«Пожалуйста. Но я опозорилась, вы посторонний человек…»
«Разве вы ждали мужа, а не постороннего человека?»
«Вы правы, – говорит она едва слышно, – но это мой друг детства. Ах, какой ужас, какой ужас… Скажите, пожалуйста, а с кем я имела честь… кто вы?»
«Видите ли, сударыня, для вас важнее не кто я, а чем я занимаюсь?»
«Чем?»
«Признаюсь вам откровенно, я вор».
Бедная женщина поперхнулась, а потом разразилась слезами и, уткнувшись головой в подушку, дрожала, как раненая лань.
Я позволил ей немного поплакать, чтобы у нее прошел страх, а потом тихо и спокойно сказал:
«Не бойтесь, я человек мирный и добрый, разве что вот деньги люблю».
«У меня нет, нет, нет денег», – пищала она, не отрывая головы от подушки.
«Как нет? Есть у вас деньги. В ящике стола!»
Она вздрогнула.
«Я позову на помощь!»
«Пожалуйста, – любезно соглашаюсь я, – зовите! Придет ваша свекровь, и я признаюсь ей, что вы меня весьма горячо целовали и ласкали. А почему бы мне и не признаться? Признание всегда служит смягчающим обстоятельством».
Увидев, что куда ни кинь, все клин, госпожа Ленка села на постели. Ну, а раз дама сидит, лежать невежливо. Я сел тоже, и так, сидя «неглиже» на кровати, мы продолжали разговор.
«Ладно, говорите, чего вы хотите?» – решительно сказала она.
«Ничего особенного, деньги из ящика стола!»
«Я не могу их вам дать, это значило бы обокрасть собственного мужа».
«Господи, а разве вы только что не обокрали его, пустив меня в постель?»
Она снова расплакалась и, наверно, плакала бы долго, если бы в другой комнате не заворочалась в кровати свекровь. Госпожа Ленка тотчас закрыла мне рот рукой.
«Тсс!»
«Я охотно помолчу, но пора бы уже нам кончить торговаться».
«Тсс!» – снова зашипела она и замерла как мертвая. Замолчал и я, а когда мы решили, что бабка уснула, разговор продолжился.
Госпожа Ленка умоляла и заклинала меня не трогать тех денег, обещала наконец всякий раз, когда мне потребуется, давать двадцать – тридцать динаров.
Сказать вам по совести, я разжалобился и уступил.
«А вы и сегодня дадите мне двадцать – тридцать динаров?» – спросил я.
«Я дам вам пятьдесят».
«Ладно, договорились, и спасибо вам за то, что вы меня так хорошо приняли и угостили».
«Еще один вопрос. Вы честный человек?» – спросила она.
«Что за вопрос, конечно!»
«Умоляю вас, никому и никогда не рассказывайте о том, что случилось, иначе я покончу с собой».
«Вам не придется с собой кончать – вы должны давать мне деньги, когда потребуется. Я никому не расскажу, будьте уверены».
Я оделся, получил пятьдесят динаров и ушел тем же путем, каким пришел. На прощанье она мне сказала:
«Знаете, а вы честный вор!»
«О, вы мне льстите», – ответил я и хотел еще раз ее поцеловать, но она упросила меня не делать этого.
«Хватит, – сказала она. – Сколько можно?»
– Вот так я провел ту ночь, – закончил свою повесть полицейский Риста. – А потом всякий раз, когда мне нужны были деньги, я их получал. Она пробовала переезжать с квартиры на квартиру, но я всегда находил ее.
Только год спустя я потерял ее из виду.
Полицейский Риста замолчал, часы отзвонили ровно полночь. Староста постучал по столу, подзывая сонного кельнера, чтобы расплатиться. Полицейский Риста потянулся и ушел, еще раз пообещав прийти завтра утром и отвести их к адвокату. Староста с лавочником тоже пошли в свой номер, шепотом делясь впечатлениями об удивительном случае, который им только что рассказал Риста.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Контора адвоката Фичи
На краю некоего города, как и на краю всякого другого нашего городка, будь он некий или совершенно определенный, находятся трактиры; грязные трактиры с обширными дворами, в которых всегда стоят
