никто из прислужников Врага не бывал в тех местах. Моргот был уверен, что Эред Ветрин станет неприступной преградой и для беженцев с севера, и для подмоги с юга - чрез Эред Ветрин и в самом деле не было другой дороги от топей Серех до прохода в Невраст далеко на западе.
Так и вышло, что после первых набегов Морвен оставили в покое. Но в окрестных лесах бродили недобрые люди, и выходить за околицу было небезопасно. В доме Морвен нашли убежище Садор-столяр и еще несколько стариков и старух. Турина держали взаперти, и за ограду не выпускали. Но хозяйство Хурина вскоре пришло в упадок и, хотя Морвен работала за троих, ей пришлось бы голодать, если бы не Аэрин, родственница Хурина. Один из вастаков, Бродда, насильно взял Аэрин в жены. Она тайком помогала Морвен. Горьким казался Морвен дареный хлеб, но она принимала милостыню ради Турина и своего нерожденного дитяти; к тому же, говорила она, это лишь часть того, что у нее украли - ведь это Бродда захватил слуг, скот и прочее добро Хурина, и отправил все это в свой дом. Бродда был не робкого десятка, но до того, как его народ пришел в Хитлум, с ним мало считались. Поэтому он хотел разбогатеть и охотно брал себе земли, от которых отказывались другие вастаки. Бродда один раз видел Морвен, когда ездил грабить ее дом, и она нагнала на него страху - вастак решил, что заглянул в горящие глаза белого призрака, и ужасно испугался, что Морвен наведет на него порчу. Поэтому он не решился разграбить ее дом и не нашел Турина - а не то недолго бы прожил наследник истинного владыки.
Бродда обратил в рабство всех 'соломенных голов' (так звал он народ Хурина), и заставил их выстроить ему деревянный замок, к северу от дома Хурина. Рабов он держал за оградой под открытым небом, как скотину в загоне, но стерегли их плохо, и те, кого еще не успели запугать, часто, рискуя собой, помогали владычице Дор-ломина. Они тайно доставляли Морвен новости, хотя и мало было ей радости в тех вестях. Но Аэрин Бродда взял в жены, а не в наложницы - у вастаков было мало женщин, и ни одна из них не могла сравниться с дочерьми аданов, а Бродда рассчитывал стать владыкой этого края и оставить после себя наследника.
Морвен редко говорила с Турином о том, что случилось, и что может случиться в будущем, а тревожить ее расспросами мальчик боялся. Когда вастаки впервые вторглись в Дор-ломин, он спросил у матери:
- А когда отец вернется и прогонит этих мерзких ворюг? Почему он не приходит?
- Не знаю, - ответила Морвен. - Быть может, он убит, быть может, в плену, а может, блуждает где-то в дальних краях и не может вернуться - ведь кругом столько врагов.
- Наверно, его убили, - сказал Турин - перед матерью он сдержал слезы, - если бы он был жив, никто не смог бы удержать его. + - Думается мне, что все это неправда, сын мой, - ответила Морвен.
Время шло, и Морвен все больше тревожилась за Турина, наследника Дор- ломина и Ладроса - ведь лучшее, что ждало его в ближайшем будущем - это рабство у вастаков. И вспомнила она свой разговор с Хурином, и обратилась мыслями к Дориату. Она наконец решилась втайне отослать туда Турина и просить короля Тингола приютить мальчика. Размышляя над этим, она все время слышала голос Хурина: 'Уходи скорее! Не жди меня!' Но ей подходит время рожать, а? дорога трудна и опасна, [чем дальше, тем хуже.] И в сердце Морвен, помимо ее воли, все еще таилась обманчивая надежда: в глубине души она чуяла, что Хурин жив, и бессонными ночами ждала, ждала услышать его шаги, а задремав, просыпалась - ей мерещилось, будто во дворе заржал Аррох, конь Хурина. И, наконец, хотя Морвен была не против, чтобы сына ее воспитали в чужом доме, по обычаю тех времен, ей самой гордость еще не позволяла жить на чужих хлебах, пусть даже у короля. И потому она заставила утихнуть голос Хурина - или память о нем. И так сплелась первая нить судьбы Турина.
