– Ро-о-осс, – застонала она, прежде чем его губы заставили ее замолчать.
Обвив руками его шею, плечи, она ощущала под пальцами напрягшиеся мускулы спины.
Неожиданно глухой раскат грома гулко прокатился по всему дому. Отблеск яркой молнии белым огнем ворвался в гостиную сквозь неплотно задернутые шторы. Не помня себя от ужаса, она мгновенно рванулась из-под него, намереваясь бежать к окну, но он удержал ее.
– Спокойно! – осадил он ее грубым тоном. – В чем дело, черт возьми?
– Эдэм, – сказала она, – он там…
– Знаю. Ну и что? – Голос стал резким.
– Росс, я не могу…
Целый месяц он сдерживал свои эмоции – постоянно хотелось одернуть ее, приглушить инстинкт наседки. Все время какие-то дурацкие страхи! Нервы не выдерживают, подумал он, решив, что сегодняшний психоз – последняя капля, переполнившая чашу терпения.
Она умоляюще взглянула на него, надеясь встретить сочувствие, но он, давно уже отчаявшись понять причину ее взбрыкиваний, схватив брюки, стал одеваться. Она стояла, смотрела на него испуганно и молчала. Странное оцепенение овладело ею: она будто отдалялась от него с каждой секундой.
Черта с два он позволит делать из его сына кисейную барышню! Взглянув на ее лицо, не выражавшее ничего, кроме страха, Росс окончательно распалился.
Это выражение было хорошо знакомо ему. Точь-в-точь как тогда, после смерти Тэми! Стоит как каменное изваяние, закипал он, заправляя рубашку в брюки. Стал застегивать ее, но потом остановился.
– Та-а-ак! – протянул он, взглянув на нее. В его глазах она не увидела ни сочувствия, ни нежности. Разбередив старую рану, кроме душевной боли, он в этот момент ничего не испытывал. – Собираешься весь вечер стоять столбом и поучать меня, что я должен делать, да?
Она вздрогнула, заметив странный блеск его глаз, когда, приподняв с пола бархатный наряд, стала натягивать его на себя, через ноги. Дайана не сразу попадала в петли, застегивая кафтан. Росс, не спускавший с нее взгляда, подошел и стал помогать, преднамеренно касаясь пальцами ее тела. Она сжалась, чувствуя, как в нем просыпается плотское желание, а когда он вдруг отшатнулся от нее, обрадовалась. Все как в тот раз, три года назад, пронеслось в голове, тот же ледяной тон, взгляд… Понимая, что отталкивает его, она не могла заставить себя хотя бы заговорить с ним.
– Я пойду поем, а ты можешь и дальше дрожать как овечий хвост, – сказал он и ушел на кухню.
Она вздрогнула, но не произнесла ни звука. Слышала, как он гремит посудой, хлопает дверцами шкафов, С громким стуком упала на пол крышка от кастрюли., . В гостиную он не вернулся. И она не пошла на кухню.
За окном опять громыхнуло. На этот раз так сильно, что в доме задребезжали стекла. Она бросилась к окну и отдернула шторы. Прислонив белое как мел лицо к прохладному оконному стеклу, она до боли в глазах вглядывалась в густую черноту.
А потом начался ливень. Дождь хлестал по окнам, и она уже ничего не могла разглядеть, но по- прежнему стояла у окна.
Так прошел час, а может, и два. Она потеряла ощущение времени. Когда наконец появился Росс, Дайана преднамеренно не повернула головы. Если он хочет попросить прощения, подумала она, то ей нечего сказать. Да и вообще, о чем с ним говорить? Даже не попытался понять, что с ней происходит! Правда, она видела боль в его глазах. Ну и что? Сам виноват, что Эдэм в такую непогоду далеко от дома.
Незадолго до полуночи раздался телефонный звонок, расколовший тишину в доме, как громовой раскат.
Дайана кинулась к аппарату, но Росс успел схватить трубку раньше. Что-то в голосе Росса насторожило ее.
– Что? Он что? – спросил Росс.
Ужас охватил ее, будто тягучая, вязкая пелена. Дайана не сразу поняла, о чем он говорит. А потом до нее дошел смысл сказанного. На какое-то мгновение показалось, что она спит и видит страшный сон.
