Морино звонит Маме-сан, в «Пиковую даму», я полагаю.
– Мириам еще на работе? Я звонил ей домой. Скажите ей, пусть перезвонит мне на мобильный, как только вернется.
Ящерица с Франкенштейном курят свой «Кэмел», Морино – сигару. Я слишком болен, курить не хочется. Шербетка хнычет в наркотическом сне. Море такое спокойное, что по нему можно ходить, а небо усыпано звездами. Полная луна висит всего в нескольких дюймах, ни дать ни взять – лампочка в тридцать ватт. Морино делает еще один звонок, но никто не отвечает.
– Какая-то медсестра говорила мне, что самоубийцы предпочитают умирать в полнолуние. Самоубийцы и почему-то лошади.
Наконец мы замедляем ход и паркуемся перпендикулярно «кадиллаку» трубачей – таков стратегический замысел, я думаю. Вылезаю из машины. Затекшие мышцы ноют. Ну вот, опять строительная площадка. Окрестности Токио – это либо руины, либо строительные площадки. Гигантское здание аэропорта – пока только гигантский фундамент. Плоская, как стол для пула, отвоеванная земля тянется до самых гор. Справа и слева от места, где мы стоим, возвышается мост без центральной секции. Слышно, как море лениво плещется рядом с дамбой.
– Послушай, Миякэ,– огонек его зажигалки пляшет в темноте,– ты можешь забраться на этот мост.
Гадаю, в чем здесь подвох.
– Нагасаки – наш противник, а ты не вписываешься в образ. Я не хочу, чтобы думали, будто я набираю людей в детском саду.
Ящерица хихикает.
– Вы отдадите мне папку с документами?
– Как ты мне надоел! Не раньше полуночи, черт побери! Пошел!
Не успел я сделать нескольких шагов, как Кожаный пиджак, стоящий на куче валунов, свистит.
– Наши друзья едут. Девять машин.
– Девять.– Франкенштейн пожимает плечами.– Я надеялся, что будет больше, но девять тоже неплохо.
Бегу вверх по склону. Сейчас этот мост будет мне самым надежным укрытием. С другой стороны, это прекрасная камера, из которой я никуда не денусь. По моим подсчетам, я в тридцати метрах над землей, достаточно высоко, чтобы голова закружилась и яйца съежились. Из-за парапета смотрю, как подъезжают машины Нагасаки. Они останавливаются полукругом вокруг «кадиллаков» Морино и на полную мощность включают клаксоны. Они посадят себе двигатели. Из каждой машины выходят по четыре человека в военных куртках, шлемах и с автоматическими винтовками. Занимают огневые позиции. Уже не в первый раз за сегодняшний день я чувствую себя персонажем боевика. Морино и его люди надевают солнечные очки. Никакого оружия, никаких приборов ночного видения. В одной руке Морино держит мегафон, другую опустил в карман. Тридцать шесть вооруженных до зубов мужчин против семи. Из машины не спеша вылезает человек в белом костюме, его прикрывают два телохранителя. Я жду приказа открыть огонь. Никакой папки не будет. Все напрасно. Голос Морино эхом разносится над отвоеванной землей, как будто сама ночь говорит из его мегафона:
– Дзюн Нагасаки. Есть у тебя последнее желание?
Ты меня просто поражаешь, Морино. Как низко ты пал! Слухи преуменьшают степень твоего падения. Пять усталых головорезов, один бывший торговец оружием – я сам тебя убью, Сухэ-Батор[91], и это будет так мучительно, что даже тебя проймет,– и безоружный мальчишка для удовольствий, что прячется на мосту.
Вот тебе и надежное укрытие.
– Это и есть твоя команда на матч-реванш? Или, может, у тебя авианосец в гавани? Или ты рассчитываешь, что я умру от глубокого разочарования?
– Я вызвал тебя, чтобы объявить свой вердикт.
– У тебя что, третичный сифилис? Или ты превратился в супермена?
– Я позволю тебе извиниться с честью. Ты можешь убить себя сам.
– Это более чем глупо, Морино, это грубо. Давай разберемся. Ты серьезно подпортил мне открытие «Ксанаду». Я чуть грыжу себе не нажил, упражняясь в логике, дабы убедить газетчиков, что Одзаки выпал из окна случайно. Ты швырял шары для боулинга в трех моих менеджеров, пока не расквасил им черепа всмятку – оригинально, не могу отрицать, но такие крайности меня раздражают,– потом ты старомодным способом убил двух ни в чем не повинных охранников и пристрелил мою лучшую собаку. Мою собаку, Морино, вот что действительно меня достает. Ты же любитель! Ни один делец высокого стиля никогда, никогда не тронет животное.
Стиль? Импортировать из Штатов непроверенное дерьмо под видом говяжьих отбивных и травить школьников в Вакаяме химикатом О-сто пятьдесят семь, а потом заставить своих пуделей из Министерства сельского хозяйства обвинить во всем фермеров, что выращивают редиску, это что, «стиль»?! Шантажировать банкиров отчетами, которые ты сам заставил их состряпать, отказавшись возвращать займы, что набрал в эпоху экономики мыльного пузыря,– «стиль»?! Ты считаешь, что махинации вроде «Платите сполна, господин Производитель Продуктов Питания, или вам придется заплатить за бритвенное лезвие в детских консервах»,– «стиль»?!
– Твоя неспособность усвоить ту простую вещь, что с семидесятого года мир шагнул далеко вперед, и есть причина, почему именно я унаследовал и расширил интересы Цуру, а ты выжимаешь свой доход из владельцев заведений в Синдзюку, принуждая их отдавать тебе лишнюю мелочь. Неужели, о, неужели ты думаешь, что через пять минут еще будешь жив?
– Ты забыл, что у меня есть два секретных оружия.
– Да? Сгораю от любопытства.
– Твое пламенное любопытство и есть мое первое оружие, Нагасаки. Даже в старые времена ты сначала говорил, а потом стрелял.
