– Продолжай.
Она снова вздохнула.
– А потом он попытался поцеловать меня.
Мартин положил руку на подлокотник. Его пальцы сжались в кулак.
– Он сделал что-нибудь еще? Он сделал тебе больно?
– Нет, – опустив глаза, ответила Эвелин. – Я оттолкнула его.
– Что ж, я рад. Так и следовало поступить.
– Но это не все, – торопливо и с сомнением в голосе проговорила она. – Он начал говорить всякие гадости о тебе и обо мне. О том, как мы провели эту неделю. Он сказал, что мою репутацию может спасти только брак с ним, и предложил мне стать его женой.
Мартин стукнул кулаком по подлокотнику и резко поднялся с кресла.
– Он говорил тебе все это, угрожал, шантажировал тебя, а в это время начинался шторм. Брекинридж слишком увлекся и забыл, что оставил у штурвала пьяного болвана, на которого и в трезвом-то состоянии нельзя ни в чем положиться.
Эвелин кивнула.
В голосе Мартина отчетливо слышалось раздражение и негодование.
– Ладно. Черт с ним, Эвелин. Ты едва не погибла. Мы все могли погибнуть.
– Я знаю.
– В том, что произошло, нет твоей вины, – твердо сказал он. – Даже и не думай об этом.
Эвелин вздохнула и посмотрела на Мартина.
– Знаешь, теперь нет смысла говорить об этом, нет смысла искать правых и виноватых. Погиб человек, погибла яхта. Это произошло, и мы должны смириться с этим. Нельзя всю жизнь мучить себя и друг друга вопросами и сомнениями. Нужно пережить эту трагедию. И следует помнить, что впереди у нас есть будущее.
– Разумеется, трудно избежать боли, идя по жизни. Но иногда боль не уходит просто так. Она остается с тобой на долгие годы. Если не навсегда…
– Что ты имеешь в виду? – спросила Эвелин, но ответ ей был уже известен. Она хорошо понимала, что имел в виду Мартин.
Он подошел к окну. Вид у него был такой, как будто она чем-то сильно его огорчила, как будто спросила о том, о чем спрашивать не стоило.
– В моей жизни случалось, что меня время от времени в чем-либо обвиняли, – тихо сказал Мартин. – После недавней катастрофы мне стало казаться, что это моя судьба – быть постоянно в чем-то виноватым. Я обречен на это.
– О чем ты?
Мартин повернулся к Эвелин.
– Есть еще кое-что, о чем я тебе не сказал. Это имеет отношение к гибели моего ребенка и жены. Думаю, пришло время рассказать тебе обо всем. Может быть, ты поймешь меня. Поймешь, почему я не хочу снова заводить семью.
Эвелин почувствовала, что у нее кровь застыла в жилах.
– Ты сказал, что они погибли во время пожара.
– Да, так и было. Но не все так просто… – Он замолчал, и Эвелин испугалась, что Мартин вдруг передумал и не хочет ничего ей рассказывать.
– Что случилось?
Он оперся о подоконник.
– В ту ночь, когда это случилось, мы были дома одни. Всех слуг мы заранее отпустили. Это был мой день рождения, и мы хотели отметить его в кругу семьи. Без посторонних в доме. К несчастью, Оуэн съел слишком большую порцию торта, и ему стало плохо. Шарлотта отвела его наверх в детскую и осталась там. Она хотела уложить его в постель и немного посидеть с ним. Мне нечем было заняться, и я отправился на конюшню. Уходя, я… Не могу себе этого простить!
– Что? Что ты сделал?
– Я оставил в гостиной зажженную свечу. Она стояла на подоконнике около раскрытого окна. Вероятно, подул ветер, и огонь перекинулся на штору…
Эвелин всплеснула руками.
– О, Мартин!
Он огляделся по сторонам. Его взгляд остановился на массивной картине в тяжелой багетовой раме, затем скользнул на пол, потом на раскрытый чемодан.
– И хуже всего то, что я почти сразу почувствовал запах дыма, но не обратил внимания на это. Я был уверен, что это тянет с кухни или из спальни – в спальне мы уже растопили камин. Когда я вспомнил про свечу, было уже слишком поздно. Я бросился в дом, но там все уже было объято пламенем. Я попытался найти лестницу, но она успела прогореть и обвалиться. Все заволокло дымом. Языки огня поднимались до самого потолка. Я попробовал залезть в окно с улицы. Но и этого мне сделать не удалось. Мой дом рассыпался у меня на глазах как карточный домик. Мне оставалось только смотреть с дороги, как он горел и рушился. Я ничего, ничего не мог сделать. И там внутри были моя жена и сын.
