Всю жизнь она именно этого и боялась – стать беспомощной жертвой обстоятельств. За каких-нибудь пару часов этот кошмар стал явью – и все на фоне ужина с шампанским.
– Вам уже лучше, моя дорогая? – любезно осведомился О'Нил.
«Куда уж лучше!» – чуть не выпалила Селия. Только закоренелый негодяй способен на такое. Негодяй и подлец.
Мерзавец! Типичный мерзавец из плохого водевиля.
Она заерзала на сиденье, пытаясь припомнить, что же все-таки произошло прошлой ночью. Впрочем, что произошло, понятно. Ночная сорочка порвана. Но поскольку подробностей она не помнит, придется попридержать гневные слова, уже готовые сорваться с языка.
И вместо того чтобы сказать, как она чувствует себя на самом деле, Селия ответила с притворным спокойствием:
– Я чувствую себя неплохо, сэр. Вполне сносно, если быть точной.
Она его придушит во сне. Да, именно так! Вначале усыпит его бдительность, играя роль покорной супруги. Будет улыбаться, во всем ему угождать. Выполнять все его прихоти. Кстати сказать, любопытно, как это бывает?
Было бы нелишним повторить опыт, который в памяти почему-то не отпечатался. И после того как он нанесет ей это последнее оскорбление, она придушит его пуховой подушкой.
При этой мысли Селия улыбнулась.
– Перестаньте, Селия.
– Что – перестать?
– Злобно ухмыляться. От вашего взгляда у меня мурашки по коже.
– Сомневаюсь, что вас способно что-нибудь смутить, – холодно процедила она, оправляя юбки.
– То же могу сказать и о вас, моя прелесть.
Ее щеки вспыхнули, и Селии захотелось провалиться сквозь землю. Оказаться бы сейчас за тридевять земель – где угодно, только не рядом с этим негодяем, виновником крушения всех ее надежд.
– Надеюсь, священник уже ждет нас дома, – промолвил он небрежным тоном, каким просят передать за столом соль.
– Да. Он всегда готов утешить несчастных, страждущих и падших. – Девушка взглянула в лицо спутнику. – Да, особенно падших. Ободрит и наставит на путь истинный.
Его улыбку она не заметила.
– Полагаю, ваша тетушка не слишком удивится, когда вы сообщите ей, что сразу после визита к своей воображаемой подруге Мэри вдруг решили выйти замуж?
– Полагаю, что не слишком. Известие, конечно, может и убить ее, но я надеюсь, что все обойдется.
– Я вижу, вы вернулись к своей прежней манере общения, а именно к повторам уже сказанного.
– Именно так.
Экипаж резко свернул на Пятую авеню, накренился на повороте, и Селия постаралась сделать все возможное, чтобы ненароком не коснуться О'Нила. И ей это почти удалось. Но кожаная ременная петля над окном, за которую она держалась, вырвалась из пальцев. Селия с размаху налетела на него слева, отчаянно махая руками, и соскользнула на пол.
Стараясь выглядеть невозмутимой, она уселась на свое место. Капюшон зеленого плаща сбился набок и упал на лицо. Селия откинула его подчеркнуто неторопливым движением и приняла исполненную достоинства позу.
– Прошу прощения, сэр, – пробормотала она, густо покраснев.
– Послушайте-ка, Селия. Очень скоро мы станем мужем и женой. Не стоит смущаться, как застенчивая школьница, хотя смущение вам очень идет. Вчера вечером вы вели себя совсем не как школьница – совсем напротив. Не будь я свидетелем...
Она стиснула зубы и украдкой покосилась на своего спутника. Он улыбался! Ее смущение его развеселило, видите ли!
Брендан посмотрел перед собой, и улыбка его постепенно померкла.
Он снова задал себе вопрос, на который до сих пор так и не ответил.
Что он делает?
Он, так ценивший собственную свободу, одиночество и способность самостоятельно выживать, не полагаясь ни на кого. Ему в отличие от других никто не нужен. Так зачем же он позволил – нет, поправил он себя, – зачем он заставил эту женщину стать частью своей жизни? Он, человек чести, обманом принудил ее дать согласие на этот брак.
– Зачем? – произнес О'Нил вслух, стиснув кулак.
– Что вы сказали? – переспросила Селия. На мгновение ее взгляд лишился затаенной враждебности, с которой она смотрела на него с самого утра.
И снова стала такой, какой была вчера вечером – смешливая, доверчивая. Ее приводил в восторг любой пустяк – будь то изящная серебряная ложечка или забавный надутый официант.
– Ничего, – ответил Брендан, неохотно отведя взгляд от ее лица и вновь уставившись в пустоту.
Они свернули к ее дому, а его продолжали терзать сомнения: что, если он сломал жизнь и себе, и ей – и
