костюм из тончайшей темно-серой шерсти, под него надел такой же шелковый джемпер и застегнул шейный платок цвета морской волны серебряной булавкой с бирюзой. Единственным штрихом индивидуальности, который я себе позволил, были ковбойские ботинки от Тони Лама, на низком скошенном каблуке, отполированные до блеска. Их носы виднелись из-под элегантных деловых брюк.
– Глазам своим не верю, – пробормотала Джейн. – Станиславского и Буханана это должно впечатлить. Если они вас, конечно, узнают.
– Узнают, – сухо пообещал я. – Это я могу гарантировать. Я попрощался с Джейн и допил свой кофе. Потом вышел из дома через кухню, где остановился поцеловать в щеку кухарку Розалию.
Было прекрасное аризонское утро, ясное и холодное, солнце вставало над горой Орлиное Гнездо, птицы в ветвях пели что было сил. Проходя мимо конюшен, я услышал негромкое лошадиное ржание. Может быть, это Билли по-своему говорил мне hasta la vista.
Пустые седла в старом деннике.
Неся небольшой саквояж с нужными принадлежностями, я прошел по аккуратной дорожке, посыпанной гравием, к посадочной площадке, где ждал мой хоппер «Гаррисон-Лагуна». Без всякого пилота. Я всегда предпочитал водить собственноручно. Люблю контролировать ситуацию.
Контролировать…
Вчера перед сном я размышлял ровно об этом, а когда проснулся, окончательно утвердился в своем решении. Месяцы на размышления не понадобятся – если, конечно, предположить, что я вообще останусь жив после экскурсии к халукам. Я твердо знал, что отныне не позволю контролировать мою жизнь ни одной личности или организации. Ни объединенному концерну «Оплот». Ни партии реверсионистов.
Я никогда не хотел занять руководящее место в «Оплоте». О подобной карьере я даже не помышлял. Это правда, что в качестве председателя «Оплота» я мог бы с большей вероятностью успеха продвигать в жизнь реверсионистские идеалы. Человек, обладающий правом вето на любые решения совета директоров и назначающий повестку дня, безусловно влияет на политическую позицию компании. Но личная независимость, которую я столь ценю, немедленно утратилась бы, займи я место Симона. Мне придется все время принимать решения за всех, а значит, оценивать каждое свое слово и действие, потому что оно может повлиять на судьбы миллионов людей. Это отравит жизнь кому угодно и постепенно превратит меня в корпоранта-мироеда, именно то, что я ненавидел. Даже презирал.
Я попросту не мог такого сделать. Мне всегда больше подходила роль советчика, нежели исполнителя. Из меня получался неплохой коп, хитрый юрист-стратег и совершенно превосходный бродяга. Но организатор из меня никакой. Никоим образом.
С головой уйти в политику – тоже не вариант. Одно дело – изображать героя левого фронта, с этим я играл два года подряд, трубя направо и налево о красоте радикальных идеалов, но не неся никакой ответственности за их воплощение. И наслаждался галдежом желтой прессы: «Смотрите, вот Асаил Айсберг, еще один богач с шилом в заднице, который дерет глотку, что знает лекарство от всех болячек галактики!»
А я до сих пор думал, что мое лекарство – вполне подходящее. Однако сунуться с этим самым лекарством в руководство процветающего концерна? Не ровен час придется учиться тактичности и дипломатии. Законодательная этика… Искусство компромисса…
Да чтобы я?
Кого я пытался обмануть? Даже лучшие, ярчайшие звезды либеральной партии, ребята вроде моего друга Сонтага, жили в состоянии перманентной битвы в Совете, где большинство членов – консерваторы из «Ста концернов». А непрофессионалу вроде меня там и делать нечего.
Поддержать реверсионистов можно было и более приемлемым способом. Я собирался обсудить его сегодня с Джерри Гонсалесом.
Насвистывая «Счастливого пути, крошка», я влез в свой летательный аппарат и отправился в Торонто.
Это произносится как «Трона» всеми, кроме безнадежных невежд и инопланетян, которые тщательно проговаривают каждый звук (или это делает за них электронный переводчик). В то время как торонтцы хихикают.
Наш город появился на свет в качестве «места всеобщей встречи» там, где две реки, впадающие в озеро Онтарио, обрамляют удобную, хотя и болотистую, равнину. Рассеянные по всему Северу племена сходились здесь, чтобы поторговать мехами и медью, а также ожерельями из ракушек. В 1720-м здесь был маленький торговый узел французов, а потом – столица Британской Канады. Волны иммиграции XIX-XX веков поспособствовали экономическому росту города, а также его уникальной космополитичности. Именно это качество Торонто и обусловило выбор города главами Объединенных Наций в качестве столицы, а когда началось освоение звезд, такое же решение приняло Содружество Планет Человечества.
К 2236 году площадь Торонто с пригородами составляла 20 000 квадратных километров на северном берегу озера. А населения – 17 миллионов, большинство – люди. Издалека в ночное время Торонто походит на великолепную вспышку света – несомненно, самый большой и процветающий город на планете Земля.
Изначальный болотистый, наводненный москитами рынок между реками Дон и Хамбер остается центром города, но теперь его дополняет множество искусственных островов на озере. Полупроницаемый силовой зонт сорока километров в диаметре отражает нежелательные природные явления. Сердце Торонто пронзает небо множеством стеклянных башен, в которых расположены офисы и жилые помещения; их соединяют надземные трассы и сеть компьютеризованных автомобильных эстакад. Под дорогами поверхности проложена система скоростных служебных туннелей наряду с уникальными пешеходными путями, известными как Тропа.
Большинство современных зданий стоит над достопримечательными образцами канадской архитектуры, которые сохраняются с великим тщанием. Церкви, гранд-отели, театры, а также живописные древние магазины и рестораны окружены разнообразными опорными конструкциями, поддерживающими высоченные башни.
Иногда новое парит прямо над старым. Огромный Дом Совета Содружества возвышается над древним комплексом парламента Онтарио. Историческое место «До Нашей Эры» аккуратно включено в фантастический обелиск концерна «Всеядный». Башня «Макродура» благосклонно вобрала в себя собор святого Иакова. Но в большинстве случаев это производит куда более зловещий эффект. Уродливая игла «Сердолика», цвета говяжьего бульона, вот-вот поглотит древнее здание мэрии, а 400-этажный фаллический символ, в котором обосновалась «Галафарма», кажется, вот-вот раздавит Королевский