Когда Морвен решилась наконец отправить сына, Год скорби уже близился к концу - наступила осень. Поэтому Морвен торопилась исполнить задуманное: дороги скоро станут непроходимыми, а до весны Турина могут отнять у нее. По лесу бродили вастаки и вынюхивали, что происходит в доме. Поэтому однажды Морвен неожиданно сказала Турину:
- Отец не возвращается. Значит, ты должен уйти отсюда, и как можно скорее. Он так хотел.
- Уйти? - воскликнул Турин. - Но куда же мы пойдем? За Горы?
- Да, - ответила Морвен. - За Горы, на юг. Может быть, там еще можно спастись. Но я не говорила 'мы', сын мой. Тебе нужно уйти, а я должна остаться.
- Я не могу один! - воскликнул Турин. - Я не оставлю тебя! Почему нам не уйти вместе?
- Я не могу, - ответила Морвен. - Но ты не один пойдешь. Я пошлю с тобой Гетрона, а может, и Гритнира тоже.
- А Лабадала? - спросил Турин.
- Нет, - сказала Морвен. - Садор хромой, а дорога трудная. Ты мой сын, и дни теперь жестокие, так что скажу прямо: ты можешь погибнуть в пути. Зима близко. Но если ты останешься, случится худшее: ты станешь рабом. Если хочешь вырасти мужчиной, если хочешь дожить до лет воина - наберись мужества, и сделай, как я сказала.
- Но с тобой же останется только Садор, и слепой Рагнир, и старухи! - сказал Турин. - Отец же сказал, что я наследник Хадора! А наследник должен остаться в доме Хадора и защищать его. Вот теперь я жалею, что отдал нож!
- Наследник должен бы остаться, но не может, - возразила Морвен. - Но когда-нибудь он вернется. Мужайся! Я приду к тебе, если станет хуже. Если смогу.
- Но как же ты найдешь меня в глуши?! - воскликнул Турин; и, не выдержав, вдруг разрыдался.
- Будешь хныкать - враги тебя найдут, а не я, - отрезала Морвен. - Но я знаю, где тебя искать - если ты доберешься туда и останешься там. Я постараюсь прийти туда, если смогу. Я посылаю тебя в Дориат, к королю Тинголу. Не лучше ли быть гостем короля, чем рабом?
- Не знаю, - всхлипнул Турин. - Я не знаю, что такое раб.
- Я затем и отсылаю тебя, чтобы ты не знал этого, - сказала Морвен.
Она поставила Турина перед собой и долго смотрела ему в глаза, словно пыталась разгадать какую-то загадку.
- Тяжело, Турин, тяжело, сынок, - произнесла она наконец. - Не только тебе тяжело. Трудно мне решать, что делать в эти злые времена. Но я поступаю так, как считаю правильным - а иначе разве рассталась бы я с тем, что мне дороже всего на свете?
И они больше не говорили об этом. Турин расстался с матерью в горе и недоумении. Утром он побежал к Садору. Садор колол лучину на растопку. Дров у них было мало - они боялись уходить далеко от дома. И теперь Садор стоял, опершись на клюку, и смотрел на недоделанный трон Хурина, задвинутый в угол.
- Придется и его пустить на дрова, - сказал он. - Теперь приходится думать лишь о самом насущном.
- Не надо, не ломай его пока, - попросил Турин. - Может, отец еще вернется - он обрадуется, когда увидит, что ты сделал, пока его не было.
- Пустая надежда хуже страха, - сказал Садор. - Надеждами зимой не согреешься.
Он погладил резную спинку, и вздохнул.
- Зря только время тратил, - сказал он. - Правда, не могу сказать, что провел его плохо. Но такие безделушки недолговечны. Видно, вся польза от них - что делать их радостно. Так что, пожалуй, верну я тебе твой подарок.
Турин протянул руку, но тут же отдернул.
- Мужи не берут обратно своих даров.
- Но ведь он же мой? - спросил Садор. - Разве я не могу отдать его, кому захочу?
- Можешь, - ответил Турин, - но только не мне. А потом, почему ты хочешь его отдать?
