распоряжаюсь своим народом в войне с Ангбандом по своей воле, о Турин сын Хурина. Не стану я теперь посылать воинов Дориата за пределы своей страны; и не знаю я, когда настанет время сделать это.
- Но ты, сын Морвен, можешь уйти, если хочешь, - сказала Мелиан. - Завеса Мелиан не удерживает тех, кто явился сюда с нашего разрешения.
- Разве что мудрый совет остановит тебя, - добавил Тингол.
- Каков же твой совет, государь? - спросил Турин.
- Мужем и воином кажешься ты с виду, - ответил Тингол, - но ты не достиг еще расцвета сил. Когда это время настанет, быть может, и сможешь ты помочь своим родичам; но мало надежды, что один человек сможет сделать больше, чем помочь владыкам эльфов в борьбе с Черным Властелином, пока они еще в силах защищаться.
И сказал Турин:
- Родич мой Берен сделал больше.
- Не один, а с Лутиэн, - возразила Мелиан. - Однако дерзок же ты, если осмеливаешься говорить так с отцом Лютиэн. Думается мне, Турин сын Морвен, что твоя судьба не столь высока, хотя сплетена она с судьбой народа эльфов, к добру то или к худу. Берегись самого себя, не то выйдет к худу.
Она помолчала, потом заговорила снова.
- Ступай, приемный сын, - сказала она, - и послушайся совета короля. Но думается мне, что, достигнув зрелости, ненадолго задержишься ты у нас в Дориате. Вспоминай же в грядущие дни слова Мелиан, и будет то тебе ко благу: бойся и жара, и холода в сердце своем.
Тогда Турин поклонился владыкам и расстался с ними. И вскоре надел он Драконий Шлем, взял оружие, и ушел на северные границы, и присоединился к эльфам-воинам, что непрестанно сражались с орками и прочими прислужниками и тварями Моргота. И там, едва переступив порог отрочества, явил он свою отвагу и мужество; и, помня обиды своих родичей, был он впереди во всех схватках, и не единожды был ранен копьями, стрелами и оркскими ятаганами. Но судьба хранила его от смерти; и слух прошел по лесам и разнесся за пределы Дориата, что вновь появился Драконий Шлем Дор- ломина. Тогда дивились многие, говоря: 'Неужто дух Хадора или Галдора Высокого восстал из мертвых? Или то воистину Хурин Хитлумский вырвался из бездны Ангбанда?'
В то время лишь один из хранителей границ Тингола был сильнее в бою, чем Турин, и то был Белег Куталион; и Белег с Турином были товарищами во всех опасностях, и вместе бродили по диким чащобам.
Так прошло три года. Все это время Турин редко бывал в чертогах Тингола; и не заботился он о своей внешности и одежде: ходил он нечесаный, и поверх кольчуги носил серый плащ, истрепанный непогодой. Но на третье лето, когда Турину исполнилось двадцать лет, случилось так, что, желая отдохнуть и отдать в починку оружие, однажды вечером пришел он внезапно в Менегрот и вошел в чертог. Тингола в тот день не было: он бродил по зеленым лесам вместе с Мелиан, как то было у него в обычае об эту пору. Турин сел на первое попавшееся сиденье, ибо он устал с дороги и был в задумчивости; но, на беду, сел он за стол, где помещались самые знатные в королевстве, и на то самое место, где обычно сидел Саэрос. Саэрос пришел позднее, и разгневался на Турина, решив, что тот сделал это нарочно, из гордости, и чтобы оскорбить его, Саэроса; а когда Саэрос заметил, что сидящие рядом с Турином не только не упрекают юношу, но, напротив, рады ему, гнев его отнюдь не уменьшился.
Однако для начала Саэрос сделал вид, что тоже рад Турину, и сел на другое место, напротив.
- Нечасто хранитель границ жалует нас своим посещением, - сказал он, - и я с радостью уступаю ему свое место ради того, чтобы побеседовать с ним.
