мастерской.
Надгробие оказалось необычно большим, но вполне простым по форме.
1-Й Л-НТ ПОЛ О. МИНИ-МЛАДШИЙ
После имени стояли даты — точные даты его рождения и смерти, — а под датами простая надпись по-латыни, означающая «во веки веков».
IN AETERNUM
Меня возмутило, что мистер Мини захотел мне показать надгробие, но я продолжал неотрывно смотреть на камень. Надпись была выполнена в соответствии со вкусом Оуэна — его любимым шрифтом, — и фаски по бокам и сверху отличались исключительным изяществом. Судя по тому, что рассказывал Оуэн, и из того, что я сам видел раньше — взять хоть грубые следы алмазного диска на мамином надгробии, — я не представлял, что мистер Мини, оказывается, может работать столь тонко и искусно. Также я не имел понятия, что мистер Мини знает латынь. Вот Оуэн — это да, это естественно, он ведь всегда хорошо учился. Моя культя отозвалась дергающей болью, когда я сказал мистеру Мини:
— Какая тонкая у вас получилась работа с алмазным диском.
— Это не моя, это
— Так вы что, просто добавили дату — дату его смерти? — спросил я; но у меня внутри что-то перевернулось — я уже знал ответ.
— Да ничего я не добавлял! — воскликнул мистер Мини. — Он знал эту дату. Я-то думал, ты и сам все знаешь.
В самом деле, я ведь «все» знал — к тому времени я успел заглянуть в его дневник и убедиться, что он всегда знал точную дату. Но теперь эта дата, четко высеченная на его могильной плите, уже не оставляла никакого места для сомнений. В последний раз он приезжал домой в отпуск на Рождество 1967 года; стало быть, он закончил свое собственное надгробие больше чем за полгода до смерти!
— Ну-у, если ты способен поверить мистеру Мини… — вздохнул преподобный Льюис Меррил, когда я рассказал все это ему. — Ты ведь сам говоришь, он чудовищно суеверен, а жена его, может, с самого детства слабоумная. То, что они могли поверить, будто Оуэн родился от «непорочного зачатия», просто чудовищно! Но то, что они потом стали ему об этом еще и рассказывать — такому маленькому и впечатлительному, — это куда возмутительнее, чем любое «невыразимое оскорбление», которое, как постоянно говорил Оуэн, нанесла его родителям католическая церковь. Хочешь, поговори об этом с отцом Финдли!
— А с вами Оуэн об этом говорил? — спросил я.
— Да все время, — ответил пастор Меррил, раздраженно отмахнувшись. — Со мной, с отцом Финдли — почему, ты думаешь, Финдли простил ему надругательство над святой для него статуей? Отец Финдли прекрасно знал, какой чушью эти чудовища-родители потчевали Оуэна все эти годы!
— Но вы-то сами что сказали Оуэну обо всем этом? — спросил я.
— Разумеется, я не сказал, что считаю его вторым Христом! — воскликнул преподобный мистер Меррил.
— Разумеется, — согласился я. — Ну а он что сказал?
Преподобный Льюис Меррил нахмурился. Он начал заикаться.
— Оуэн М-м-мини не то чтобы очень в-в-верил, что он второй Иисус, но он спросил меня, если я мог поверить в одно н-н-непорочное зачатие, почему я не могу поверить в другое?
— Да, это вполне в его духе.
— Оуэн в-в-верил, будто все, что с ним с-с-случается, имеет особое п-п-предназначение — будто Б- б-бог хотел придать истории его жизни определенный с-с-смысл. Бог в-в-выбрал Оуэна, — сказал пастор Меррил.
— А вы в это верите? — спросил я его.
— Моя вера… — начал было он, затем вдруг осекся. — Я думаю… — начал он снова, затем снова замолк. — Очевидно, Оуэн Мини был н-н-наделен некими с-с-способ-ностями пред-д-двидения; образы б-б- будущего — это не такое уж исключительное дело, знаешь ли, — сказал он.
