Мистицизм

и обретает там полную опустошенность, в отказе от всяких надежд на духовное вознаграждение. Духовное удовлетворение должно теперь пройти тот же путь, что и удовлетворение чувственное. Даже стремление сознательно идти на жертвы и накладывать на себя жесткие ограничения исчезает, а его место заполняется полной трагизма апатией и абсолютной беспомощностью. Девиз мистика: 'Я ничто, я не имею и не желаю ничего' должен теперь не просто выражать непривязанность к чувственным впечатлениям, но и полную поверженность в смирении перед Сущим.

В нравственном плане это душевное состояние, к достижению которого направлены эти внутренние испытания, представляет собой глубочайшее смирение. 'Все сводится, — говорит Таулер, — к бесконечному утопанию к бездонной пустоте'. И продолжает:

'Если бы человек спросил: 'Господи, Кто же Ты, если я могу надеяться достичь Тебя лишь непроторенной стезей страданий?' — Господь бы ответил ему: 'Я есмь Бог и Человек, но превыше всего Бог'. Когда бы человек с готовностью ответил из глубины своего сердца: 'Я же ничто, и даже менее ничто', — все тотчас свершилось бы, ибо Лик Божий может явить себя лишь там, где ничего нет.[867] Учителя твердят, что с введением новой формы старая должна выйти из употребления… Подобно этому я говорю: если человеку суждено облачиться в Бытие, должны исчезнуть все образы, которые он получил в своем ли восприятии, или в познаниях, или в трудах, или в самообуздании, или в самодовольстве. Когда св. Павел ослеп, он увидел Бога. Так же и Илия — когда он закрыл лицо покрывалом, Бог явился ему. Все крепкие скалы должны быть разрушены, все, на чем может почивать дух, должно быть устранено. И когда все формы прекратили свое существование, преображение человека совершается в мгновение ока. И тогда ты можешь войти, и войдя, услышишь, как Отец твой Небесный говорит тебе: 'Ты будешь называть Меня Отцом и будешь входить ко Мне всегда, погружаясь каждый раз все глубже, все ближе. Ты будешь окунаться в неведомую и безымянную бездну, и в ней, превыше всех сил и чудес, всех образов и подобий, ты будешь терять, отвергать и даже сокрушать себя'. В этой потерянности ничего не будет видно, кроме основания, которое покоится на самом себе. Везде тебя будет окружать одно Бытие, одна Жизнь. Вот каков смысл сказанного об этом, что тогда в человеке больше нет ни познания, ни любви, ни чувств'.[868]

Очевидно, что радикальные изменения в характере человека, которые сопутствуют процессу искоренения эгоизма, не могут протекать без потрясений. Они знаменуют собой отрицательный аспект 'обóжения', в ходе которого для человека исчезают 'все образы, которые он получил в своем ли восприятии, или в познании, или в трудах, или в самообуздании, или в самодовольстве'. Душа не ведает больше о «себе» и «моем», она теряет, отвергает и сокрушает себя, 'погружаясь каждый раз все глубже, все ближе' к Единому. Так продолжается до тех пор, когда ничего уже больше не видно, 'кроме основания, которое покоится на самом себе' — основания души, на котором она достигает единения с Богом.

'Везде тебя будет окружать одно Бытие, одна Жизнь', — в этих словах итог всей мистической деятельности. Речь идет о состоянии равновесия, в направлении которого движется — или, лучше сказать, прокладывает себе путь — душа через мрак и страдания глухой ночи.

'После многих умираний, — говорит г-жа Гийон в одном из наиболее поэтических своих отрывков, — душа в конце концов обретает покой в руках Любви, однако она не в состоянии осязать эти руки… Когда в огненной пустыне душа превратится в горсть праха, в этой горсти останутся семена бессмертия, которые сохранились в этом огне и взойдут, когда наступит их время. Однако душа не ведает об этом и не надеется больше увидеть себя живою'. Более того, 'оказавшись в пустыне, душа живет в ней, не лелея никаких желаний выйти из этого состояния и возродиться вновь, ибо теперь она лишь прах. Она должна стать тем, чего больше не существует, чтобы Поток мог низринуться и затеряться в Море, не обретаясь больше ни в каком «я». И тогда он и Море станут единым целым'.[869]

