нужно времени? И что за это время случится со мной? Мне почти двадцать два. Сколько лет мне будет, когда ты решишь, что справился со своим горем? Сорок два? Когда я стану слишком стара, чтобы выходить замуж? Ты был женат, папа. А меня ты лишаешь такой возможности.
Она выбежала из кухни, захлопнула за собой дверь спальни и бросилась на кровать. Отец осторожно постучал, она слышала его льстивый голос, но ничего не ответила ему, и он, оставив эту затею, пошел ужинать. Из кухни донесся его раскатистый кашель, и ей стало стыдно за свой срыв.
Она медленно села на кровати и посмотрела на закрытую дверь. Если бы он так не страшился жизни! А что бы она чувствовала, если бы боялась, что ее бросят и никто в мире о ней не позаботится. И наотрез отказывался жить с ней и Дэвидом, когда они поженятся, или чтобы они жили здесь. Отец, всегда считавшийся терпеливым, который и мухи не обидит, на поверку оказался отвратительным эгоистом. Как хорошо она узнала его с тех пор, как умерла мама! Отец, который в детстве казался ей богом, оказался колоссом на глиняных ногах. И при этом… бедный, несчастный отец! Ему, наверное, ужасно плохо. Кашель разрывает его. Она должна постараться облегчить его страдания.
Она покорно вздохнула, встала, открыла дверь и пошла на кухню за зеленым маслом для растирки.
Газеты пестрели заголовками «ПРОИСШЕСТВИЕ НА УЛИЦЕ СИДНЕЙ», а под ними – описание ужасной драмы. Министр внутренних дел вызвал войска, чтобы захватить человека, подозреваемого в причастности к так называемым Хоундсдитчским убийствам. Говорили, что пойманный злодей – сам Петр Пятков, он же Штерн, более известный как Петр Художник. Газеты писали, что ему лет двадцать восемь-тридцать, почти шесть футов роста, худой, с черными усами. Они живописали драматическую картину перестрелки, которая окончилась лишь тогда, когда дом, в котором укрывались трое анархистов, загорелся. На месте пожара были обнаружены два тела, но Петра Художника среди них не было. Репортеры уже сравнивали его с легендарным Джеком-потрошителем.
– Смотри, что ты пропустила, – сказал Билли, показывая ей газету. – Жалеешь, что не пошла со мной?
Летти улыбнулась и отложила газету, потому что в магазин вошла покупательница. Билли ждал в стороне.
– Ты всегда можешь пойти со мной, куда захочешь, – сказал он, когда та ушла.
Летти весело рассмеялась.
– Черт щекастый! Это я уже слышала.
Но Билли не смеялся. Его обычно веселое лицо стало серьезным.
– Прошло несколько лет с тех пор, как ты это слышала последний раз.
Летти тоже стала серьезной, на ее лице отразился легкий гнев, но не на Билли.
– Это мое дело.
Он скептически повел подбородком.
– Мне кажется странным, что двое так долго встречаются и никак не поженятся. Либо ты не любишь его, либо он не любит тебя.
– Я помолвлена, Билли, – отрезала она. Кольцо, наконец, красовалось у нее на пальце. И хотя его теперь все могли видеть, она понимала, что упустила момент, когда об этом можно было торжественно объявить, снискав удивленные возгласы и поздравления. Все уже давно пришли к мысли, что у нее есть кольцо, и не было смысла поднимать шумиху. – Всему свое время. Скоро будет и золотая лента. Как только позволят обстоятельства, которые тебя не касаются, Билли Бинз.
Он медленно отложил газету.
– Не тяни слишком долго, Лет. – Его голос был тих и серьезен. – До встречи.
Она предпочитала не замечать, искренне или нет, как давно она встречается с Дэвидом. Никто больше не приставал с расспросами, когда она выйдет замуж, и она сама старалась не думать о том, что Дэвид последнее время не говорил об этом.
Он часто бывал так страстен, как будто они уже были женаты, и она, в свою очередь, отбросила опасения, которые когда-то были у нее. Он был ей нужен так же сильно, как и она ему. В темных закоулках они не стеснялись друг друга, но всегда вовремя останавливались, опасаясь последствий. В такие моменты он, дрожа всем телом, просил ее выйти за него замуж, а она вся в слезах бежала домой. К черту чувство долга, она любит его!
Она разозлилась на себя из-за того, что простая фраза Билли всколыхнула в ней все эти воспоминания. Она по-детски прижала руки к лицу – ведь в магазине никого не было, – и немедленно ее застигла врасплох вошедшая в магазин пара. Она поспешно опустила руки и постаралась улыбнуться.
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Мы ищем свадебный подарок, – услышала она в ответ.
– Пожалуйста осмотритесь, – сказала она как можно спокойнее и занялась делом.
Она больше не чувствовала себя неуверенной, когда в магазин приходили люди что-нибудь купить или продать. Она посетила другие магазины подержанных вещей и купила там то, что потом можно будет продать состоятельным клиентам, забредшим на Роу-стрит.
– Я должна сделать вид, что купила у них вещь за ту цену, за которую они сами хотели, – говорила она отцу, который хитро улыбался, как человек, прошедший через это, но вышедший с пустыми карманами.
– Мы же не на проклятой Оксфорд-стрит.
– Может, однажды мы окажемся там, – отвечала она.
Покупатели обычно спрашивали качественные вещи за приемлемую цену: изящный фарфор, красивую мебель, картины, особенно с чувствительными сюжетами. Она уже разбиралась, что удастся продать, а что нет, как сбить цену, когда она покупала, и как ее поднять, когда продавала; как продать не слишком дешево, чтобы покупатели не подумали, что им продают старый хлам, и не слишком дорого, чтобы не отбить охоту купить. Она обнаружила, что в ней проявляются какие-то мамины черты: она могла быть одновременно упорной и вежливой, твердой и очаровательной. Она не особенно этим гордилась, полагая,
