пахнущая старуха, которой не требуется никаких укрепляющих лекарств, а нужны только новые зубные протезы? И лишат ли его жизни за то, что он лично выдаст засидевшейся в старых девах мисс Лидии де Вильерс полную порцию того лекарства, на которое она сама так давно и недвусмысленно намекает?
Дэвид Кеслер прибыл точно в указанное время, — мисс Рентаул предупредила его, что в Англии в случае опоздания терапевты и дантисты аннулируют вашу запись на приём, но плату все равно возьмут.
Дэвид разделся и лёг на кушетку. Доктор Оукли измерил ему давление, послушал сердце, заставил высунуть язык — тот самый орган, который редко хорошо выглядит на публике. Пока доктор мял и ощупывал Дэвида, они разговорились.
— Что вас привело в Лондон, мистер Кеслер?
— Работаю в Сити, в одной нефтяной компании. Вы, наверное, слышали о нас — «Проспекта ойл»?
— Не приходилось, — ответил Робин. — Нет, определённо не слышал. Согните ноги. — Он стукнул молоточком сначала по одной, потом по другой коленке Дэвида. Ноги резко дёрнулись вверх. — Рефлексы в норме.
— Ещё услышите, доктор Оукли, обязательно услышите. Все идёт просто отлично. Скоро все газеты напишут о нашем успехе.
— Почему вы так решили? — с улыбкой поинтересовался Робин. — Вы что, нашли нефть?
— Вот именно, — тихо произнёс Дэвид, наслаждаясь произведённым эффектом. — Вот именно её мы и нашли!
Робин несколько раз ткнул Дэвида в живот.
— Отличный мускульный корсет, жира нет, печень не увеличена. Вы в хорошем физическом состоянии, молодой человек.
Доктор вышел из смотрового кабинета, оставив Дэвида одеваться, и, вернувшись к своему столу, несколько рассеянно сделал краткую запись в карточке Кеслера, — его голову заняла более важная мысль — о нефтяном месторождении.
Доктора с Харлей-стрит, хотя обычно и заставляют пациентов минут по пятнадцать ждать в отапливаемых газом приёмных с традиционным старым выпуском «Панча» на столике, никогда не торопят их, когда те уже в кабинете. Так и Робин не собирался торопить Дэвида.
— В общем и целом у вас хорошее здоровье, мистер Кеслер. Правда, есть слабые признаки анемии. Полагаю, из-за переутомления и недавней перемены климата. Я пропишу вам препарат с железом, и вы быстро придёте в норму. Будете принимать по одной таблетке — утром и вечером. — Д-р Оукли выписал неразборчивым почерком рецепт и вручил его Дэвиду.
— Большое спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что уделили мне столько времени.
— Не стоит благодарности. Как вы находите Лондон? — спросил Робин, чтобы завязать разговор. — Наверное, очень отличается от Америки?
— Что отличается, это безусловно: здесь не такой бешеный ритм жизни. Как только я научусь определять, сколько времени мне потребуется, чтобы сделать то или иное, я буду на полпути к победе.
— У вас много друзей в Лондоне?
— Пока нет, — искренне ответил Дэвид. — У меня есть пара приятелей в Оксфорде — вместе учились в Гарварде. А так, я ещё просто не успел ни с кем здесь толком познакомиться.
«Вот и отлично, — подумал Робин, — прекрасный шанс побольше выяснить об этих нефтяных делах, а заодно и пообщаюсь с нормальным человеком, — в отличие от него половина моих пациентов выглядит так, словно они уже двумя ногами стоят в могиле. Хоть какое-то разнообразие в жизни».
Приняв такое решение, д-р Оукли предложил:
— Если хотите, можно где-нибудь вместе пообедать на неделе. Думаю, вам было бы интересно посетить один из наших старинных лондонских клубов.
— Это так великодушно с вашей стороны.
— Вот и отлично. Пятница вас устроит?
— Вполне.
— Тогда, скажем, в час дня в клубе «Атенеум» на Пэлл-Мэлл.
По дороге в свой кабинет в Сити Дэвид купил выписанные таблетки и сразу же принял одну. Пребывание в Лондоне определённо начинало нравиться ему: похоже, Силвермен его работой доволен, дела компании процветают, и в его жизни стали появляться интересные люди. Да, он не ошибся, лондонский период будет счастливым в его карьере.