И он заговорил с Турином, расспрашивая его о том, что нового на границах, и о деяниях его в глуши; но, хотя речи его казались любезными, в голосе явственно звучала насмешка. Тогда устал Турин, и, оглядевшись, познал горечь изгнания; и, хотя вокруг сиял свет и звучал смех, как всегда в эльфийских чертогах, мысли Турина обратились к Белегу и к их лесной жизни, а потом перенеслись к Морвен и отцовскому дому в Дор-ломине; и нахмурился он, ибо мрачны были его мысли, и ничего не отвечал Саэросу. Саэрос же, решив, что Турин хмурится из-за него, не сдержал гнева и, достав золотой гребень, бросил его через стол Турину, сказав:
- Послушай, человек из Хитлума, ты, конечно, пришел сюда в спешке, так что простительно, что ты явился в драном плаще; но зачем же волосы у тебя спутаны, как куст терновника? Открой-ка уши - может, тогда тебе будет слышнее, что тебе говорят.
Турин ничего не сказал, лишь глянул на Саэроса, и темные глаза его блеснули огнем. Но Саэрос не поостерегся, и презрительно взглянул на Турина, и сказал во всеуслышание:
- Если люди Хитлума так дики и мрачны, каковы же женщины в той земле? Должно быть, носятся они по лесам, как олени, одетые лишь собственными волосами.
Тогда Турин схватил рог для вина и швырнул его в лицо Саэросу, и тот упал навзничь и сильно ушибся; Турин же выхватил меч, и хотел броситься на него, но Маблунг Охотник, сидевший рядом, удержал его. Саэрос встал, сплюнул кровью на стол и проговорил разбитыми губами:
- Долго ли будем мы терпеть этого лесного дикаря? Кто здесь владыка нынче вечером? Закон короля суров к тем, кто ранит его вассалов под крышей чертогов; тех же, кто обнажает здесь меч, ожидает по меньшей мере изгнание. Не будь мы в чертогах, уж я бы тебе, Дикарь, ответил!
Но Турин, увидев кровь на столе, мгновенно остыл; он высвободился из рук Маблунга и вышел без единого слова.
И сказал Маблунг Саэросу:
- Какая муха тебя укусила? Ты сам повинен в своем несчастье; и, быть может, закон короля сочтет разбитую губу достойным возмещением за насмешки.
- Если этот щенок обиделся, - огрызнулся Саэрос, - пусть пожалуется королю. А обнажать здесь мечи запрещено, под любым предлогом. Если он меня тронет где-нибудь в другом месте, я его убью.
- А вот я не так уверен в этом, - заметил Маблунг. - Но, кто бы из вас ни погиб, все равно это будет злым делом, более подобающим Ангбанду, нежели Дориату, и смерть эта принесет новое зло. Воистину, кажется мне, что Сегодня коснулась нас Северная Тень. Берегись, Саэрос сын Итильбора, как бы в гордыне своей не сыграть на руку Морготу. Вспомни, ты ведь из эльдаров.
- Я этого не забываю, - ответил Саэрос; но гнева своего он не оставил, и всю ночь лелеял свою злобу, раздувая обиду.
Утром, когда Турин уходил из Менегрота, возвращаясь на северные границы, Саэрос подкараулил юношу, и напал сзади с обнаженным мечом и со щитом. Но Турин в лесах привык к бдительности, и успел заметить его углом глаза, и, отскочив, выхватил меч и бросился на врага.
- О Морвен, - вскричал он, - теперь-то насмешник поплатится за то, что посмеялся над тобой!
Он разрубил щит Саэроса, и они обменялись несколькими быстрыми ударами. Но Турин прошел суровую выучку, и был не менее ловок, чем любой эльф, и притом гораздо сильнее. Он быстро одолел Саэроса, ранил его в правую руку, и тот оказался во власти Турина. Турин наступил на меч, который выронил Саэрос.
- Саэрос, - сказал он, - тебе придется побегать, и одежды будут только мешать. Хватит тебе и собственных волос.
Он бросил Саэроса наземь, и сорвал с него одежду; Саэрос почувствовал, как могуч Турин, и страшно испугался. А Турин отпустил его и воскликнул:
- Беги! Беги! И если ты уступишь в беге оленю, я стану подгонять тебя сзади.
И Саэрос рванулся в чащу, громко взывая о помощи; Турин же мчался за ним, как борзая, и куда бы ни кидался беглец, все время позади оказывался острый меч.
Многие услышали крики Саэроса и бросились вдогонку за бегущими* но лишь самые быстроногие могли бежать наравне с ними. Впереди всех мчался Маблунг, и смущен был дух
