его темноволосую голову, уткнувшуюся в живот. Его губы двинулись ниже; когда она догадалась о его намерения, по телу промчалась едва приметная судорога.
Его рот с жадностью приник к самому интимному месту. Он вкушал ее плоть, упивался ею, словно смакуя деликатес, которого длительное время был лишен. Чувственность ее была доведена до крайнего предела эротическим натиском рта – его теплая и влажная ласковость дурманила, вызывая отчаянное желание броситься с головой в омут, а там – будь что будет. Однако он не спешил, сдерживал ее, выжидал, целуя снова и снова, мял губами ее сладкую мягкость, как будто изголодался. Она чувствовала, что через мгновение ее ничто не удержит. И вдруг в нее словно шаровая молния закатилась… Господи, она умирает!.. Она все умирала, умирала и никак не могла умереть. Он крепко держал ее за бедра, приникнув к ней с такой силой, что казалось, будто нет ни ее, ни его, а есть только одно единое целое.
…Дайана лежала в полном изнеможении в состоянии эйфории, почти не ощущая тяжести его тела. Где она, что с ней? С трудом приоткрыв глаза, она задержалась взглядом на куполообразном потолке.
Она у себя дома. С Россом, ее любимым, возлюбленным, который для нее навеки потерян.
Дайана стала поглаживать пальцами его густые темные волосы, словно эти прикосновения могли продлить сладкую радость, вызванную его ласками. Однако восторг, который она испытывала в минуту наивысшего проявления близости, медленно таял, Из глаз хлынули слезы. Такое и раньше с ней бывало – сладость физической близости всегда заканчивалась слезами. Каждый раз она как бы расставалась, прощалась с ним.
Дайана закрыла глаза, чтобы на веки вечные запечатлеть в памяти эти мгновения. Он поднял голову и поцеловал ее мокрые от слез глаза.
– Не надо! Не плачь, – прошептал он.
– Я не могу остановиться. Я… Я…
– Не выношу, когда ты плачешь. Чувствую себя виноватым, будто я сделал тебя несчастной.
– Не думай так! Не знаю, почему плачу. – Обвив руками его шею, она прижалась мокрой щекой к его колючему подбородку. – Я… я… не несчастна, но, когда ты ласкаешь меня, даришь минуты любви, а потом наступает конец, испытываю невыразимую муку. Только что все было прекрасно, ты так красиво меня любил, и вот все кончилось…
– Не совсем, – возразил он улыбаясь. – Теперь твоя очередь доставить удовольствие мне. Не забывай, что для меня это было не менее мучительно, только совсем по другой причине.
– Господи, какая я эгоистка! – прошептала она, осознав, что, доставив удовольствие ей, он позабыл о себе.
– Лентяйка, а не эгоистка! – Перекатившись с полотенца на ковер, он потянул ее на себя. – Вытри слезы, эту непозволительную роскошь, и доставь мне наслаждение, а не то я заплачу.
Она улыбнулась сквозь слезы и, гладя ему в глаза, сказала:
– Но ты же никогда не плачешь!
– Как сказать! Думаю, зарыдаю во весь голос, если ты не перестанешь отлынивать.
– Тиран несчастный! – отозвалась она. Он мгновенно настроился на ее шутливый тон в предвкушении удовольствия.
– А на чем это мы остановились перед тем, как я начал тебя «заставлять»? – Он сделал вид, будто вспоминает. Улыбнулся. – Ах да! Кто-то собирался меня раздевать… Прошу вас, леди, приступайте и можете делать со мной все, что пожелаете.
Она внимательно посмотрела в его глаза, в самую глубину, где мерцал золотистый огонь, и задумалась. Он до сих пор жаждал ее, несмотря на то, как она обошлась с ним. Легкомысленная, взбалмошная дуреха! Сейчас она особенно остро чувствовала, как глупо поступила тогда, не оценив по достоинству любовь такого мужчины. Поддавшись эмоциям, которые не до конца понимала и сейчас, она разрушила замужество, порвала отношения с человеком, которого по-настоящему любила. Почему? Для чего она сделала это? Она и теперь не могла дать четкий ответ на этот вопрос.