В пятницу в 12.45 Дэвид приехал в «Атенеум», массивное белое здание на углу Пэлл-Мэлл, напротив которого установлен памятник герцогу Йоркскому. Размеры залов произвели на Дэвида сильное впечатление. С цепкой хваткой коммерсанта он тут же подумал, что, сдавая эти помещения в аренду, можно зарабатывать неплохие деньги. Иногда ему казалось, что клуб полон оживших восковых фигур. Как позднее объяснил Робин, в действительности это все сплошь и рядом выдающиеся генералы и дипломаты.
Они обедали в Кофейном зале, любовались его главной достопримечательностью — картиной Рубенса, приобретённой Карлом II, и разговаривали о Бостоне, Лондоне, сквоше и их общей любви — Кэтрин Хэпберн. За кофе Дэвид охотно посвятил Робина в детали геологических изысканий на участке компании «Проспекта ойл». На Лондонской фондовой бирже акции уже поднялись до 3 фунтов 60 пенсов и продолжали расти.
— Звучит заманчиво, наверное, неплохое размещение капитала, — заметил Робин, — а так как вы сами служите в этой компании, то, пожалуй, можно и рискнуть.
— По-моему, здесь вы вообще ничем не рискуете, — возразил Дэвид, — во всяком случае пока есть нефть.
— Вы меня определённо заинтересовали, и я обязательно рассмотрю эту перспективу самым тщательным образом в ближайшие выходные.
На ступеньках «Атенеума» они расстались. Дэвид отправился на пресс-конференцию по энергетическому кризису, которую проводила «Файнэншл таймс», а Робин поехал домой в Беркшир. Его сыновья приезжали домой на выходные из пансиона для приготовишек, и ему очень хотелось поскорее увидеться с ними. «Как быстро они выросли от грудничков до подростков, а скоро станут молодыми людьми», — думал Робин. И как приятно знать, что их будущее обеспечено. Хотя, пожалуй, всё-таки надо сделать это будущее чуточку более обеспеченным, вложив деньги в компанию Дэвида Кеслера. Ведь всегда можно продать акции, как только объявят об открытии месторождения, и опять разместить сбережения в ценных бумагах.
Берни Силвермен тоже не без удовольствия выслушал доклад о предполагаемом новом поступлении средств:
— Примите мои поздравления, молодой человек. Как вы понимаете, нам понадобится ещё немало средств на прокладку нефтепровода. Укладка труб может обойтись в два миллиона долларов за милю. Но как бы то ни было, вы отлично справляетесь со своей частью работы. Босс только что разрешил выдать вам премию в пять тысяч долларов — и это все только за ваши усилия. Продолжайте в том же духе.
Дэвид улыбнулся. Такой оборот дел был в самых лучших гарвардских традициях: выполнил конкретную работу, усилившую процветание твоей компании, — получай награду.
— Когда официально объявят о нашем месторождении? — спросил он,
— Потерпите ещё несколько дней.
Весь сияя от распиравшей его гордости, Дэвид покинул кабинет Силвермена.
Силвермен немедленно позвонил Харви Меткафу по красному телефону, а затем ещё раз провернул уже ставшую привычной операцию на фондовой бирже. Брокеры Харви выбросили на рынок 35 000 акций по цене 3 фунта 73 пенса за штуку и примерно по 5000 акций ежедневно выпускали в свободную продажу, тщательно отслеживая момент, когда рынок насытится, поддерживая таким образом их постоянную цену. Когда доктор Оукли вложил в компанию большую сумму, акции снова подросли, на этот раз до 3 фунтов 90 пенсов, что весьма порадовало Дэвида, Робина и Стивена. Им не суждено было узнать, что каждый день из-за вызванного ими ажиотажа Харви выбрасывал на рынок ещё и ещё акции и таким образом создавался свой собственный рынок.
Часть премии Дэвид решил израсходовать на приобретение картины для своей квартирки в Барбикане, которую он считал довольно унылой. «Какое-нибудь полотно около двух тысяч долларов, — размышлял он, — что-нибудь такое, что со временем поднимется в цене». С одной стороны, Дэвид любил искусство ради самого искусства, но он ещё больше любил его из-за материальной ценности. Вечер пятницы он провёл,
