старой эфирной магии – это прекрасно, но, возможно, я сумею проще использовать хорошую мелодию и волнующие слова. Если Фру сочинит удачную песню, которая будет предупреждать людей об эльетиммской угрозе, весть о ней распространится быстрее, чем огонь по соломенной крыше. Если я проявлю осторожность и расскажу эту историю так, чтобы обо мне там вовсе не упоминалось, никто не сможет проследить ее обратно ко мне.
Он был столь поглощен далеким созерцанием, что не заметил, как, бесшумно ступая, вошел отец, пока дыхание не зашевелило волосы на затылке.
– Эрескен?
Испугавшись, он резко вдохнул, плечи невольно напряглись под скромной туникой из некрашеной шерсти.
– Как дела?
Вопрос звучал добродушно. Старик был в хорошем настроении, и Эрескену задышалось легче.
– Плохо, господин мой, – признался он откровенно. – Я провел в поисках ночь и день, и у меня такое чувство, словно я блуждаю в тумане. Я надеялся, что стазис Равноденствия поможет мне, но пока не ощутил никакого преимущества.
Беловолосый старик фыркнул и подошел к узкому окну, где железные прутья решетки бросали черные полосы тени поперек его простого серовато-коричневого одеяния. Жидкий свет пробивался мимо, только чтобы отразиться от белых стен и оттертых до соломенного цвета половиц. Старик посмотрел вниз, во двор, четырьмя этажами ниже, где вооруженные люди в черных мундирах целеустремленно шагали, а слуги в тусклых коричневых плащах торопливо уступали им дорогу.
– Возможно, нам следует наказать какого-то грешника, убить петуха, чтобы усмирить остальное стадо. – Он пытливо глянул на сына. – Как ты считаешь?
– Я не думаю, что проблема в отступничестве среди наших людей, – поколебавшись, молвил Эрескен. – Я хорошо ощущаю их силу, и фокус камней так же могуч, как всегда. Скорее это Трен Ар'Драйен как-то экранируется, барьеры выстроены против нас. Даже с ясностью равновесия я не могу проникнуть сквозь эти обманы.
Признавать неудачу было рискованно, но у него не оставалось выбора. Если кто и может пронизать нечестивые миазмы, наносящие ему поражение, так это его отец. Затем он покажет Эрескену, как это делается.
– Ты прав, – медленно кивнул отец. – Чем ты это объяснишь?
Эрескен минутку подумал – это дозволялось. Он постарался ничем не выдать, что понимает: его испытывают. Сие не дозволялось под страхом наказания или, того хуже, отстранения от советов и наставлений отца.
– Оживив спрятанных Кель Ар'Айена, фальшивые маги Хадрумала, по всей вероятности, нашли практикующих истинного колдовства, – опасливо произнес он. – Если Планир переманил их на свою сторону, возможно, он использует их мастерство, чтобы не допускать нас.
– Хорошо, – одобрил отец. – Ты снова прав. Осмелев, Эрескен откинулся на стуле, его кисти расслабились на заваленном пергаментами столе.
– Возможно, Крамизак…
– Крамизак – не твоя забота, – рявкнул отец. – Кель Ар'Айен – не твоя забота. Если я почувствую, что ты отклоняешься от возложенных на тебя обязанностей, то даже не знаю, что я с тобой сделаю! Ты понял меня? – Его гнев пришел и ушел с мгновенным неистовством зимней молнии, но холодная угроза, оставшаяся в голосе, была бесконечно леденящей.
– Конечно, господин мой. – Эрескен неторопливо сплел пальцы, чтобы они перестали дрожать. – Моя задача – обойти эти преграды. Я налягу еще усерднее.
– Что Ты делал сегодня? – Беловолосый отошел от окна и стал листать пергаменты Эрескена, хмуро разглядывая пометки на полях и аккуратные добавления под текстами, написанными разной рукой; самые старые строки почти стерлись, чернила выцвели. Несколько ярких рисунков тут и там были единственными пятнами цвета, нарушающими однотонность голой комнаты.