Эдэм и еще один мальчик, его напарник, исчезли. Сначала они обогнали всех остальных, а когда группа собралась в условленном месте, их там не оказалось. Их искали несколько часов. Нашли перевернутое каноэ рядом с топляком. Неподалеку плавали два оранжевых спасательных пояса. Если они живы, то, возможно, заблудились в лесу.
Страшное известие парализовало ее. Когда Росс, увидев это, кинулся было к ней, чтобы утешить, успокоить, хотя на него самого было страшно смотреть, она в ужасе отпрянула от него, загораживаясь руками. Какое-то мгновение он смотрел на нее с удивлением, а потом все понял.
Осунувшееся лицо стало жестким, а взгляд жестоким. Перед ней стоял тот самый Росс, каким она его запомнила три года назад, когда он велел ей покинуть дом. Но сейчас ей было все безразлично. Выставил сына из дома! Ее Эдэма… На этот раз она ничего не сказала. Но он понял все, что она подумала. Невысказанное обвинение отпечаталось в его мозгу так же четко, как если бы она произнесла его вслух.
– Обещай мне, что сейчас же позвонишь Патриции, – произнес он ледяным тоном. – Пусть приедет и побудет с тобой.
– Хорошо, – отозвалась она чуть слышно. – А… зачем?
– Я уезжаю на поиски Эдэма, – ответил он, надевая ярко-желтый прорезиненный плащ и болотные сапоги. – Может, перестанешь пялиться на меня, будто я изверг? Нашла убийцу!.. – Он достал из шкафа огромный электрический фонарь. – С ним все в порядке, сумасшедшая баба! Он должен… А ты… и я… – он помолчал, глядя пристально на ее испуганное, но по-прежнему красивое лицо, словно взвешивал то, что собирался сказать, – а между нами все кончено! Я не могу жить с женщиной, которая превращается в форменную идиотку, как только ребенок выходит за порог, и, если что не так, тычет в меня пальцем. Не я опрокинул лодку, поняла?
…Ну вот и все… все как тогда, подумала Дайана. Она опять убила любовь. Дайана смотрела в окно и видела, как он шагает, упрямо пробиваясь сквозь стену дождя. Она не чувствовала ни сожаления, ни печали, а только отчаяние.
Тетя Патриция примчалась сразу же, как только Дайана позвонила. Она была свежа, как будто только что пробудилась ото сна, хотя шел уже второй час ночи. Вероятно, профессия наложила свой отпечаток: привыкла являться к больным по первому зову, как говорится, в полночь и за полночь.
– Главное, не волноваться! Вот так, моя дорогая, – посоветовала тетя, прикидываясь бодрячком при виде серого лица племянницы. Схватила чайник, налила воды до краев и поставила кипятить. Патриция обожала гонять чаи. – Когда я была маленькая, со мной постоянно приключались такие истории, ну просто с ума сойти! Хочешь – верь, хочешь – нет, но с твоей матерью ни единой! Я тебе не рассказывала? Сейчас расскажу, умрешь со смеху…
Патриция говорила и говорила, не переставая, а дождь за окнами лил как из ведра. Дайана улавливала лишь какие-то обрывки этого монолога, но была благодарна тетке за присутствие.
Было около пяти утра, когда Дайана услышала шум мотора фургона, на котором уехал Росс. Она выскочила из дома и босая помчалась навстречу.
– Росс… Эдэм… где?
Спазм перехватил ее горло, когда она услышала звонкий голос сына.
– Мамочка! – закричал он, высунувшись из окна кабины.
Дайана распахнула дверцу, сжала его в объятиях, зарывшись лицом в мокрую курточку. Радость, счастье переполняли ее сердце. Она подняла на Росса глаза и встретила холодный, равнодушный взгляд.
По ее лицу текли слезы. Что она наделала? Почему опять так глупо повела себя? Она протянула к нему руку, коснулась его руки, но он отдернул ее, будто его ударило током. Вышел из кабины, гордый и неприступный, с Эдэмом на руках.
– Росс… я… прости…
– Не надо! Твое «прости» ничего не изменит. Я все сказал, уходя. – Он резко повернулся и пошел к дому, не глядя на нее и унося Эдэма.
