Коттедж на Коленной улочке, Срединный Рекин, 40-е предзимы
Прогулка была недолгой и пошла мне на пользу после шести дней, проведенных в каретах. Трактирщик в «Зеленой Лягушке» без труда вспомнил Хэлис и ее сломанную ногу и рассказал, как пройти к маленькому коттеджу, который она снимала с начала сезона. Поблагодарив его, я отправилась упругим шагом по дороге мимо широких не огороженных полей. Погода стояла сухая и ясная, под ногами лежал снег, а когда опустится ночь, иней будет твердым как железо. Но пока что ветра не было, и послеполуденное солнце ласково согревало лицо.
Каждая лига пути отдаляла меня от пережитых испытаний, но меня все еще мучили странные приступы вины, и я спрашивала себя, как там идут дела. Надеюсь, Райшед был сочувственно принят его патроном. Я не хотела думать о том приеме, который ждет его в семействе Айта. Может, надо было предложить поехать с ним? Только это значило бы переживать весь испытанный ужас снова и снова; это и в первый раз было слишком плохо и не улучшится от пересказывания. Нет, Айтен перешел в мир Иной, и ничто его не вернет. Его семья может горевать о нем и без моей помощи. Люди живут, люди умирают; Мизаен создает их, Полдрион перевозит, такова жизнь.
Как поживает Райшед? Ловит ли он себя на мысли обо мне? Согревают ли внезапные приливы вожделения его кровь так же, как мою? Что-то превратило тот теплый поцелуй дружбы в опаляющую вспышку страсти, которая оставила нас обоих трепещущими, как охваченных желанием девственниц. Уединение – вещь весьма дефицитная на океанском корабле, битком набитом любопытными магами, но мы ухитрились найти уединение, чтобы удовлетворить эту неожиданную страсть, обуявшую нас.
Однако, как ни хорошо нам было вместе, даже в тех несподручных условиях я стояла на корме и наблюдала за высадкой Райшеда в Зьютесселе. Совершила я ужасную ошибку или избавила нас обоих от чего-то, о чем мы бы потом жалели, как мои родители? Это был еще один вопрос, на котором я не хотела долго задерживаться. Я поскользнулась на замерзшей луже, сохранившейся в тени во время короткого полдневного тепла, и печально улыбнулась. Ни один мужчина не действовал на меня так ни разу за последние десять лет.
Но как все-таки трудно оказалось отряхнуть прах этого неожиданного приключения. Оставалось множество вопросов об эльетиммах, о той погибшей колонии, тех снах и прочих частях головоломки Планира. Меня снедало любопытство, но, как говаривала моя мать, «Была любопытна Амит – теперь на веревке висит». Забудь это, твердо велела я себе; тормалинские принцы и все маги Хадрумала разберутся в этом сами, без твоей помощи. Это не твоя борьба, она едва не убила тебя. Да, было бы приятно немного отплатить за Джериса, но месть – для дураков; из-за нее-то все и началось, и посмотри, куда она привела тебя! Уходи от этого, Ливак, сурово приказала я себе; уходи и не оглядывайся.
Я свернула на грязный затененный проселок, колеи были в инее и твердые как камень. Наконец показалась группа уютных коттеджей с крышами из пшеничной соломы, и я поискала зеленую дверь. Если Хэлис сама о себе заботится, то ее нога не так уж плоха, верно? Я начала повторять все доводы которые приготовила заранее, чтобы объяснить, почему я сошла со своего пути. Одна беда – все они звучали как-то неубедительно, кроме приглушенного звяканья монет в тяжелом мешочке, выпирающем из-под куртки. Я нежно похлопала его, как иные беременные похлопывают свой живот. А еще в моей котомке лежала запечатанная сургучом бутылка идеального вина; это должно помочь, что бы Хэлис обо мне ни думала.
Постучав, я открыла дверь. Бодрые слова приветствия умерли у меня на губах, когда я увидела Хэлис в кресле с двумя невысокими белокурыми мужчинами, стоявшими перед ней.
– И тогда я говорю: «Слушай, как много вреда, по-твоему, я могла причинить?»
Хэлис разразилась своим неповторимым лающим смехом – светловолосая пара повернулась взглянуть, кто вошел.
– Ливак!
Сорград и Соргрен бросились обнимать меня, но я попятилась, дрожа, борясь со страхами, нахлынувшими из воспоминаний. Братья остановились, встревоженные.
– Ты здорова? – Знакомый голос Сорграда рассеял ужасные иллюзии, и я улыбнулась.
– Конечно, простите, видно, подхватила сквозняк от плаща Полдриона.
– Иди согрейся.
Хэлис не встала, и я увидела костыль, прислоненный к ее креслу. Ее нога была укрыта одеялом, и мне хотелось знать, как она заживает. Ну, Хэлис расскажет мне, насколько она плоха, когда сама захочет, но она явно пополнела за время ожидания, когда перелом залечится.
Я подошла к очагу и потерла руки над раскаленными углями, вдыхая привычные запахи пекущегося хлеба, мяса, жарящегося на вертеле, дома и безопасности.
– Так где ты была? – Соргрен снял с решетки кувшин и налил мне вина.
– Знаете ту единственную игру, о которой вы вечно треплетесь, когда напьетесь, игру, которая обеспечит вас на всю жизнь? – Я ухмыльнулась, смакуя пряное тепло.
– Ты нашла ее? – Темные глаза Хэлис отражали свет очага, веселье соперничало с надеждой на ее обветренном лице.
– Нет. – Я покачала головой и полезла под куртку. – Я думала, что нашла, но не тут-то было. Однако она весьма хорошо окупилась при всем при том.
Я бросила на стол замшевый мешок, и он упал с глухим звоном, который прямо кричал о благородных деньгах. Соргрен приподнял его, и удивление отразилось на его лице.
– Сколько тут?
– Достаточно, чтобы надолго запомнить это Солнцестояние! Как вы смотрите на то, чтобы нанять резвую упряжку и махнуть в Кол? – Я осушила чашку и потянулась за кувшином, чтобы налить еще вина. – Мы могли бы поспеть на конец Солнцестояния.
– Отличный план. – Сорград улыбнулся мне. – Так что ты все-таки делала? Хэлис получила послание от какого-то чародея с известием, что ты уехала работать на Верховного мага.
– Это долгая история, я не хочу рассказывать ее сейчас, – твердо заявила я. – Возможно, позднее, не знаю. Одно скажу, это не было похоже на какую-то слабоумную менестрельскую балладу. Это было смертельно опасно, и я чудом вернулась.
– Однако же вернулась, и тебе хорошо заплатили, – весело сказал Соргрен, развязывая мешок, и принялся складывать монеты из белого золота в блестящие столбики. Он всегда предпочитал жить сегодняшним днем.
– Деньги только тогда чего-то стоят, если ты жив, чтобы потратить их, Грен, – заметила я. – Это моя
