Сущность одного из них – дао, на разных уровнях он проявляется и ощущается (вторым) как Бог, душа, истинное «я», бессознательное.
Второй – не менее таинственное существо – худо-бедно владеет территорией сознания, тела, личности, мира.
Они совершенно различны и по большинству действий противоречивы – до взаимно-уничтожающего антагонизма – но они – одно и то же. Как А-Янус и У-Янус, это – один и тот же человек.
Каждая история рассказывает о них.
Мы не знаем, как они появились, но у нас есть символические описания. Одно из них говорит, что Господь Бог «потеснился», чтобы дать место миру, а затем сотворил мир, и так же сотворил человека. Это описание истинного «я» и «я» личностного: истинное «я» самодостаточно, но оно потеснилось.
Как любой из актов взаимоотношений этих двоих, это проявляется на любом уровне человеческой жизни:
«...ненасытная исконная ненависть Психеи к Еве, от которой во мне нет ничего. А от Психеи – всё... Ревность? Я просто уступаю, как душа всегда уступает тело, особенно чужому – от честнейшего презрения...» (письмо Марины Цветаевой, 1926 год).
Или:
«...Как ни скромно занимаемое вами местечко, будьте уверены, что в один прекрасный день кто-то войдет и заявит на него права, или, что еще хуже, предложит делить его с вами. Тут вам нужно либо сражаться за свое место, либо покинуть его. Я как-то всегда предпочитал последнее. Вовсе не потому, что я не способен к борьбе, а из чистейшего недовольства собой: ухитрившись выбрать нечто привлекающее других, ты выдаешь тем самым вульгарность выбора.» (Бродский, «Меньше чем единица»)
('честнейшее презрение...', 'чистейшее недовольство...' - ничего рационализации?)
Другая метафора – еще более трудновообразимая – представляет дело наоборот: тела, развиваясь и наращивая сложность, породили «сознание» со способностью саморефлексии, а скорее, его иллюзию. Впрочем, и с точки зрения вечного – первого – существа, не менее принято называть временное – второе «я» - иллюзорным. Они вообще много дерутся, и взаимное отрицание – методы ведения войны.
Еще одна метафора говорит об «избрании», при котором душа избрала тело, подобно тому, как Бог избрал еврейский народ согласно иудаизму.
Следующая история говорит о «грехопадении», отделении, бунте ограниченного – вернее, познавшего ограниченность – против вечного. И о последовавшем изгнании, закрепившем их разделенность. Сознание отделилось от бессознательного, и ему стало казаться, что оно живет собственной жизнью. в качестве первого шага этой новой жизни оно сделало себе «одежду из фиговых листьев» – декларацию ограниченности, свой вечный символ. Можно сколько угодно издеваться над этим шагом и последующей историей соперничества сознания с прародителем – например, это похоже на конкуренцию Эллочки Людоедки с Вандербильдшей – но это огромный, трагический шаг, постоянно повторяющийся в каждом грехе, т.е. ограниченном действии.
ВЕЧНАЯ ИСТОРИЯ О СЭРЕ ЭЙНШТЕЙНЕ И ЕГО ДРУГЕ СЭРЕ ЧАРЛЬЗЕ ДАРВИНЕ, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ. (И)
