Однако два следующих выстрела Элизабет прогрохотали впустую. Стрельбу из обоих стволов она освоила, но пока не умела точно прицелиться. Флори ухлопал еще несколько птах, в том числе бронзового голубка с изумрудной спинкой. Лесные куры не показывались, хотя то и дело слышалось их кудахтанье и пару раз прогорланил дикий петух. Шли теперь в настоящих джунглях, в сумраке с ослепительными проблесками солнца. Куда ни глянь, древесная стена, чащоба низкой поросли и волнами вздымавшееся у стволов плетение цепких лиан, иные из которых змеились толстыми удавами. Идти было примерно так, как сквозь бескрайнюю плантацию ежевики. Глаза устали от густой путаницы веток и стеблей, ноги соскальзывали на влажных кочках, одежда цеплялась за колючки, рубашки пропитались потом. Парило, удушало испарением опавшей гнили. Иногда несколько минут пронзительно, будто непрерывно дергая стальную струнку, звенели цикады и внезапные паузы поражали тишиной.
Наконец, (это была уже пятая из намеченных позиций) продрались к огромной смоковнице, в кроне которой протяжно стонали, напоминая мычание далекого стада, королевские голуби.
– Попробуйте одним махом, – сказал Флори Элизабет. – Установив мушку, тотчас палите. Не закрывайте левый глаз.
Элизабет подняла никак не желавшую неподвижно застыть двустволку. Загонщики приостановились понаблюдать; кто-то, возмущаясь женщиной с оружием, не удержался и скептически щелкнул языком. Напрягшись, на миг заставив дуло не дрожать, девушка выстрелила. Оглохшая, как полагается после отдачи, она увидела беззвучно подскочившую птицу, которая закувыркалась вниз и застряла в развилке верхних сучьев, метрах в десяти над землей. Один из парней, щурясь, подошел к стволу и, обмотавшись свисающей крепкой лианой, проворно, без всяких видимых усилий полез наверх, а затем, спокойно пройдя по толстой ветке, сбросил голубя прямо в руки Элизабет.
Она держала пушистую теплую тушку, изнемогая от сладостной нежности, не в силах с ней расстаться. Все вокруг улыбались при виде ее умиления. Когда же пришлось все-таки опустить мертвого голубя в сумку Ко Сла, девушка поймала себя на безумном желании обнять Флори, прильнуть к его губам (такой вот, разбуженный самоличным убийством птички, странный порыв).
Руководивший экспедицией старик сказал, что по маршруту теперь надо перейти вырубку. Поляна ослепила светом. Раскорчеванная просека использовалась для выращивания ананасов, которые рядами щетинились в буйных зарослях сорняков. На переходе через ананасовый огород за делившей посадки низкой колючей изгородью раздалось звонкое кукареку.
– Слышали? – повернулась к Флори Элизабет. – Дикий петух?
– Он самый, как раз ему время выйти, подкрепиться.
– Хлопнем его?
– Ну, давайте попробуем. Только это хитрый бес, нужно подкрасться поближе и без шума.
Слуге и загонщикам было приказано следовать дальше, белые остались вдвоем. Согнувшись в три погибели, они ползком начали пробираться вдоль изгороди. Девушка ползла впереди, пот щекотал верхнюю губу, сердце бешено колотилось, спутник дышал в спину, буквально наступая на пятки. Когда им показалось, что пора, оба разом привстали над изгородью. Шагах в двадцати энергично клевал что-то небольшой петух, красавец с роскошным шелковым воротом, высоким гребнем и ярко-зеленым, элегантно выгнутым хвостом; рядом топталось полдюжины его буроватых, с пучками зубчатых перьев на хвосте, значительно более мелких подруг. Но все это увиделось на секунду – вспугнутое семейство, клекоча и треща крыльями, мигом полетело к лесу. Ружье Элизабет, казалось, само вскинулось, грохнуло, опередив сознание. Причем еще до выстрела девушка знала, что петух обречен. Он кувырнулся, землю осыпало дождем широко разлетевшихся перьев. «Отлично! Отлично!» – кричал Флори, пока они, перескочив изгородь, бежали к добыче.
– Отлично! – повторил он, заразившись возбуждением своей спутницы.
– Клянусь, никогда не видел, чтобы в первый день подшибали птицу в лет! Реакция потрясающая!
Они стояли на коленях подле сбитой птицы, и вдруг заметили, что уже минуту держаться за руки. Возникло ожидание чего-то важного. Флори взял в ладонь и другую ее руку, почувствовав согласное движение нежных пальцев. Солнце светило, сердца их таяли, души уносило куда-то в радостную высь. Он медленно притянул ее к себе.
Но внезапно, резко мотнув лицом, он встал и помог ей подняться. Тихонько выпустил ее руки. Нет! Со своей щекой? Только не на свету! Заполняя нависшую паузу, Флори поднял застреленного петуха.
– Блеск! Кончена учеба, вы уже настоящий охотник. Давайте-ка закрепим опыт!
Едва они перелезли обратно, с опушки джунглей послышались крики. Два загонщика, примчавшись огромными прыжками, крайне взволнованно звали их, пытаясь пояснить спешность взмахами куда-то вдаль.
– Что? – спросила Элизабет.
– Не пойму. Увидели вроде какого-то изумительного зверя.
– Ура! Скорей!
Сквозь колючки и хрустевшие стебли ананасов, они понеслись на край просеки. Ко Сла и прочие охотники, перекрикивая друг друга, сгрудились там вокруг оборванной старухи, размахивавшей тощей рукой с сигарой. Элизабет слышала то и дело повторявшееся «чар».
– Что, что они говорят?
На Флори тем временем обрушился поток слов и бурной жестикуляции. Выслушав, он знаком попросил тишины и объяснил Элизабет:
– Считайте, повезло! Бабулька шла сейчас через джунгли и видела, как на звук вашего выстрела из кустов высунулся леопард. Друзья наши примерно знают, где он прячется. Если поспешим, они постараются его загнать. Ну как?
– Ох, здорово! Восторг! Вот дивно было бы добыть такого зверя!
– А сознаете вы опасность? Мы, конечно, будем держаться дружно, и, надеюсь, плохого не случится, но ведь гарантий при такой пешей охоте нет. Готовы вы?
– О, ясно, ясно! Я не боюсь! Пошли скорей!
