— Нет, — проговорил Тауг, — не могу.
— Возможно, мне не удастся исцелить вас, коли вы упадете, но лезть по стене будет легче, если вы снимете сапоги.
— Знаю, но мне не хотелось бы оставлять их здесь. Сапоги бросовые, но других у меня нет.
— Я могу превратиться в летающее существо и отнести их за вами, — задумчиво проговорила Баки. — У меня будет ужасно уродливый вид. Вы не проникнетесь ко мне отвращением?
— Ты не можешь быть уродливой, — заявил Тауг. Из глаз девушки пошел дым.
— Я обращусь химерой, — сказала она, — только лицо оставлю прежнее. У них омерзительные лица, поэтому свое я не стану трогать.
Ее тоненькое тело стало еще тоньше; длинные ноги сократились и искривились, а изящные ступни превратились в когтистые лапы. За плечами выросли черные крылья, сейчас сложенные.
— Снимите сапоги, господин, — сказала Баки.
Лицо и голос у нее не изменились.
— Ты, можешь взять и Мечедробитель тоже?
Она могла, и Тауг снял перевязь с ножнами и отдал ей.
— Это… это знаменитый клинок. Я хочу сказать, раньше он принадлежал сэру Эйбелу.
— Я буду осторожна. Ни со мной, ни с Мечедробителем ничего не случится. Но вот вы сильно рискуете. Плющ облегчит спуск, но стена почти отвесная. Если вы сорветесь…
— Не сорвусь, если ты против, — пообещал Тауг.
Он осторожно выбрался наружу, прижимаясь всем телом к холодной, сложенной из неотесанного камня стене и опираясь ногами на толстый стебель плюща. Дюйм за дюймом он спускался вниз, продвигаясь к окну, в котором скрылся Мани, гораздо медленнее кота. Ветер яростно трепал плащ, и новая рубашка стесняла движения. Когда он преодолел уже половину расстояния, из окна башни, взмахнув широко расправленными крыльями, вылетело темное существо с сапогами и перевязью. Оно взмыло ввысь, черный силуэт на фоне неба; обернуться Тауг не мог, и оно скрылось у него за спиной.
Следующие несколько минут он думал только о собственной безопасности. Окно было уже близко. Очень близко, Тауг не сомневался, что доберется до него. О том, чтобы вернуться назад, не могло идти и речи.
Он нащупал пальцами край оконного проема (неужели? даже не верится!) и поставил одну замерзшую ступню на широкий и (о счастье!) плоский каменный подоконник.
— Я отдам вам вещи, как только вы заберетесь на подоконник, — раздался у него спиной голос Баки. — Мне так удобнее.
Тауг не решился обернуться и пробормотал:
— Хорошо.
В следующий миг он уже стоял обеими ногами на подоконнике, тяжело дыша и крепко держась одной рукой за край оконного проема. Он повернулся и увидел Баки, распластавшуюся по стене чуть выше: перевязь она повесила на шею, закинув Мечедробитель и нож за спину, а сапоги держала большим и указательным пальцами.
— Ты же умеешь летать, — выдохнул Тауг. — Тебе не следует так рисковать.
Она улыбнулась:
— Я не хотела, чтобы вы меня видели в таком ужасном обличье, господин. Вот, возьмите.
Тауг потянулся за сапогами, и, когда дотронулся до них, Баки потеряла равновесие и сорвалась со стены. Резко подавшись вперед, он поймал ее за кисть. Своим весом, хоть и очень малым, она едва не увлекла Тауга в зияющую внизу пустоту.
А потом, словно по волшебству, они оба оказались в комнате, дрожащие, крепко обнимающие друг друга, без сапог, — но живые! Живые!
— М-мне очень ж-жаль, — проговорила Баки и расплакалась. — Я чуть не убила вас. Ч-чуть не убила.
Тауг постарался утешить девушку, как Ульфа порой утешала его. Когда рыдания стихли, перейдя в судорожные всхлипы, она проговорила:
— Я знала, что у меня получится, коли у вас получилось. Я… я нарочно сделала когти подлиннее. Но я была недостаточно осторожна.
Тауг кивнул, желая сказать, что это не имеет значения, но не зная, как сказать.
— Я хочу стать такой, как вы. Вашей половиной.
Он не понял. Когда Баки начала меняться, он вздрогнул, испугавшись еще сильнее, чем минуту назад, когда они оба чуть не сорвались вниз.
Окутанное клубами дыма, ее медно-красное тело стало нежно-розового цвета.
— Теперь я хорошо выгляжу, господин?
— Ты… ты…
— Голая. Я знаю. Мы не носим одежды. — Она улыбнулась. — Но я ваша половина. Именно это сделала королева Дизири, чтобы сэр Эйбел з-занимался любовью с ней, и я тоже могу. Видите?
Таугу удалось кивнуть.
— Нам нужно будет найти одежду и обувь. Вот, держите. Тауг взял свою перевязь и надел. Потом снял зеленый плащ и набросил Баки на плечи.
— Благодарю вас, господин. Цвет не мой, но я знаю, вы хотите как лучше.
— Он зеленый.
— Цвет Дизири, — кивнула Баки. — Но не могу же я расхаживать по замку в голом виде, хотя мужчины здесь слепые.
— У тебя по-прежнему рыжие волосы. Рыжим идет зеленый.
Это Таугу однажды сказала мать.
— Правда? Тогда все в порядке. И я достаточно?…
— Ты очень красивая!
Баки рассмеялась, смахнув с ресниц последние слезинки.
— Но я достаточно похожа на ваших соплеменниц? Во всех отношениях?
— Ну, у тебя зубы немного другие.
— Знаю. Я постараюсь их не показывать.
Помещение, где они находились, видимо, предназначалось для собраний: круглое в плане, с плоским валуном посредине, окруженным несколькими рядами скамей, таких же высоких, как кресла в комнате этажом выше. На стенах висели картины, но занавешенные коричневыми полотнищами.
Тауг с любопытством осмотрелся по сторонам, а потом выбросил из головы все посторонние мысли.
— Нам надо найти Мани.
— Вам больше нравится Мани? — Баки лукаво улыбнулась.
— Нет. — Он вздохнул. — Но я за него отвечаю. Вот почему я вылез из окна — не хотел упустить Мани. Но он все равно убежал, а мы чуть не погибли по моей вине.
— Вам не следует расстраиваться, господин.
Он снова вздохнул:
— В присутствии других людей тебе лучше называть меня Таугом. И я действительно расстроен. Я старался походить на сэра Эйбела — и посмотри, какое жалкое зрелище я собой представляю.
Баки улыбнулась, не разжимая губ:
— Вы похожи на сэра Эйбела больше, чем вам кажется, Тауг. Хорошо, пойдемте искать кота. Возможно, по дороге нам удастся найти одежду для меня и сапоги для вас. Будем надеяться.
Последние слова Тауг едва услышал. Вокруг огромного валуна в центре помещения сгущалось некое подобие облака, не похожего ни на туман, ни на серый дым. Он мельком увидел глаза и зубы, потом они задрожали, расплылись и исчезли. Проникавший в окно слабый свет совсем померк, и раздался высокий надтреснутый голос, явно принадлежавший древней старухе.
