Мистицизм

Божьего' и согласиться с Гераклитом в том, что 'есть лишь одна мудрость — понять то знание, которым все вещи направляются во Всецелом'.[40] Единение с реальностью — постижение ее — при допущении такой гипотезы будет единением с жизнью в точке ее наивысшей интенсивности, в ее наиболее динамичном аспекте. Оно будет 'предустановленной гармонией'[41] с Логосом, который Гераклит именует 'самым постоянным спутником человека'. Итак, скажет мистик, единение с Личностным и Сознательным духовным существованием, имманентным миру, — та форма единства, та его половина, которую я всегда искал, поскольку это, очевидным образом, жизнь в ее наивысшем проявлении. Красота, Доброта, Великолепие, Любовь — все эти сияющие слова, веселящие душу, суть лишь имена аспектов или качеств, отобранных человеческой интуицией в качестве характерных показателей этой интенсивной и вечной Жизни, в которой заключена и жизнь людей.

Как же мы, в таком случае, можем познать эту Жизнь, эту первоначальную творящую душу вещей, в которую мы погружены и которая, подобно реке, уносит нас? Во всяком случае, не с помощью каких-либо интеллектуальных средств, — прямо говорит Бергсон. Разум [mind], полагающий, что он знает Реальность, потому что он составил диаграмму Реальности, оказывается попросту обманутым собственными категориями. Интеллект представляет собой некий специализированный аспект Я, форму сознания; но он специализирован для целей, в корне отличных от целей метафизической спекуляции. Жизнь выработала его ради самой себя: он способен иметь дело с 'твердыми телами', с конкретными вещами. Среди них он чувствует себя как дома. Вне их он становится затуманенным, неуверенным в себе, поскольку больше не выполняет естественную для него работу, состоящую в том, чтобы помогать жизни, а не познавать ее. В интересах опыта, для того чтобы освоить текущие восприятия, интеллект разбивает опыт, на самом деле представляющий собой непрерывный поток, беспрестанный процесс изменений и реакций, в котором нет отдельных составных частей, на чисто условные «моменты», «периоды», или психические «состояния». Он выхватывает из потока реальности участки, значимые для человеческой жизни, «интересующие» его, привлекающие его внимание. Из них он составляет тот механический мир, в котором живет и который кажется достаточно реальным, покуда не подвергнется критике. По словам Бергсона, интеллект работает как кинематограф: делает моментальные снимки чего-то постоянно движущегося и с помощью таких последовательных изображений — несмотря на то что реальная Жизнь, с которой делались снимки, никогда не пребывала в покое — получает отображение движения жизни, ее картину. Такое весьма отрывочное изображение божественной гармонии, несметное число моментов которой при этом упускается, полезно в практических целях; однако оно не есть сама реальность, поскольку не является живым.[42]

Итак, получающийся в результате 'реальный мир' возникает благодаря вашей деятельности по отбору; характер же производимого вами отбора контролируется вами весьма мало. Ваша кинокамера работает с определенной скоростью, делает снимки с определенными интервалами. Все более быстрые движения она либо вообще не улавливает, либо объединяет с предшествующими и последующими движениями, лишь бы сформировать картину, с которой сможет иметь дело. Так мы, например, обращаемся с морем колебаний, преобразуемых нами в «звук» и «свет». Замедлите или ускорьте ход этого часового механизма — и вы сразу же получите другую серию моментальных снимков, а в результате — другую картину мира. Соответственно тому времени, на которое настроена нормальная человеческая машина, она регистрирует для нас то, что мы, недолго думая, называем 'естественным миром'. Небольшая доля скромности или здравого смысла подсказывает, что лучше бы употребить название 'наш естественный мир'.

