— Прекрати! — выкрикнула она.
Мистер Мини сжал мою руку чуть крепче.
— Я хотел сказать, он родился не так, как все, — продолжал мистер Мини. — Он родился как Младенец Христос, такие вот дела. Я с его мамой… у нас никогда этого не было…
— Прекрати! — снова выкрикнула миссис Мини.
— Она просто понесла, и все. Как с Младенцем Христом.
— Он ни за что тебе не поверит! Тебе вообще никто никогда не верит! — закричала миссис Мини.
— Вы хотите сказать, Оуэн родился от непорочного зачатия?! — переспросил я мистера Мини. Он отвел глаза в сторону, но при этом усердно закивал.
— Она была непорочной — да! — подтвердил он.
— Тебе никогда, никогда, никогда, никогда не поверят! — раскричалась миссис Мини.
— Тихо! — оборвал он ее.
— А не могло это произойти… м-м-м… как-нибудь нечаянно? — спросил я.
— Говорю тебе, у нас никогда вообще этого не было! — резко ответил он мне.
— Прекрати! — выкрикнула миссис Мини; но теперь в ее голосе уже не чувствовалось той настойчивости. Она, конечно, была совершенно безумной. Возможно, умственно отсталой от рождения. Возможно, она даже не знала, как «это» делается, или не помнила, было ли у нее это «вообще», когда и с кем. Возможно, она все эти годы лгала, а может, повредилась в уме до такой степени, что просто не могла вспомнить, каким образом забеременела!
— Вы в самом деле верите… — начал было я.
— Это правда! — перебил мистер Мини, сжав мне ладонь так, что я сморщился. — Не будь таким же, как все эти проклятые попы! — сказал он. — Они верят в
— Да, это правда, — мягко промолвил я. Мне хотелось убить мистера Мини — за его невежество! А эту свихнувшуюся тетку засунуть в камин поглубже!
— Я перешел из одной церкви в другую — ух, все эти католики! — вскрикнул он. — Кроме гранита я ж ни в чем не смыслю, — признался он. В самом деле, подумал я, только в граните он и смыслит. — Я работал в карьерах в Конкорде, каждое лето, когда мальцом был. А когда повстречал жену, когда она… понесла… в Конкорде не нашлось ни одного католика, с которым мы могли бы потолковать! Это было такое оскорбление… то, что они ей сказали!
— Прекрати! — еле слышно воскликнула миссис Мини.
— Мы переехали в Барре — там хороший гранит. Эх, мне б здесь хотя б вполовину такой хороший камень! — сказал мистер Мини. — Но в Барре католическая церковь точно такая же; они с нами так обращались, будто мы богохульничаем, будто мы насмехаемся над Библией и выдумываем свою собственную религию или что-нибудь такое.
Разумеется, они и вправду выдумали свою собственную «религию». Чудовищно суеверные, они оказались простофилями вроде тех, кого облапошивают своими «чудесами» телевизионные миссионеры.
— Когда вы сказали об этом Оуэну? — спросил я мистера Мини. Я знал, им вполне хватило бы глупости пересказать ему весь этот бред, в который они верили.
— Прекрати! — снова выкрикнула миссис Мини, теперь уже машинально — словно воспроизводя записанную на пленку фразу.
— Когда решили, что он уже достаточно взрослый, — ответил мистер Мини.
Я закрыл глаза.
— Сколько ему было лет, когда вы ему это сказали? — спросил я.
— По-моему, десять или одиннадцать — примерно когда он запулил тот мяч, — ответил мистер Мини.
Да, подумал я, все верно. Я вполне представлял себе, какое впечатление как раз в то время могла произвести на Оуэна история о «непорочном зачатии» — все точно как с Сыном Божьим! Вероятно, от такого признания у Оуэна все внутри перевернулось. И я подумал: само невежество использовало Оуэна Мини куда более жестоко, нежели какое бы то ни было провидение. Прежде я видел его орудием Бога; теперь я увидел, как его использовало невежество.
Это же сам Оуэн и сказал, что Христа ИСПОЛЬЗОВАЛИ, вспомнил я, — он сказал это, когда Роза Виггин выразилась в том духе, что Христу не требовалось «везения», а Дадли Виггин сказал, что в конце концов Христос был «спасен». Возможно, Оуэна использовал Бог, но мистер и миссис Мини в своем чудовищном невежестве, безусловно, тоже использовали Оуэна!
