– Хорошо, – спокойно сказал Чанс, удивляясь, куда делась прежняя милая и мягкая Пейдж и кто эта несдержанная, истеричная женщина. – Объясни мне, в чем же тогда дело?
– Дело в том, что вот уже двести лет мы никто! Двести лет мы упускали свой шанс сделать что-то значительное, – гневно сказала она. – Никто из нашей семьи ни по линии отца, ни по линии матери не иммигрировал в Америку до революции. Никто из наших предков не сражался на стороне Юга во время Гражданской войны. Предки моего отца переехали в Техас через год после включения его в состав Соединенных Штатов! Один год! И хотя моя мать родилась на Галвестоне, ее семья перебралась в город только после шторма.
– Ясно. – Чанс понял наконец, в чем дело, и ему стало невыносимо горько. Бакстеры хотели породниться с ним только из-за его происхождения. И это люди, которых он всю жизнь считал своими вторыми родителями! Значит, им нужна была только его чертова родословная, словно речь шла о породистой собаке!
– Теперь ты понимаешь? – умоляюще спросила Пейдж.
– Да, теперь мне все ясно.
– Никакие деньги не могут сделать человека желанным гостем в определенных кругах нашего общества, – безжалостно продолжала она. – Ни с какими деньгами мой отец никогда не станет одним из почетных сынов республики или конфедерации. Сколько бы денег ни отдала моя мать благотворительному обществу, на ее могиле никогда не напишут «Дочь революции» и мы никогда не станем одной из первых семей Вирджинии, как вы. Что бы мы ни сделали, мы никогда не сможем придумывать истории про то, как наши прадеды сражались на войне и сколько наших предков погибло во время знаменитого шторма.
Не в силах больше выносить этого, Чанс встал, собираясь уходить.
– Господи, как мне все это надоело! Я ценю, что сделали мои предки, я горд тем, кто я есть, какой я и откуда я вышел, но в последнее время я чувствую, что устал от этого. – Он повернулся к Пейдж. – Да и какое это имеет значение? Мы такие, какие мы сейчас, независимо от того, что делали или не делали наши предки.
– Для моих родителей это имеет огромное значение. Я мечтала, что именно я смогу дать им это. Я всегда знала, что недостаточно умна, чтобы стать почетным выпускником университета и произнести прощальную речь на вручении дипломов, недостаточно красива, чтобы вернуться домой королевой, но если я выйду за тебя замуж, я принесу им внуков, которые будут носить имя Чанселлоров.
Чанс пожал плечами.
– И это все, для чего я тебе нужен? Все, ради чего ты была рядом все эти годы?
– Нет! Конечно, нет! – Она бросилась к нему и схватила за руки. – Ты один из моих самых близких друзей. Всю жизнь мы были вместе. И я поклялась себе, что стану хорошей женой и буду верна тебе.
– Мне не нужна жена, которая будет хранить мне верность только из чувства долга. – Чанс отдернул руки. Удивление сверкнуло в ее глазах, но теперь ему это было безразлично. Подумать только, еще час назад он места себе не находил оттого, что боялся причинить ей боль. Боже правый! Он отвернулся, гневно уставившись в иллюминатор. Он всегда хотел жениться на женщине, которая полюбит его таким, какой он есть, которая увидит в нем мужчину, а не просто одно из звеньев в фамильном древе Чанселлоров. Желанного мужчину, который может предложить не только университетское образование да приличный счет в банке. Он хотел видеть своей женой Аврору – только с ней он чувствовал себя любимым и желанным.
Совладав со своим гневом, Чанс через плечо взглянул на Пейдж.
– Скажи, как ты предпочитаешь это уладить? Ты сама скажешь своему отцу или это сделать мне?
– Не знаю. Мне надо подумать. – Внезапно ее лицо исказил ужас:
– О нет! А как же бал?
– Что? – Чане нахмурился.
– Мы не можем рассказать никому до бала.
– Пейдж… – Он закрыл глаза, призывая на помощь все свое терпение.
– Нет, выслушай меня. Ты же знаешь, какой бывает мама, если ее разозлить.
«Мелочной и сварливой», – тут же подумал Чанс, но промолчал. У Марси Бакстер были свои достоинства, но в порыве ярости она вела себя словно капризный подросток.
– Когда мама узнает, что мы разорвали помолвку, она придет в ярость. Мне она, пожалуй, устроит бойкот, но тебе… – Пейдж посмотрела на него с жалостью. – Чанс, она тебе этого не простит. И самым легким способом отомстить для нее будет провалить бал, чтобы твоя гостиница навсегда покрыла себя дурной славой.
– Как ей это удастся? – недоверчиво осведомился Чанс.
– Сплетни – великая сила, – ответила Пейдж. – Если она не появится на балу и объяснит это тем, что ты и твои партнеры совершенно некомпетентны и с вами невозможно иметь дела, это обеспечит любому вашему бизнесу крах на годы вперед.
– А если люди придут на бал и убедятся, что мы прекрасно со всем справляемся?
– Они будут смотреть на все предвзято и весь вечер разговоров только и будет, что о моей маме и о причинах ее отсутствия. А потом примутся и за нас с тобой. – Она всплеснула руками. – О, Чанс, мы не можем сказать им сейчас. Они обо всем узнают в свое время, но если все откроется до бала, они весь вечер будут обсуждать нас. Я этого не вынесу.
– И что же ты предлагаешь? – холодно спросил Чанс. – Притворяться влюбленной парочкой, пока не кончится бал?
– Неужели это так сложно? – взмолилась она. – Осталось всего две недели, а ты сам сказал, что хотел бы, чтобы мы остались друзьями. Я могла бы продолжать помогать вам в гостинице. А потом, когда бал будет позади, я придумаю, как все объяснить маме с папой.
Чанс отвернулся, вынужденный согласиться, что она права. В привилегированных слоях общества сплетни были излюбленным развлечением, и трудно было найти более неудачный момент для расторжения
