
— Если бы я знал, что ты не будешь со мной разговаривать, и мне не надо говорить тебе, что я не хочу, чтобы ты разговаривал со мной, то я… Но ведь я не знал этого и потому сказал тебе, чтобы ты больше со мной ни о чем не разговаривал.
— Я не умер, от того, что сказал это тебе, и не помру, если скажешь мне что-нибудь ты!
— А я? Неужели ты думаешь, что я умру, если что-нибудь скажешь мне ты или я тебе?
— Но заговорил со мною ты.
— Чтобы сказать тебе.
— Но откуда ты взял, что я намерен с тобой разговаривать?
— Просто я подумал, что ты со мной заговоришь, и так как я не желаю с тобой разговаривать, то решил сразу же сказать тебе, что мы с тобой не разговариваем.
— Это я не разговариваю с животными, которые пинали меня.
— Я пинал бак.
— Но в баке был я!
— А что там тебе было надо. До этого времени я лягал не один бак и тебя в них не было.
— Не изворачивайся! Ты лягнул этот бак потому, что знал — там, внутри его, нахожусь я, — а вовсе не ради самого бака. Ты никогда не лягнешь пустой бак, а только полный.
— Да разве ты можешь заполнить целый бак. Даже тысяча таких, как ты, не заполнят его!
— Не изворачивайся. Я тебе сказал, что ты никогда не лягнул бы бак без Чимижимичамижами.
— Я не желаю слышать этого имени — оно раздражает меня. Оно мне как щекотка под мышкой, как заноза в мозгу. Лучше ты мне не напоминай его.
— Опять изворачиваешься. Я сказал, что ты всегда лягаешь бак, в котором нахожусь я, а ты ухватился за мое имя.
— А что ты ищешь в баках?
— А что ищешь ты возле баков?
— Спасаю тебя!
— Я бы не умер, если бы ты меня не спас. Никто тебя не просил спасать меня. Разве я тебя звал на помощь?
— Звал.
— Когда?
— Оба раза.
— Когда кто-то зовет на помощь, он зовет, чтобы его выручили из беды, но не таких, как ты, которые приходят только для того, чтобы лягнуть бак. Никогда я тебя не звал. Лично тебя, Я даже не знаю твоего имени.
— И я не знаю твоего имени.
— Потому что не можешь его запомнить.
— Не потому, а оттого, что ненавижу его.
— Нет, потому что не можешь его запомнить.
— Если бы очень захотел, — запомнил бы.
— Ты не можешь ни запомнить, ни очень захотеть.
— Когда пожелаю, могу и очень захотеть.
— Да ты же такой, что никогда и не сможешь пожелать этого.
— Если захочу, то пожелаю. Достаточно мне только по желать, и я захочу.