Я решил, что забрал все, что хотел, но мистер Мини удивился, что я не взял еще и портновский манекен.
— Я так разумею, все, что он хранил, для чего-то должно было понадобиться! — сказал мистер Мини.
Я при всем желании не представлял, для чего могли понадобиться навевающее тоску мамино красное платье, ее манекен и украденные у Марии Магдалины руки, и так и сказал, несколько более резко, чем следовало бы. Но такими тонкостями, как оттенки интонации, их все равно было не пронять. Я попрощался с миссис Мини, но она мне не ответила и даже не взглянула в мою сторону, а все так же сидела, уставившись в воображаемую точку позади потухших углей, а может, где-то в их глубине. Как я ее ненавидел! Вот убедительнейший довод в пользу принудительной стерилизации.
На изрытой колеями грунтовой подъездной аллее мистер Мини сказал:
— Я тебе кой-чего показать хочу — это в гранитной мастерской.
Я не заходил в гранитную мастерскую с того самого дня, как Оуэн хирургическим способом добыл мне освобождение от армейской службы. Когда Оуэн приехал домой на Рождество — а в 19б7-м он встретил свое последнее Рождество, — то провел в гранитной мастерской много времени, помогая отцу, который, как обычно, не успевал с заказами или что-нибудь напортил. Оуэн несколько раз зазывал меня в мастерскую попить вместе пива, но я уклонялся от его приглашений. Я все еще с трудом приноравливался к жизни без правого указательного пальца и подозревал, что при виде алмазного диска у меня внутри все перевернется.
Тот рождественский отпуск прошел для Оуэна тихо и спокойно. Мы три или четыре дня подряд отрабатывали «бросок»; конечно, мое участие в этом занятии сводилось к минимуму, но я по-прежнему должен был ловить мяч и отпасовывать его обратно Оуэну. Палец не причинял мне особых неудобств, что очень радовало Оуэна. И я подумал, что с моей стороны было бы недостойным жаловаться на трудности, какие я испытывал в других делах — когда писал или ел, например; ну и конечно, когда печатал на машинке.
Само Рождество для Оуэна выдалось довольно унылым. Он не слишком часто виделся с Хестер. Кажется, он обиделся на ее реплику, сказанную за пару месяцев до этого, что она не желает приходить к нему на похороны. И все, что происходило после Рождества, ускорило дальнейшее охлаждение в их отношениях. Хестер, начиная с января, когда Маккарти выдвинул свою кандидатуру в президенты от Демократической партии, становилась все более и более нетерпимой в своем неприятии войны. «Кому он собирается морочить голову? — спросила Хестер. — Из него такой же кандидат в президенты, как и поэт!» Затем в феврале свою кандидатуру выставил Никсон. «Вот так все и катится псу под хвост!» — констатировала Хестер. В одну из недель того месяца армия США понесла самые большие потери за все время войны во Вьетнаме — за одну неделю там погибло 543 американца! Хестер послала Оуэну ядовитое письмо: «У тебя там, видимо, трупов уже до хрена — даже в твоей Аризоне! Затем в марте Бобби Кеннеди тоже решил баллотироваться от Демократической партии. В тот же месяц президент Джонсон сказал, что не будет добиваться переизбрания. Хестер расценила отказ Джонсона как победу «Движения за мир»; месяц спустя, когда Хамфри объявил, что кандидатом будет он, Оуэн Мини написал Хестер: «НЕЧЕГО СКАЗАТЬ, ХОРОША ПОБЕДА ДЛЯ ТАК НАЗЫВАЕМОГО ДВИЖЕНИЯ — ПОГОДИ, ТО ЛИ ЕЩЕ БУДЕТ!»
Мне кажется, я понимаю, что он делал: он помогал ей разлюбить его прежде, чем его не станет. Хестер не могла знать, что видит его в последний раз, — но он-то знал, что больше с ней не увидится.
Все это занимало мои мысли, пока мы вместе с этим идиотом мистером Мини подъезжали к гранитной