Если бы человеческое сознание изменило свой ритм или вышло за его пределы, то в результате нашим мог бы стать любой другой аспект мира или любой другой мир. Поэтому, когда мистики утверждают, что в своих экстазах они изменяют состояние сознания и воспринимают более глубокую реальность, не соотносимую с человеческим языком, от этого нельзя отмахнуться как от чего-то бессмысленного. Не следует путать поверхностное сознание, которое человек приучил служить полезным инструментом и ничем более — поэтому оно способно адекватно обращаться лишь с «данным» ему чувственным миром, — и то таинственное нечто, содержащееся в вас, ту невыразимую, но и неистребимую основу личности, через которую вы осознаете существование более высокой истины. Эта истина, близкое присутствие которой вы ощущаете, есть Жизнь. Вы все время находитесь в ней, 'как рыба в море, как птица в воздухе', по словам святой Мехтильды из Хакборна, сказанным много столетий назад.[43]

А потому вручите себя этой божественной, бесконечной жизни, этой таинственной Космической активности, в которую вы погружены, в которой вы рождены. Доверьтесь ей. Позвольте ее волне подняться в вас. Отбросьте, как всегда просят вас мистики, оковы чувств, 'помеху желаниям'; и, отождествив свои интересы с интересами Всецелого [All], совершите восхождение к свободе, к той спонтанной, творческой жизни, которая, будучи присуща каждому индивидуальному Я, представляет собой нашу долю жизни Вселенной. Вы сами жизненны — вы есть свободный центр энергии; вам нужно лишь узнать об этом. Вы можете продвинуться на высшие уровни, к высшей реальности, к более полному самоосуществлению — стоит лишь пожелать. Хотя вы, по словам Платона, подобны устрице, находящейся внутри своей раковины, вы можете отворить эту раковину навстречу живой воде, окружающей вас, начать черпать из 'Бессмертной Жизненности'. Только так — посредством контакта с реальностью — вы познаете реальность. 'Cor ad cor loquitur'.

Индийские мистики, по сути, декларируют ту же истину, когда говорят, что иллюзию ограниченности можно устранить, лишь вновь погрузившись в субстанциальную, вселенскую жизнь, устранив индивидуальность. Точно так же, посредством намеренного самозабвения в том, что Платон называл 'спасительным безумием' экстаза, адепты Диониса 'приближались к Богу'. Точно так же и их христианские собратья утверждают, что 'отказ от себя' есть единственный путь; что им нужно умереть, чтобы жить; нужно потерять, чтобы найти; что «знать» означает «быть»; что всегда практиковавшийся ими тайный метод попросту состоит в смиренном любовном единении — синтезе страсти и самопожертвования — с той божественной неделимой жизнью, с тем более широким сознанием, в котором укоренена душа и которое они считают одним из аспектов жизни Бога. В часы созерцаний они намеренно опустошают себя, выбрасывая ложные образы интеллекта, пренебрегая чувственным кинематографом. Только тогда они становятся способными превзойти простые интеллектуальные уровни сознания и воспринять Реальность, 'не имеющую образа'.

'Паломничество к святым местам, где обитает мудрость, — говорил Джалаладдин Руми, — есть бегство от пламени разделения'. Именно в этом — сокровенная тайна мистиков. 'Когда я опустошен в Божьей воле, и опустошен от Божьей воли, и от всех Его дел, и от Самого Бога, — восклицает Экхарт, пользуясь обычными для него сильными выражениями, — тогда я стою выше всех тварей, и я не есть ни Бог, ни тварь, но я есть то, чем всегда был и буду'.[44] То есть, убежав от узкой самости [selfhood], он достигает не отождествления с Богом — что было бы вообразимо только на почве пантеизма, — но тождества со своей собственной субстанциальной жизнью, а через ее посредство и с жизнью реальной, живой вселенной; на символическом языке — с 'мыслью Божественного Разума', посредством которой становится возможным единение с этим Разумом в сущности души или в ее основании. Итак, первая великая истина, сообщаемая виталистической философией, такова: перестаньте отождествлять свой интеллект со своим Я; это исходный урок, которым нельзя пренебречь, если вы ставите себе цель изучать мистицизм. Если вы не можете познать большее, более истинное Я, надо по крайней мере осознать его существование: оно есть тот корень духа, та его глубина, по словам св. Франциска Сальского, из которой интеллект и чувство вырастают подобно пальцам на ладони, — оно есть то свободное творческое Я, которое составляет вашу подлинную жизнь, отличную от лоскутного сознания — его слуги.

Как же тогда, спрашивает маленькая, добросовестно ищущая личность нормального человека, достичь мне осознания этого моего большего Я и той свободной, вечной духовной жизни, которой оно живет?

Здесь из водонепроницаемого отсека, где так долго жила в уединении метафизика, выходит философия, призывает на помощь психологию и сообщает нам, что интуиция, смело доверяясь контакту