ушла спать с головной болью и отвратительным настроением, но спустя час была вынуждена спуститься, не выдержав доносившегося из трех углов смеха), она нагнулась со сковородкой над кухонным столом, и Фрэнк с Гарольдом принялись оглаживать ее с разных сторон; Марсия, наблюдая это картину, благосклонно улыбалась. Она стала их любимицей, темой для обсуждения. Они никак не могли понять ее клаустрофобию и возмущение и обсуждали «ее проблему» с ней самой, словно причина была не в них самих, не в этой троице.
— Ты когда-нибудь видела, — спрашивал Гарольд, сидя за заляпанным кофейным столиком с кожаной обивкой, — как занимались любовью твои родители?
— Никогда. Максимум — закрытая дверь их спальни в воскресенье утром.
— Бедная Джанет! — всплескивала руками Марсия. — Представляю, как ты кралась в воскресном платье через пустой холл и толкалась, толкалась в запертую дверь…
— Отстань! — огрызалась Джанет. — Никуда я не толкалась. Говори за себя.
— Могу себе представить, как это болезненно, — гнула свое Марсия.
— Джанет — испорченная девчонка, — сказал Гарольд. — Затащить меня в прачечную!
— Потому что у тебя был жалкий вид, — защищалась Джанет, стараясь не кричать, чтобы не раззадорить их еще сильнее.
— Оставьте Джан-Джан в покое, — сказал Фрэнк. — Она очаровательна, она — мать моих наследников.
— Снова Фрэнк заводит наследников, — сказала Марсия своему мужу. Каждый исполнял придуманную роль. Марсия изображала невозмутимость и остроумие, хотя Джанет знала, как много в ней добросовестности, как мало юмора, как обнажены ее чувства. Глядя на нее, Джанет видела нервного ребенка, по неведению делающего гадости.
— Тебе не обязательно защищать Джанет передо мной, — сказал Гарольд Фрэнку. — Я ее люблю.
— Ты ее хочешь, — поправила Марсия. — Это другое дело. Хмельной Гарольд продолжил, поблескивая раздвоенным кончиком носа:
— Она — чудеснейшая ш…
— Штучка, — помогла ему Марсия и выскребла из смятой пачки «Ньюпорт» последнюю сигарету.
— Никогда еще не видел такого непротивления супружеству, — проговорил Гарольд — Non- resistance.
— Рог похоти… — начал очередную цитату Фрэнк, но не закончил. Джанет поняла, что его этот разговор тоже расстраивает.
Но Гарольд все не отлипал от Джанет.
— Как тебе первые тисканья с мальчишками в кустах? Интересно или неприятно? Interessant ou desagreablel.
— В Буффало меня никто не таскал в кусты, — ответила Джанет. — Я была слишком толстая и богатая.
— А мы никогда не были по-настоящему богаты, — вставила Марсия. Просто респектабельные. Зато я считала своего отца святым.
— Да святится кушетка психоаналитика! — провозгласил Гарольд.
Наконец-то разговор вызвал у Джанет интерес. Появилась надежда, что они смогут ее чему-то научить.
— А я считала своего тряпкой, маминым подкаблучником. Она была очень красива и не следила за своим весом. Даже растолстев, она продолжала мнить себя красавицей. Меня она называла гадким утенком. Все твердила: «Я тебя не понимаю. Твой отец — такой красивый мужчина!»
— Обязательно расскажи это психоаналитику, — посоветовала Марсия с невольным сочувствием.
— Зачем, когда здесь мы? — возразил Гарольд. — Pas de besoin avec nous icf. Мне все ясно: ей не дали перейти от однополой любви к матушке к нормальной гетеросексуальности.
Первая наша любовь — материнская грудь. Первые наши дары любимой — кал, детский кал. Ее папаша производит слабительное. Джанет, для меня очевидно, почему ты с нами не спишь.
— Она спит со мной, — вступился за нее Фрэнк.
