— Чтобы ее допросил лондонский сыщик, который подозревает ее в соучастии в убийстве лорда Мэнсфилда.
По выражению лица своего собеседника Эван не мог понять, какие чувства тот при этом испытывает: одобряет его поступок или осуждает его.
— И про сосуд тоже все рассказала?
— Что она купила его у лорда Мэнсфилда, это ты имеешь в виду? Конечно, сказала.
— А почему она хотела заполучить его, сказала?
— Она объяснила, что это семейная реликвия.
Едва заметная улыбка пробежала по губам— Эвана. Семейная реликвия. Хотя, конечно, как Кэтрин могла рассказать Воганам о заклятии. Это звучит так неправдоподобно. Тем не менее больше ничего она от них не скрыла.
Почему она призналась им? Откуда такая искренность? Впрочем, какое это имеет значение. Главное — почему она так отважно бросилась на его защиту? Почему не пошла за Морисом, который мог бы избавить ее от ареста?
— Скажи мне вот что, Эван, — прервал его размышления Рис. — Ты и в самом деле считаешь, будто она имеет какое-то отношение к убийству лорда Мэнсфилда?
Эван посмотрел на своего давнего друга, пытаясь разобраться в путанице мыслей и найти те доказательства, которые прежде казались ему столь очевидными. Но сейчас все это представилось в совершенно ином свете:
— Сначала да. Несколько дней назад я был совершенно уверен в этом.
Опершись на спинку кресла, Рис окинул Эвана испытующим взглядом:
— А сейчас, похоже, у тебя есть сомнения?
— Я больше уже ни в чем не уверен. — Эван прислонился к спинке кровати, и взор его устремился куда-то в потолок. — Мне непонятно, почему она бросилась спасать меня, почему отказалась принять помощь Мориса. Я даже не понимаю, почему она посвятила вас во всю эту историю. Учитывая, что она выставляет Кэтрин в довольно невыгодном свете.
Последовало долгое молчание, которое нарушало только тиканье больших часов в холле.
— По моему мнению — если оно тебя, конечно, интересует, — заговорил наконец Рис, — и тот обман, к которому прибегала миссис Прайс, и странное ее поведение объясняются ее застенчивостью, пугливостью и боязнью лондонских представителей власти. Я не могу вообразить, как такая женщина могла пойти на преступление, даже для того, чтобы добыть семейную реликвию.
Эван, по-прежнему глядя в потолок, думал об уродливой бронзовой посудине, причинившей столь многим людям так много горя.
— Да… но этот сосуд больше, чем семейная реликвия. Поверьте мне — по мнению Кэтрин, она непременно должна владеть этой вещью. И по весьма серьезным основаниям.
— Настолько серьезным, что не остановилась бы и перед соучастием в убийстве?
Эван вспомнил все, что было связано с Кэтрин… ее бесконечную доброту к слугам, ее великодушие, щедрость… готовность забыть о себе, когда надо было спасти его.
И сразу пред ним предстал истинный ее облик. Или, напротив, с самого начала он и увидел ее такой, какая она есть. Только гнев и ярость из-за ее лжи насчет этого сосуда ослепили Эвана на время, не давая видеть настоящую Кэтрин.
Повернувшись к Рису, он проговорил:
— Нет. Ни ради чего в мире Кэтрин не пошла бы на убийство.
— Разве только ради спасения твоей драгоценной жизни, — сухо поправил Рис. — Она ведь смогла ударить Мориса, не так ли? И, похоже, вполне могла бы убить его.
— Да, — улыбнулся Эван. — И вы бы видели, какое удивленное выражение появилось на лице этого напыщенного ублюдка, когда он осознал, кто его ударил. Он был просто поражен, поскольку не мог представить, что нежная беспомощная Кэтрин способна на такое. — Эван покачал головой. — Признаться, и я сам не ожидал от нее этого. Или что она сможет направить на Мориса пистолет. Когда я передал ей заряженное оружие, она взяла его так, словно я заставлял ее голыми руками держать ядовитую змею, готовую в любую секунду ужалить!