А все-таки его влечет к ней, подумала она. Желание связывает их, как паутинка, как ниточка, выдернутая из ткани их прежней любви. Хорошо, если бы эта ниточка уцелела, не оборвалась, а еще лучше, если бы она стала мостиком, способным соединить их вновь. Как это сделать, Дайана не знала, она лишь понимала, что эта ночь, эти мгновения – ее последний шанс показать ему, что, несмотря на боль и страдания, которые она доставила ему в прошлом, его будущее будет унылым и мрачным, если он не найдет в себе сил простить ее. Он непременно должен понять, что другой женщины, которая бы так подходила ему, у него никогда не было и не будет.
Ее губы сначала дрогнули в улыбке, когда она пришла к такому решению, а потом запечатлели на его губах, распахнувшихся навстречу, страстный поцелуй. Ее язык проскользнул внутрь и почувствовал его язык.
Не предполагая, что ее исстрадавшееся сердце стало во сто крат мудрее, потому что вступило в сговор с разумом, он лежал расслабленный, ощущая ее руки на своем теле. Не торопясь, они освободили его от рубашки, сняли брюки и все остальное.
У него был великолепный торс. Таким она его и помнила. Мощная грудная клетка, плоский живот, мускулистое туловище, резко сужающееся к бедрам, – совершенно атлетическое телосложение.
Он говорил, что у нее богатое воображение. Она опять улыбнулась. Представилась прекрасная возможность доказать это на деле. Она повела себя как изощренная искусительница, подвергнув его почти танталовым мукам, когда стала по капельке выдавать эротическое возбуждающее, зная до тонкостей его сексуальность. Ей понадобились считанные минуты, чтобы подчинить его плоть и нервную систему, которые напряглись в ожидании. Дайана наслаждалась властью над ним. Она правила бал… Сумев с необыкновенным изяществом вызвать в нем остро-сладостные ощущения, она щедро отдавала ему свою беззаветную любовь на этом пиру страсти.
Касания ее губ, сравнимые с трепещущими языками пламени, зажигали его, а ее тонкие длинные пальцы подливали масла в огонь. Он был готов вспыхнуть и сгореть мгновенно. Он просто жаждал этого с такой силой, как если бы никогда прежде не был с женщиной. Господи, ну что же она медлит!.. Он застонал, поняв, что не в состоянии справиться с чувственным приступом, и бросился в это бушующее пламя вместе с нею и в нее.
Их страсть бушевала, как ураган, проносящийся с ливнем над раскаленной пустыней, истосковавшейся по влаге; как мощный источник, вырвавшийся из недр земли. Как путники, измученные жаждой, они пили друг друга и все не могли напиться. А в подсознании билась мысль, что все равно им жажды не утолить. Они впали в зависимость от этого животворного источника, приносящего одинаковое наслаждение и тому и другому.
Они лежали, соприкасаясь обнаженными телами, крепко обнимая друг друга, сплетя ноги. Наступило то самое мгновение, когда время останавливается и далее точка отсчета определяется не секундами и минутами, а единением тел и душ. Дайана это сразу почувствовала.
Он сделал над собой усилие, чтобы освободиться от состояния отрешенности, сознавая, что оно чревато для него – единение душ в его штаны совсем не входило. Росс ослабил объятия, открыл глаза и бросил на нее задумчивый взгляд. Он никоим образом не хотел прикипать к ней, а получилось иначе.
Душевные страдания, которые Дайана ему причинила, отошли на задний план, вернее – ее красота в союзе с его мужской уязвимостью оттеснили их в самый дальний угол его памяти. Росс знал, что недобрые чувства к ней еще вернутся, но сейчас он ощущал облегчение, которое должен испытывать любой мужчина, переспав с женщиной после трехлетнего воздержания, особенно если он твердо знает, что никакая другая ему такого наслаждения не доставит.
Он обвел ее с головы до ног томным взглядом и задумался. Надолго ли его хватит? И сразу же желание вспыхнуло с новой силой.
Ее кожа цвета густых сливок поменяла оттенок, как если бы в эти сливки добавили нежной лесной земляники. Черный шелк волос разметался в очаровательном беспорядке. Она была прекрасна. Выражение на лице умиротворенно-чувственное, зовущее и улыбка такая мягкая, удовлетворенная. Он понимал: стоит только захотеть, и она снова будет его.
Он так и поступал всю эту ночь, каждый раз надеясь, , что физическое расслабление совпадет с душевным. Но напрасно!.. Он только все больше привязывался к ней. Называл в душе колдуньей, сиреной, еще как-то, не желая признавать или не понимая, что на вечном балу плоти душа играет не последнюю