– Я искал жрецов, – заговорил Эрескен с большей уверенностью.
– Объясни свои доводы, – отрывисто приказал отец.
– Равноденствие наступает для земель запада так же, как для нас, и некоторые из их традиций восходят к временам до Изгнания. Я искал те города, что устраивают религиозные собрания, дабы отметить четверть года. – Эрескен откопал нужную страницу и протянул ее отцу. – Мы знаем, их жрецы хранят последние крупицы истинной магии в землях запада; вот почему мы убивали их. Теперь я думаю, что живые они могли бы быть нам полезнее, чем мертвые. Я надеюсь отыскать жреца хоть с какими-то признаками благочестия, обращенного к их богам, которое оставит его ум открытым для меня. Всегда было легче устанавливать связь с подготовленным разумом, нежели с тем, что тебя отвергает.
– Вполне резонный аргумент, – заметил старик. – И насколько ты уже продвинулся?
– Пока это все равно что пытаться услышать одинокий голос, кричащий сквозь шторм. – Эрескен не сумел скрыть разочарования. – К счастью, самые сильные барьеры установлены на востоке, поэтому я решил последовать по цепи воспоминаний и ожиданий, сплетенной из незащищенных мыслей купцов и им подобных, путешествующих на запад. В этом городе, Селериме, проходит великая ярмарка и наверняка должна быть усыпальница, где соберутся благочестивые, хотя бы только для того, чтобы заплатить долг своим малым богам или богиням.
Его отец стал рассматривать карту.
– На таком огромном расстоянии ты не сможешь влиять на ум, который не будет активно сотрудничать с тобой.
– Я постараюсь, – отважно заявил Эрескен. – Уверен, что с силой, заключенной в камнях, это будет возможно.
Беловолосый бросил пергамент на стол.
– Ты должен искать фальшивых магов за их грязным колдовством. Мы знаем, что в этот момент они уязвимы для нас, как новорожденные младенцы.
Должно быть, старик устал, неожиданно подумал Эрескен. Эта ловушка была слишком очевидной.
– Планир тоже это знает, и не хуже нас. Маги экранированы тщательнее всех. Я даже не пытаюсь коснуться их, пока они не разленятся в отсутствие угрозы и не ослабят бдительность. Даже тогда, хоть убийство магов и отрадно, оно было бы недальновидным поступком, только приводящим в ярость Верховного мага. Я ищу средства атаковать по более широкому фронту.
Рот старика внезапно дернулся в полуулыбке.
– А как насчет тех, чьего разума ты уже касался? Рыжеволосой шлюхи, воина? Ты искал их?
– Искал, но не более чем на поверхностном уровне, – промямлил Эрескен. – Что-нибудь большее – и мы рискуем вызвать у них настороженность нашей неустанной заинтересованностью в их гибели.
– Ты боишься, это очевидно, – мягко произнес отец. Он наклонился вперед, опершись руками на стол, и уставился в глубь травянисто-зеленых глаз Эрескена.
Отрицать было бесполезно, и Эрескен поспешил освободить свой ум от мысли, которую желал утаить, когда темно-карие глаза отца захватили его взгляд в несокрушимый плен. Чтобы остановить напор непрошеных чувств или мнений, Эрескен сосредоточился на отцовском лице. Худое, с туго натянутой кожей, оно было увенчано совершенно белыми волосами. На нем виднелись слабые морщины – пагубное воздействие ветров и лет – и несколько шрамов – немое свидетельство уроков, извлеченных из редких ошибок. Заставляя себя дышать медленно и ровно, Эрескен открыл свой ум. Так было лучше, менее болезненно. Он выучил этот урок много лет назад и теперь передавал его дальше с той же самой беспощадностью, когда представлялась возможность.
Старик засмеялся, но не зло.
– Они унизили тебя, не так ли? Оглушили, связали и уволокли, как тюленя. Ты опасаешься, что это может случиться снова. Что ж, я способен это понять. Ты не одинок, парень. Эта дрянь выстояла против меня не более чем с врожденной непокорностью и потоком дурацких стихов.
Эрескен разинул рот.