Улыбка сошла с его лица.
— Но она все же сумела, когда это стало необходимо, удержать его не дрогнувшей рукой, чтобы спасти меня. За мое зло она отплатила добром. — Он не помнил, каким образом Кэтрин удалось заставить Мориса уйти — самому Эвану тогда кровавая пелена застлала глаза. Но каким-то образом она сумела отвести беду от него.
Как же так получилось, что он несколько дней тому назад готов был обвинить ее Бог знает в чем?! Теперь сама мысль об этом казалась кощунством.
— Ты влюбился в нее, как я посмотрю? — негромко спросил Рис, заставляя Эвана вернуться к разговору.
Эван посмотрел на друга, во взгляде которого читался тот же вопрос. Влюбился ли он в Кэтрин? Можно ли назвать любовью чувство, которое терзало его все эти дни? И ту боль, которую он пережил, когда решил, что она является соучастницей убийства? Можно ли считать любовью то, что превратило для Эвана безумную скачку из Лондезана в мучение, от которого он попытался отвлечься, повторяя про себя латинские строки?
И любовь ли заставила сжиматься его сердце всякий раз, когда Эван вспоминал об огромной разнице в их происхождении?
— Если я и влюбился, — задумчиво проговорил Эван, — то судьба сыграла со мной довольно злую шутку.
Она богата и знатна. И может выйти за любого, кого выберет для себя… И особенно сейчас, когда…
Он успел замолчать до того, как проговорился насчет сосуда. Кстати, что случилось с этой посудиной после того, как Кэтрин ударила ею Мориса? Забрала ли она сосуд назад? Эта сторона событий оставалась по-прежнему для него неясной. Кажется, они говорили про сосуд. А потом Эван окончательно впал в забытье. Но раз у нее в руках был пистолет, она, наверное, не позволила Морису забрать столь дорогую для нее вещь. Слишком много она для Кэтрин значила…
— Почему «особенно сейчас»? — переспросил Рис, глядя на Эвана, который невидящими глазами смотрел прямо перед собой.
— Нет, ничего. Вы ведь понимаете, о чем я говорю? Кэтрин и я… Это невозможно.
— Если она любит тебя — все возможно, — пожал плечами Рис. — Мне самому казалось дерзостью свататься к дочери графа, но Джулиана доказала, что любящая и добрая женщина не обращает внимания на подобные вещи. А ты ведь успел убедиться, насколько прекрасная женщина миссис Прайс?
— В том-то все дело, — пробормотал Эван. — Она слишком хороша для меня. — Ему невольно вспоминалась Генриетта — тоже милая, хорошая девушка. Но, увидев, каким он бывает в гневе, Генриетта в ужасе отказалась от него.
Но ведь Кэтрин уже видела его не с самой лучшей стороны. Неужто после этого ее чувства не остынут? Неужто его поведение не охладит жар ее души?
Рис наблюдал за ним с явным сочувствием. И Эван на мгновение подумал, не поделиться ли со старшим другом своими опасениями. Но он был просто не в состоянии раскрыть темную, мрачную сторону своей жизни перед человеком, которого бесконечно уважал. Вместо этого он с трудом выдавил улыбку:.
— И вообще, я ведь даже не знаю, что она испытывает по отношению ко мне.
— Ты мог бы спросить ее об этом.
Улыбка тотчас сошла с лица Эвана, когда он представил, насколько опустошилась бы его душа, услышь он отказ Кэтрин.
— Не знаю, Рис. — И вздохнул. — Наверное, стоило бы.
Глядя на его огорченное лицо, Рис встал с кресла.
— Прости, Эван. Я не имею права вторгаться в твою личную жизнь. — Он улыбнулся. — Я начинаю вести себя хуже, чем Джулиана. И вместо того, чтобы дать тебе поесть, терзаю душу вопросами. — Рис снова вернулся к своему беспечному тону, за что Эван в душе благодарил его. — Попробую как можно быстрее исправить свою оплошность. Джулиана не похвалит меня за такую небрежность.