А вот что говорит об 'опустошенной душе' Хилтон:

'Чем менее она помышляет, что любит или видит Бога, тем ближе она к дару блаженной любви. Ибо тогда любовь начинает созидать и господствовать в душе, заставляя ее забыть себя, чтобы свершать и созерцать лишь деяния любви. И тогда душа чем больше страждет, тем больше приносит плода, и этим являет образец совершенной любви'.[870]

Таким образом, 'мистическая смерть', или глухая ночь, представляет собой некий неизбежный этап перехода от множественности к Единству, сближения и единения души с Абсолютом, что и представляет собой цель мистической эволюции человека. Это мучительный, окончательный разрыв с иллюзорной жизнью в мире становления и уход души из него в жизнь вечную; тем более мучительный, что в этом мире коренятся все ее естественные потребности и желания, ему соответствуют ее интеллект и органы чувств. Теперь же душа погружается в Мир Бытия, в котором, слабая и ослепленная, она поначалу находит лишь «тьму». Без огня невозможна никакая трансмутация, говорят алхимики. Нет креста — нет и венца, говорят христиане. Все великие эксперты духовной жизни — каковы бы ни были их вероисповедания, символика и толкования — едины в своих описаниях этого потрясения и испытания одиночеством и страданиями, в своем воззрении на глухую ночь как на необходимый этап на пути от Множественности к Единству. Все они видят подлинную цель души в том, чтобы она, пройдя через все испытания, очнулась на пороге новой жизни — жизни в сокровенном единении с Реальностью. Вознесению предшествует погребение, говорят мистики-христиане, на языке своей веры привыкшие описывать жизнь как мистерию. Глухая ночь в большей мере, чем какие-либо другие этапы этой мистерии, подтверждает незыблемость закона, который гласит, что душа должна 'потерять, чтобы найти, и умереть, чтобы жить'.

Обычно глухая ночь, как мы уже видели, наступает незаметно. При этом способности и интуиции души мало-помалу ослабевают, периоды ясности становятся все более редкими, до тех пор пока не воцарится 'мистическая смерть', или состояние полной утраты. По аналогии с этим, когда ночь начинает отступать перед первыми проблесками жизни в единении, процесс перехода также обычно протекает медленно, хотя он и может быть отмечен, как у Ралмена Мерсвина, видениями и экстазами.[871] Постепенно утвердившие глухую ночь силы хаоса и разрушения слабеют, в разверзшейся пустоте рождается полнота, а Облако Неведения все чаще озаряется лучами света.

В таком случае лишь ценою полного и окончательного отвержения себя, к которому понуждает душу глухая ночь, она может приобщиться Вечности. Отречение от прежних ценностей приводит к открытию новых. По мере продвижения вперед Трансцендентное Я — искра души, достигающая единения с Абсолютной Жизнью, — все более овладевает личностью и заполняет ее. При этом происходит последовательное преображение души под знаком Вечности. Это 'Великое Делание', осуществляемое на последней стадии внутреннего преображения личности, свершалось в страданиях и безнадежности глухой ночи, оно сопровождалось угасанием духовного сознания, воли и любви. Душа выходит из испытания глухой ночью уже не обособленной и замкнутой в себе, а Новым Человеком, преображенное человеческое начало которого подразумевает жизнь в единении с Абсолютной Жизнью Бога.

'Сначала в двух обителях души [чувственной и духовной], — говорит св. Иоанн Креста, — должно навести покой и порядок, чтобы они слились и стали одно в этой безмятежности, а их слуги — способности, желания и страсти — должны погрузиться в глубокое спокойствие, которое не в силах поколебать ничто небесное или земное. Лишь только свершится это, тотчас Божественная Мудрость соединится с душой узами любовного обладания и исполнится то, о чем сказано в Книге Мудрости: 'И мрак [Он] сделал покровом Своим, сению вокруг Себя мрак вод, облаков воздушных. От блистания пред Ним бежали облака Его, град и угли огненные. Возгремел на небесах Господь, и Всевышний дал Глас Свой…' (Псал. 17:12–14). Та же истина явлена нам в Песне Песней, где Невеста, убежав от тех, кто сорвал с нее покрывало и ранил ее, молвила: 'Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя' (Песн. 3:4)'.[872] * * *