— Не хвастайся, — осадила его Марсия, и эта простая забота, проступающая под напускной сухостью, подняла ценность Фрэнка в глазах Джанет. Ее взгляд, минуя пустые стаканы и графины, видел в нем товарища по несчастью, обожженного солнцем и измученного желудочными лекарствами.
— Почему тебе обязательно надо все испортить? — неожиданно крикнул он ей. — Пойми, мы все тебя любим!
— А я не люблю путаницу и грязь, — ответила Джанет.
— Тебе разрешали в детстве играть в коровьем навозе? — спросил доктор Гарольд. Марсия фыркнула.
— Чего мы боимся? — спросил Фрэнк у Джанет, испугав ее налитыми кровью глазами и набыченной головой, хотя она на протяжении десяти лет укачивала этого Минотавра по ночам. — Давайте же! — крикнул он, обращаясь уже ко всем сразу. — Все вместе, в одной комнате! Покройте мою белую овечку, я хочу услышать, как она блеет!
Гарольд высокомерно засопел.
— Ты довела мужа до безумия своей фригидностью. Все, у меня разболелась голова.
— Давайте друг друга очеловечим! — умолял Фрэнк. Марсия повернулась к нему, готовая повелевать.
— Перестань цитировать Фредди Торна, Фрэнк! Где твое самоуважение?
Тем не менее Фредди Торн почуял неладное и попытался извлечь из этого выгоду.
— Я слыхал, что в Эпплсмитвилле что-то неладно, — сказал он Джанет. Дело было у нее дома, на апрельском приеме в честь приезда в город четы Уитменов. Джанет забегалась, выполняя роль хозяйки; ей казалось, что она нужна повсюду. Она видела, как Пайт Хейнема заглядывает из-под лестницы под юбку Фокси Уитмен, спускающейся из ванной. Надо будет предупредить Фокси насчет Пайта.
— Где это? — рассеянно спросила Джанет у Фредди.
— Здесь, там, везде, — ответил он, пытаясь вызвать у нее интерес. Весь мир — Эпплсмитвилль.
В углу Джон Онг, лицо без возраста, вежливо слушал сбивчивое лопотание Бена Солца. Джанет решила, что здесь требуется женское вмешательство, но ее не отпускал Фредди Торн. Почему у него, дантиста, такой беззубый рот?
— Они пируют на твоем теле, Джан-Джан, — высказался он. — Ты обслуживаешь двух жеребцов, а в седле сидит Марсия.
— Избавь меня от своих вульгарных фантазий, Фредди, — сказала Джанет, подражая Марсии. — Вопреки утвердившемуся мнению, мы с Гарольдом не любовники. Возможность ими стать рассматривалась, но была отвергнута как слишком хлопотная.
— Ты красавица! — сказал ей Фредди. — Смотришь мне в глаза и несешь чушь — красота! Ты сама не понимаешь, какая ты. Остальные тебе в подметки не годятся. Марсия тоже, как ни старается. Что Би, как ни надирается, что Анджела с ее попытками воспарить. Ты одна — то, что надо. Сделай мне приятное, не ври старику Фредди.
Джанет рассмеялась. Его слова были похожи на полоскание для рта, которое предлагает пациенту дантист — вкусно, но глотать нельзя.
— Ты не упомянул Джорджину, — напомнила она.
— Неплохо смотрится в теннисной юбочке. Умеет трахаться и хорошо готовит — чего еще надо? Между прочим, я не зову тебя замуж.
— Фредди, не заставляй меня говорить тебе гадости.
— Хочешь развеяться?
— С одной стороны да, с другой нет. Это не двуличие?
— Еще какое!
— Мы с Литтл-Смитами просто весело проводим время. Сидим и болтаем. Раньше у нас с Фрэнком не было близких друзей. Ты не можешь себе представить обыкновенную дружбу?
Он погладил себя по блестящему лысому черепу, потом, внезапно возбудившись, яростно его