Я разозлился на преподобного мистера Меррила за то, что он сделал из Оуэна Мини то же самое, что так часто делал из Иисуса Христа или из самого Бога — объект для «метафизических спекуляций». Он превратил Оуэна Мини в научную загадку, и я ему прямо об этом сказал.
— А тебе хотелось бы считать Оуэна и все, что с ним произошло, ч-ч-чудом — ведь так? — спросил меня мистер Меррил.
— А разве в этом нет никакого чуда? — ответил я вопросом на вопрос. — Вы ведь не можете не согласиться, что все это, по крайней мере, выходит за рамки обычного!
— Ты говоришь, как настоящий новообращенный, — снисходительно заметил мистер Меррил. — Я бы постарался не смешивать свое г-г-горе с подлинной — религиозной верой…
— А мне кажется, вы сами не очень-то верите! — в запальчивости выдал я.
— Насчет Оуэна? — спросил он.
— Не только насчет Оуэна. Мне кажется, вы не очень-то верите в Бога — и во все эти так называемые чудеса тоже не верите. Вы все время твердите, что «сомнения составляют суть веры и ни в коем случае не противоречат ей», — но, по-моему, сомнения уже взяли над вами верх. Мне кажется, и Оуэн думал о вас в точности то же самое.
— Да, верно — он обо м-м-мне думал в точности то же самое, — подтвердил преподобный Льюис Меррил.
Мы сидели вместе в ризнице и молчали. Так прошел, наверное, час или два. Пока мы сидели, совсем стемнело, но мистер Меррил даже не пошевельнулся, чтобы включить настольную лампу.
— Что вы собираетесь сказать о нем на похоронах? — в конце концов спросил я.
В темноте я не мог разглядеть выражения лица пастора Меррила, но его фигура за старым столом показалась мне неестественно застывшей, и это странное оцепенение навело меня на мысль, что мистер Меррил не уверен, сумеет ли выполнить свою работу. «Я БЫ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ВЫ ЗА МЕНЯ ПОМОЛИЛИСЬ», — сказал ему когда-то Оуэн Мини. Почему та молитва далась преподобному мистеру Меррилу с таким трудом? «ЭТО ВЕДЬ ВАША РАБОТА, РАЗВЕ НЕТ?» — спросил Оуэн. Почему мистер Меррил едва не потерял дар речи, прежде чем согласился? Ведь и в самом деле, не его ли это РАБОТА не только молиться за Оуэна Мини — и тогда, и сейчас, и всю жизнь, — но здесь, в церкви Херда, на похоронах Оуэна засвидетельствовать, что Оуэн прожил свою жизнь так, как если бы выполнял поручение свыше, как если бы следовал святому Божьему повелению. Не важно, верил или нет преподобный Льюис Меррил во все то, во что верил Оуэн, но разве его РАБОТА не состоит еще и в том, чтобы лично подтвердить, каким верным рабом Божьим был Оуэн Мини?
Я сидел в темной ризнице и думал, что религия для пастора Меррила — это действительно просто профессия. Он рассказывал одни и те же проверенные временем истории, с одним и тем же набором действующих лиц; он проповедовал одни и те же проверенные временем ценности и добродетели и рассматривал с богословских позиций одни и те же проверенные временем «чудеса» — но при этом сам, кажется, ни во что такое не верил. Его разум оставался закрытым для нового предания; в его сердце не нашлось места ни для нового персонажа, избранного Всевышним, ни для нового «чуда». Оуэн Мини верил, что его смерть необходима, если другие будут спасены от чужой тупости и ненависти, которые погубят его самого. И этой своей верой он явственно напоминал другого героя.
В темноте ризницы я вдруг явственно почувствовал, что Оуэн Мини где-то совсем рядом.
Преподобный Льюис Меррил включил свет; казалось, что он заснул, а я разбудил его, и казалось, что сон ему приснился кошмарный. И когда он попытался заговорить, спазм сдавил ему горло с такой силой, что пастор поднес обе руки ко рту — как будто пытаясь этими руками вытянуть оттуда хоть какие-нибудь слова. Но слова все не шли. Казалось, его что-то душит. Затем рот его открылся — но нужные слова все не
