всем великолепии двойственный характер мистической жизни. Они оставили литературное наследие огромного значения, которое направляло и объясняло открытия последующих поколений пилигримов трансцендентного мира. Истинных духовных детей этих мистиков следует искать не в их собственной стране, где религиозная жизнь, поднятая ими на высоты трансцендирования, деградировала после того, как их подавляющее влияние сошло на нет, но среди бесчисленного множества созерцателей последующих поколений, которые испытали на себе влияние 'Духовных упражнений', 'Внутреннего замка' и 'Темной ночи души'.
Отблеск Божественного огня, зажженного великими кармелитами Испании, можно увидеть в жизни доминиканской монахини св. Катерины деи Риччи (1522–1590) и флорентийской кармелитки св. Марии Магдалены деи Пацци (1566–1607), автора множества литературных трудов. В Новом Свете этот огонь несет в себе прекрасная фигура св. Розы Лимской (1586–1617), перуанской монахини. В то же самое время, но с совершенно другой стороны, его влияние проявляется в протестантской Германии в личности одного из столпов мистицизма 'вдохновенного сапожника' Якоба Бёме (1575–1624).
Бёме дает нам один из наиболее удивительных примеров естественного дара к трансцендентному. Он оставил свой след как в немецкой философии, так и в истории мистицизма. Среди тех, кто 'стоит на его плечах', — Уильям Лоу, Блейк и Сен-Мартен. Размах видений Бёме включает как Человека, так и Вселенную, — природу Души и Бога. У него мы вновь обнаруживаем доктрину Нового Рождения, столь любимую ранними немецкими мистиками. Если бы не сложный символизм, посредством которого Бёме выражал свои видения, его влияние было бы намного больше. Он остается одним из тех бессмертных мистиков, жизнь которых окутана тайной. Представители каждого поколения будут заново открывать для себя и интерпретировать разные аспекты его учения.
XVII век вполне может соперничать с XIV в богатстве и разнообразии форм мистической жизни. Здесь мы можем выделить два течения, отражающие основные аспекты общения человека с Абсолютом. Первое — символическое, конструктивное и деятельное — связано с идеей регенерации, возрождения и часто использует язык алхимиков, подражая «тевтонскому» гению Бёме. Оно развивается вне Католической Церкви — в основном в Германии и Англии, где к 1650 году работы Бёме были известны очень широко. В своей упаднической форме оно опускается до оккультизма — алхимии, розенкрейцерства, апокалиптических пророчеств и прочих отклонений духовного чувства.
Параллельно возникает еще одно течение внутри Католической Церкви и близко соприкасается с великой традицией христианского мистицизма. Оно достигает наибольшего расцвета во Франции и стремится подчеркнуть личностную и интимную сторону созерцания, вдохновляя пассивное восприятие. В своей крайней форме оно вырождается в квиетизм.
В XVII веке Англия была особенно богата если не на великих мистиков, то по крайней мере на людей мистического склада ума, искателей Реальности. Мистицизм, казалось, витал в воздухе того времени, скрываясь под множеством масок и влияя на многие формы жизни. Он, в частности, породил Джорджа Фокса (1624–1690), основателя движения квакеров, крайне деятельного человека, но довольно далекого от христианской мистической традиции. Само движение квакеров представляет вспышку подлинного мистицизма, сравнимую разве что с движением Друзей Бога в XIV веке.
В Фоксе мы обнаруживаем ошеломляющее переживание прямой связи с Богом и осознание трансцендентного, характерное для христианских мистиков. Между тем духовность квакеров, несмотря на их заметное отвращение к институциональной религии, имеет много общего не только с их явными 'духовными родственниками' — европейскими квиетистами, но также и с доктринами католических созерцателей. Мистицизм часто проявляется в сочинениях этой школы — впервые в работах Исаака Пенингтона (1616–1679), а затем в Дневнике героического Американского Друга Джона Вулмэна (1720–1772).
На противоположном конце 'теологического спектра' находится группа английских мистиков католического типа, тесно связанных с современной им французской школой. Наибольшей индивидуальностью среди них обладает юная бенедиктинская монахиня Гертруда Мор (1606–1633), которая продолжает традицию любовного общения, берущую начало от св. Августина, св. Бернарда и Фомы Кемпийского и составляющую самое сердце католического мистицизма. В сочинениях ее наставника преподобного Августина Бейкера (1575–1641), которые представляют собой одно из наиболее ясных и упорядоченных руководств по созерцательной жизни, мы видим, что формировало среду, в которой развивалось мистическое дарование Гертруды. Ришар Сен-Викторский, Хилтон и автор 'Облака Неведения'; Анжела Фолиньоская; Таулер, Сузо и Рейсбрук; св. Тереза и св. Иоанн Креста — вот авторитеты, на которые постоянно ссылается Августин Бейкер, а мы знаем, что через них генеалогическое древо мистиков восходит к неоплатоникам и Отцам Церкви.
Вне Католической Церкви мы встречаем близнецов — духовного алхимика Томаса Воэна [Vaughan], а также силуриста и мистического поэта Генри Воэна (1622– 1695), которые являются выразителями двух различных подходов к трансцендентальной жизни. Далее идет группа 'Кембриджских платоников': Генри Мор (1614–1687), Джон Смит (1618–1652), Бенджамин Уичкоут (1609–1683), Питер Стерри (ок. 1614–1672) и Джон Норрис (1657–1711) — все они развивают и проповедуют философию, глубоко окрашенную мистицизмом. Поэтическое выражение платоническому видению жизни дает Томас Треэрн [Trahern] (ок. 1637–1674). В епископе Холле (1574–1656) тот же дух принимает форму набожности. Наконец, розенкрейцеры, символисты и прочие оккультисты духовного склада — и в первую очередь необычная секта филадельфийцев, возглавляемая доктором Пордейджем (1608–1698) и пророчицей Джейн Лид (1623–1704), — демонстрируют мистицизм в его наиболее неуравновешенных аспектах, в смеси с медиумистскими явлениями, причудливыми символическими видениями и апокалиптическими пророчествами. Воздействие филадельфийцев, которые сами находились под очень сильным влиянием работ Бёме, проявилось спустя столетие в 'безвестном философе' Сен-Мартене.
Католический мистицизм этого периода достиг наибольшего развития во Франции, где интеллектуальная и социальная экспансия Великого Века имела также и духовную сторону. В противовес ослепительной мирской жизни Парижа XVII века, а также застою и порочности большинства организованных религий, здесь распространяется нечто вроде культа внутренней жизни. Этот мистический ренессанс, по- видимому, берет свое начало в работах английского монаха-капуцина Бенедикта Кэнфилда (1520–1611), а в миру Вильяма Фитча, который на старости лет поселился в Париже и стал центром духовного влияния. Среди его учеников были г-жа Акари (1566–1618) и Пьер де Берюль (1575–1629). Через них его учение о созерцании оказало воздействие на всех великих религиозных деятелей того периода.
Дом г-жи Акари — женщины в равной степени замечательной и своим духовным гением, и своими практическими способностями — стал средоточием растущего мистического энтузиазма, выразившегося также в энергичном реформаторском движении внутри Церкви. Одним из основателей нового течения был Берюль. Сама г-жа Акари, которую в те времена называли 'совестью Парижа', посещала новообращенных и призывала их к более строгой и святой жизни. В 1604 году на ее средства во Франции были построены первые дома реформированного ордена кармелиток, причем туда нередко приходили монахини-испанки из числа новообращенных св. Терезы. Поэтому французский мистицизм очень многим обязан прямому контакту с испанской мистической традицией. Г-жа Акари и три ее дочери также стали монахинями-кармелитками. Именно дижонские кармелитки посвятили в практику созерцания св. Жанну Франсуазу де Шанталь (1572–1641). Ее духовный отец, один из основателей Ордена Пришествия св. Франциск Сальский (1567–1622), также в юности был членом кружка г-жи Акари. В нем наилучшим образом получил отражение особый талант французской школы к непосредственному и личному наставлению души.
Помимо этой культурной аристократической группы следует упомянуть двух великих мистиков, происходящих из более скромных социальных слоев. Во-первых, это отважная монахиня-урсулинка Мария де л'Инкарнасьон (1599–1672), пионер просвещения Нового Света, в которой мы вновь обнаруживаем характерную черту св. Терезы: дар к глубокому созерцанию, соединенный с
